Сообщений в теме: 313

[wsir1963]

Yamamoto Shoun(1870 – 1965) учился стилю традиционной китайской живописи в Токио,позже работал иллюстратором в журнале Fugoku gaho,иллюстрировавшем "популярные места Японии".Он  создал серии
bijin(красивые женщины), kacho(птицы и цветы),ландшафтные гравюры.

[wsir1963]

ТРОСТНИК, КОЛЕБЛЕМЫЙ ВЕТРОМ («Поэзия и правда» Рюноскэ Акутагава).

Он один из самых известных писателей Японии. Его охотно переводят на иностранные языки и читают во всем мире. Многие его новеллы, в том числе «Нос», «Бататовая каша», «Генерал», «В чаще», составили бы гордость любой литературы. У него было признание, дом, семья, дети. Не было лишь одного - душевного равновесия. Литературные лавры, вполне заслуженные, не привлекали его. Людская фальшь и лицемерие нравов, царивших на родине, отталкивали. Перед страшным ликом неотвратимо надвигавшегося безумия у него возникло неодолимое желание оглянуться назад, трезво оценить свою позицию в искусстве. Он судил себя самым честным и бескомпромиссным судом в мире - судом совести Художника.
Акутагава перелистывает страницы своей жизни…

Мои рассказы - это до некоторой степени исповедь в том, что я пережил.
Рюноскэ Акутагава

Человеческая жизнь
Человеческая жизнь похожа на олимпийские игры под началом сумасшедшего устроителя. Мы учимся бороться с жизнью, борясь с жизнью. Тем, кто не может без негодования смотреть на такую глупую игру, лучше скорее отойти от арены. Самоубийство, несомненно, тоже хороший способ. Но кто хочет
оставаться на арене жизни, должен бороться, не боясь ран.

О том же
Человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с нею серьезно - смешно. Обращаться несерьезно - опасно.
О том же
Человеческая жизнь похожа на книгу, в которой не хватает многих страниц. Трудно сказать, что это полный экземпляр. И все же, как бы то ни было, она составляет полный экземпляр.
(Из «Слов пигмея»)

Он родился в Токио 1 марта 1892 года по европейскому календарю. Принятый в Японии старинный календарь показывал месяц Дракона, день Дракона, час Дракона. И поэтому дали имя ему Рюноскэ, ибо «рю» - первый иероглиф этого имени - означает «дракон». Малышу не исполнилось и года, как мать настигло психическое расстройство - Акутагава потерял ее за десять лет до ее кончины. Безумие матери окажется тем самым дамокловым мечом, который всю жизнь будет висеть над ним.
Чтение японской и китайской классической литературы, увлечение Мопассаном, Стриндбергом и Толстым определили призвание молодого человека, и в 1913 году Рюноскэ Акутагава становится студентом отделения английской литературы Токийского университета.
Через год в февральском номере журнала «Синситё» читатель встретил новое для себя литературное имя - Акутагава - под переводом новеллы Анатоля Франса «Валтасар». А в майском номере появляется авторская новелла «Старость». Но как писатель Акутагава родился не после публикаций «Старости», а после написания новеллы «Ворота Расёмон».
В поисках своего пути он обратился к старинному отечественному литературному памятнику ХI века «Кондзяку-моногатари» («Повесть о временах давних»). В нем он нашел то, что не находил в действительности, - необычайное событие, которое стало необходимым условием для раскрытия главного, что интересовало Акутагава, - психологии человека, его поведения в ситуации экстремальной, доведенной до предела. Под его пером средневековый рассказ о воре, тайком пробирающемся в верхний ярус ворот Расёмон и ограбившем старуху, превратился в законченный психологический этюд о некоем слуге, выгнанном из дома разорившимся хозяином, слуге, никогда не помышлявшем ранее стать вором и все-таки ставшем им вопреки своим первоначальным благим намерениям.
Но при внимательном чтении новеллы можно было сделать вывод, что и общество виновато в судьбе этих людей. Возникал вопрос: если общество отказывается от ответственности за судьбы героев, должны ли они испытывать по отношению к нему хоть какие-то обязательства? Разрушены двусторонние связи, никто ни за что не отвечает, все катится к гибели, столица в запустении, единственное желание - уцелеть любой ценой - убивает человеческое в человеке. Исчезают нравственные ориентиры, и человек, спасающий только себя и растаптывающий всех на своем пути, превращается в животное. Социальное и этическое сплелись в новелле в единое целое.
Уже с первых шагов в литературе Акутагава настойчиво искал свой собственный путь. «Я понимаю, что смогу хотя бы немного вырасти только в том случае, - писал он, - если буду идти самостоятельно тем путем, который сам избрал». Индивидуальность и неповторимость, непохожесть на современников помогли стремительно завоевать признание читателей. Он пишет «Бататовую кашу», «Оиси Куросава в один из своих дней», «Муки ада». В своих рассказах писатель размышляет о трагедии маленького человека, не умеющего противостоять жестокости и насилию; тоскует по утраченным обществом нравственной чистоте и высоким идеалам. Он пытается решать в своих новеллах проблемы морального выбора, добра и зла и резко критикует бусидо («путь воина» - систему морали и поведения самурая).
После женитьбы Акутагава принимает предложение о сотрудничестве газеты «Осака майнити симбун» и подписывает с ней договор, весьма улучшивший его материальное положение. В 20-е годы выходят один за другим новые сборники его новелл - «Волшебный фонарь», «Цветы ночи», «Весеннее платье». Он ищет новые темы, разрабатывает новые идеи, пытается сформулировать свое понимание предназначения искусства и приходит к следующему довольно таки важному для себя выводу: «Искусство для искусства - во всяком случае, искусство для искусства, когда речь идет о художественном творчестве, может вызвать лишь зевоту».
Он все глубже и пристальней всматривается в современность, исследуя ее больные узлы. От критики нравов переходит к весьма резкому для его обычного мироощущения неприятию социальных пороков общества, в котором живет.
По-прежнему его как писателя интересуют, прежде всего духовная жизнь человека, психология и поступки, но если раньше героем, как правило, был так называемый вневременной человек - человек вообще, то ныне он стремится к изображению характера героя, связанного с конкретной исторической действительностью. В этой действительности человек погибал, индивидуальное добро не в силах было противостоять общественному злу. Трагедия коренилась не только в сознании, но и в социальном устройстве общества. Но Акутагава не был революционером - он был гуманистом. Примирить человека и общество писателю не удавалось, он настойчиво искал выход из этого противоречия и не находил. Искусство, которому он служил и на которое возлагал столько надежд, не могло изменить действительность.
После поездки в Китай по заданию «Осака майнити симбун» он часто болел. Силы его на пределе, душевное равновесие оставило его. Поденщина становится невыносимой. Он делится с друзьями: «В последнее время стараюсь ничего не писать. Делаю лишь черную работу для пропитания. Но, оказывается, это еще тяжелее, чем писать». Это признание вырывается у него в 1925 году, а через год он подведет черту: «То, что стоило бы написать, никак не пишется. То, что мог бы написать, писать не стоит». Это был полный крах, рушилось то последнее, на чем стояла его жизнь.
Врачи посоветовали ему на какое-то время покинуть столицу и пожить в небольшом курортном местечке, богатом горячими и целебными источниками. Но и эта вынужденная мера не помогла. Он не спит по ночам, его нервы истощены, душевные и физические силы на пределе. Он становится раздражительным, малейший повод, мелочь, на которую раньше не обратил бы внимания, вызывает тоску. Страх перед надвигающимся безумием одолевает его. Все чаще и чаще приходят мысли о самоубийстве. Он понимает, что единственное спасение - в работе, и начинает писать «Диалог во тьме».
Измученный болезнями, испытывающий ужасные нравственные муки, он ведет диалог с тремя богами, которым поклонялся всю жизнь, - Совестью, Искусством и Вдохновением.
Спор с Совестью проигран, Акутагава признает себя виновным во всем. Да, он поэт, да, он художник, он мыслит образами, но он и человек, и поэтому несовершенен. Несовершенен изначально и готов примириться с судьбой. «А как же с твоей ответственностью? - вопрошает Голос. На что следует ответ: «Одна четверть - наследственность, другая четверть - окружение, третья четверть - случайность, на моей ответственности только одна четверть». Но для Совести смирение не оправдание. Она оставляет истерзанного художника страдать в им же созданном аду одиночества.
В диалог вступает Искусство, которому он служил страстно и правдиво все эти годы. Искусство стремится восстановить его душевное равновесие, взывает к его художнической, а значит, и провидческой миссии. Но оно и искушает художника: «Ты забываешь свое „я“. Цени свою индивидуальность и презирай низкий народ». Но Акутагава против такого «избранничества»: «Я и без твоих слов ценю свою индивидуальность. Но народ я не презираю. Когда-то я сказал: „Пусть драгоценность разобьется, черепица уцелеет“. Шекспир, Гёте, Тикамацу Мондзаэмон когда-нибудь погибнут. Но породившее их лоно - великий народ - не погибнет. Всякое искусство, как бы ни менялась его форма, родится из его форм». Но, даже придя к этой мысли, Акутагава прекрасно понимал, что мир с собою уже невозможен. Ему суждено было быть «распятым на кресте жизни». Искусство, которому он поклонялся с отроческих лет, не смогло его утешить, он продолжал тяжело страдать.
И тогда третий голос раздается во тьме, голос Вдохновения, той таинственной силы, что никогда не оставляла его. Голос: «Что ты делаешь?» - «Я только пишу», - отвечает поэт. «Почему ты пишешь?» - «Только потому, что не могу не писать». Голос: «Так пиши. Пиши до самой смерти». Художник отвечает: «Разумеется, да мне ничего иного и не
остается». - «Писать - в этом надежда, писать - в этом твое спасение. Возьми в руки перо, Акутагава Рюноскэ. Ты должен жить. Тебе еще есть что сказать людям… Вцепись крепче корнями в землю! Ты - тростник, колеблемый ветром. Может быть, облака над тобою когда-нибудь рассеются. Только стой крепко на ногах. Ради себя самого. Ради твоих детей. Не обольщайся собой. Но и не принижай себя. И ты воспрянешь».
Но воспрять он так и не сумел. Последние силы покидали его. Ему было трудно дышать. Он безумно устал. Призраки толпились за его спиной. Везде он видел грязь, нечисть, мерзость.
В начале апреля 1927 года Акутагава закончил «Зубчатые колеса». С протокольной точностью он описал свои поступки, ощущения, встречи с людьми и разговоры с ними во время одной из последних поездок в Токио. Щемящей горечью веяло от этого рассказа. По всему было видно, что его уже тяготила жизнь - он был не в ладах не только с миром, но и с самим собой. Он закончил повествование такими словами: «Писать дальше у меня нет сил. Жить в таком душевном состоянии - невыразимая мука! Неужели не найдется никого, кто бы потихоньку задушил меня, пока я сплю?».

Поражение
У него дрожала даже рука, держащая перо. Мало того, у него стала течь слюна. Голова у него была ясной только после пробуждения ото сна, который приходил к нему после большой дозы веронала. И то ясной она бывала каких-нибудь полчаса. Он проводил жизнь в вечных сумерках. Словно опираясь на тонкий меч со сломанным лезвием.
(Из «Жизни идиота»)

Изнемогая под бременем жизни, борясь с подступающим безумием, он принял смертельную дозу веронала и покончил с собой на рассвете нового дня, 4 июля 1927 года. Ни ему, ни его искусству не дано было побороть зло в этом мире.
Написанная перед смертью «Жизнь идиота» стала вершиной его творчества. Он оставил это произведение своему другу, сопроводив его следующим письмом: «…Я сейчас живу в самом несчастном несчастье. Но, как ни странно, не раскаиваюсь. Я только глубоко жалею тех, у кого такой дурной муж, дурной сын, дурной родственник. Итак, прощай! В этой рукописи я не хотел, по крайней мере сознательно, заниматься самооправданием».
P.S. Рюноскэ Акутагава признан классиком японской литературы. В Японии учреждена премия его имени, ежегодно присуждаемая молодым писателям. Основные его произведения переведены на английский, немецкий, французский и другие языки. В России Акутагава издавался начиная с 20-х годов ХХ века.

http://lib.ru/INOFANT/RUNOSKE/

http://www.akutagava...a/author/100002



—   Больше всего мы гордимся тем, чего у нас нет.




—   Брак полезен для успокоения чувственности. Для успокоения любви он бесполезен.



—   Кто насмехается над другими, сам боится насмешек других.




—   Может быть, совесть источник морали. Но мораль никогда еще не была источником того, что по совести считают добром.



—   Нет более мучительного наказания, чем не быть наказанным.




—   Проза занимает место в литературе только благодаря содержащейся в ней поэзии.



—   Сильный попирает мораль. Слабого мораль ласкает. Тот, кто мораль преследует, всегда стоит между сильным и слабым.




—   Сильный человек не боится врагов, зато боится друзей.




—   Судьба неизбежнее, чем случайность. "Судьба заключена в характере", - эти слова родились отнюдь не зря.



—   Человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с ней серьезно - смешно. Обращаться несерьезно - опасно.




—   Человеческое, слишком человеческое - большей частью нечто животное.

[wsir1963]

"...Хигути Итиё является одной из самых крупных фигур новой японской литературы. Ее исключительная художественная одаренность единогласно признана критиками всех направлений... Итиё знает не многое в жизни, область ее тем поэтому очень ограничена. Она живописует японскую женщину своего поколения. Но зато она знает жизнь этой женщины, глубоко ее чувствует и тонко передает. Героини ее: неведомо от всех страдающая и под конец доводимая до гибели О-Рики ("Нигориа" 1895 г.); бьющаяся в тисках семьи с ее бытовым гнетом, но ради родителей, подавляющая свой протест и страдающая молча О-Соку ("Даюсан-я"); борющаяся с жизнью, с материальной нуждой и под конец сломленная и вынужденная пойти в наложницы О-Киё ("Вакарэдзи") и, наконец, Мидори, героиня повести "Тамэкурабэ" (1895 г.). Эта повесть считается лучшим произведением Итиё и вместе с этим одним из самых значительных произведений всей новой литературы... Содержание ее представляет собой образец искусства превращать самый обыкновенный жизненный материал в художественное произведение. Обстановка, или, вернее, фон повести - прославленная Йосивара, этот веселый квартал Токио, с его сотнями домов-клеток, где по вечерам в ослепительном блеске бесчисленных фонарей выставляются для выбора проходящих мужчин разряженные женщины. Писательница рисует всю окружающую жизнь, существование всех тех, кто живет и кормится вокруг Йосивара и благодаря ей. Очарование повести заключается в простой и в то же время проникновенной обрисовке душевной жизни девочки-подростка; социальный смысл ее - в искусно показанной, без всякой нарочитости и навязчивости, нависающей над головой девочки обреченности; в показе постепенно складывающейся, неумолимой мрачной судьбы..."


Н.И. Конрад.
Курс лекций по истории японской литературы эпохи "Мэйдзи" (1868-1912).
Ленинград, 1935.

Воспевшая "плывущий мир"

Писательница Хигути Итиё умерла молодой, от романтической болезни ХIХ века - чахотки, ставшей уделом многих японских писателей; ей было всего 24 года (родилась в 1872-м). Начав писать в 21 год, она за четыре года сумела стяжать славу выдающегося мастера слова. В день кончины Хигути Итиё к дому умершей шло настоящее паломничество почитателей ее творчества со всей Японии.

Итиё - это литературное имя, настоящее имя писательницы - Нацуко, она родилась четвертым ребенком в семье мелкого чиновника. Дед ее Хигути Хатидзаэмон был примечательной личностью: зажиточный крестьянин, он владел значительными земельными наделами, получил хорошее образование в классическом духе. По семейной легенде, предки его, записи о которых сохранились в местных хрониках, были некогда членами военного клана, распавшегося в начале XVIII в. Хатидзаэмон писал классические китайские стихи и комические экспромты хайку и рэнга на японском языке. По конфуцианским канонам сыновья в семье ценились выше дочерей, однако место, которое занимала средняя дочь Нацуко в семье Хигути, удивляло всех друзей дома. Ей, именно ей из всех четырех детей доставалось почти все родительское внимание, она была одета лучше других, очевидно было, что ею особенно дорожили. Отец, обожавший ее, обучил ее классической поэзии, и она гордо декламировала стихи перед гостями.

В дневниках Хигути Итиё вспоминала, какую роль в ее детстве сыграли книги: и стихи из средневековых антологий, и старинные повести о подвигах великих воинов прошлого, и романы о любовных переживаниях фрейлин императорского двора. Самым любимым своим романом она называла "Повесть о Гэндзи" - классическое произведение Х века, принадлежащее кисти писательницы Мурасаки Сикибу, произведение, которым озаглавлена японская литературная традиция и которое произвело на юную читательницу неизгладимое впечатление.

Хигути Итиё еще в детстве словно бы предчувствовала свою славу: ее не интересовали игры с другими детьми, с семи-восьми лет она была погружена в книги и мечтала о необычайной судьбе.

Хигути Итиё получила хорошее образование в частной школе, владелец которой был любителем и знатоком классической японской поэзии, он каждый день читал своим ученикам стихи из знаменитых поэтических антологий "Собрание мириад листьев" (VIII в.), "Новые и старые песни Японии" (Х в.). Именно в этой школе Хигути Итиё написала свое первое пятистишие танка. Позже, в возрасте одиннадцати лет Хигути Итиё попадает в ученицы к известной поэтессе того времени Накадзима Утако, принадлежавшей школе придворной поэзии Кэйэн. Утако устраивала поэтические состязания, во время которых участники сочиняли стихи, как в старину прославленные мастера Ки-но Цураюки и Мацуо Басё.

Хигути изучает классические прозаические памятники эпохи расцвета японской литературы эпохи Хэйан (IХ-ХI вв.) "Исэ моногатари" и "Повесть о Гэндзи". Она всегда считала себя последовательницей лучшей японской писательницы Мурасаки Сикибу, следы влияния великого романа отыскиваются едва ли не на каждой странице ее книг. В своих головокружительно длинных фразах она применяет приемы классической поэзии и прозы периода Хэйан, такие как энго, когда упоминание какого-либо предмета влечет за собой непременное возникновение в том же предложении родственного ему предмета, т. е. фраза строится по принципу "зов - отклик", "голос - эхо":

"…вчера еще в заведении у реки была она у всех на слуху как Мурасаки какая-то там из "Повести о Гэндзи" [1], а нынче с местными бандитами дружбу водит, открыла какую-нибудь ночную забегаловку, хотя нет для того ни умения, ни везения, так что вскоре один, как говорится, птичий скелет остается, весь достаток проеден, и опять с видом супруги возвращается в родное гнездо, а там такие в цене, не чета первачкам неопытным…" (из повести "Сверстники"). Здесь "зов" - это "птичий скелет", а отзыв "родное гнездо" - характерный для классической поэзии прием, таким образом весь текст оказывается пронизан бесконечными аллюзиями, многие из которых, к сожалению, ускользают от читателя-неяпонца.

Вместе с тем приемы, унаследованные из классической литературы, сплетаются со строгим, очень жестким для своего времени и совсем не женским стилем. Хигути Итиё писала на тогдашнем литературном языке - бунго, который потерял связь с повседневностью и настолько разошелся с современным ему разговорным языком, что сделался малопонятным для большинства людей и постепенно отмирал как живое явление словесности; на смену ему пришел новый литературный язык, напитанный многокрасочностью языка разговорного.

Эпоха Хигути Итиё как раз была переходной, сложные процессы, которые происходили в языке, отразились и в произведениях писательницы, поэтому они так сложны для перевода. Для бунго характерна сложная грамматика, иное построение фразы, даже интонация - другая, чем в современном языке. Кроме того, бунго свойственно употребление большого количества иероглифики, многие иероглифы используются в необычных, сложных сочетаниях, которые более позднему японскому языку несвойственны. В руках Хигути Итиё бунго - тонкий инструмент, на котором она играет поистине виртуозно.

Впрочем, и в этот замкнутый языковой мир вторгается современность. Скажем, в диалогах героев уже преобладает живой разговорный язык, да еще и тонко оркестрованный особым говором обитателей веселых кварталов.

Дело в том, что жизнь этих своеобразных городских гетто, яркая, своеобразная жизнь, в которой разврат соседствовал с душевным благородством и целомудрием, сделалась едва ли не главным объектом внимания Хигути Итиё - писательницы. Первая фраза ее самой знаменитой повести "Сверстники" буквально вводит читателя в знаменитый столичный квартал красных фонарей Ёсивара:

"Двинешься по кругу - возле ворот тянут свои длинные ветви-руки ивы прощания; вода во рву Черненых зубов [2] отражает огни третьих этажей, откуда доносятся голоса; день и ночь без устали снуют рикши; - сразу и не поймешь, с чего это так бурлит здесь жизнь".

Ивы прощания - это деревья, что растут у Больших ворот, ведущих в веселый квартал, здесь девицы по утрам прощаются с клиентами, а в старину, в китайской классике, те же ивы - символ высокой печали при разлуке. Здесь - и тонкая ирония, игра на "снижении образа", и обещание подлинности чувств, которым не чужда даже продажная любовь.

Район Ёсивара был в те времена необычайно живописен, прошлое соседствовало там с отчаянной новизной: сверкали редкие в тогдашнем Токио электрические огни, высились трехэтажные дома; поражал размах разгульной жизни - ночи напролет гремела музыка, шлялись праздные гуляки; гейши в старинных облачениях стайками перебегали от одного дома к другому, блистая красой, шелестя подолами роскошных кимоно и постукивая каблучками. Их сопровождали мамки яритэ, хозяйки заведений; шествовали роскошные куртизанки ойран со своим штатом прислуги на высоченных деревянных туфлях, распространяя в воздухе экзотические ароматы.

В Ёсивара собирались музыканты, бродячие артисты, певички, фокусники, комические артисты и акробаты, причем среди них попадались выдающиеся мастера своего дела, такие как прославленные комики Рохати и Эйки. Жизнь представлялась большим нескончаемым праздником, но у этой жизни была изнанка: оскорбления, принуждение, болезни, смерть. Хигути Итиё передает трудно постижимую атмосферу "укиё" - "плывущего мира". По буддийским представлениям, жизни присуща непрочность, эфемерность; без быстротечности нет жизни, уплывающий вдаль мир - потому-то каждое его мгновение драгоценно! - бесконечно печален. Впрочем, подобный взгляд имел чрезвычайно важный, но плохо улавливаемый обертон, который один поэт пытался передать в образе "тыквы, уплывающей по реке и весело подпрыгивающей на волнах"; здесь ключевое слово - "весело", без которого любая грусть превращается в пошлую, лишенную поэтичности обыденность. Так что "веселые кварталы" в каком-то смысле идеальное воплощение принципа "укиё".

Жизнь семьи Хигути складывалась крайне неудачно: скончался любимый сын, отец окончательно разорился. Потомок некогда гордого самурайского рода, он, как и многие другие, отторгнутые революцией Мэйдзи от привычной жизни представители сословия самураев, принужден был ради пропитания семьи браться за самую неподходящую работу. Не выдержав разочарований, отец скончался. Осталась вдова и две девочки - Итиё, которой сравнялось 17, и ее младшая сестра Кунико. Жених Итиё, присватанный еще отцом, испугавшись отчаянных обстоятельств семьи, исчез из ее жизни. По японскому счету (японцы отсчитывают возраст человека с момента зачатия) Итиё исполнилось двадцать лет в 1891 году. Тогда же она начинает вести дневник "Под сенью весенних листьев". За оставшиеся ей пять лет жизни она исписала мелким почерком шестьдесят две тетради, несколько сотен страниц, которые полностью сохранились, так что о многом в ее жизни и творчестве мы можем судить из первых рук. Толчком к началу дневника послужило знакомство девушки с молодым писателем, автором газетных романов, печатающихся из номера в номер, Накараи Тосуи, который поразил ее своей красотой и литературным даром.

Хигути Итиё признавалась, что писать прозу она стала не только благодаря Накараи; ее однокашница, юная, знатная и состоятельная Мияки Као написала повесть и мгновенно прославилась; "Я тоже смогу!" - решила Итиё. Она пересказала Накараи придуманный ею сюжет, вместе они сочинили для нее литературный псевдоним "Итиё" - Один листок, отсылающий знатоков к легенде о первом патриархе китайского буддизма Бодхидхарме, который переправился через реку Янцзы на тростниковой лодочке (она-то и называлась "один листок"), а затем в течение девяти лет предавался медитации у стен храма Шаолинь и обезножел.

Глиняные фигурки сидящего Бодхидхармы под японским именем Дарума стали любимой игрушкой-неваляшкой японских детей, они присутствуют и во многих повестях Хигути Итиё. Ассоциация псевдонима с Бодхидхармой намекает и на символический смысл выражения "без ног, обезножеть", что по-японски означает также "бедный", "нищий" - именно на бедность обрекала себя юная писательница, выбирая стезю профессионального литератора.

Между тем финансовое положение семьи продолжало ухудшаться, пришлось продать все более или менее дорогие вещи. Отношения с Накараи зашли в тупик, и влюбленные расстались - это одно из самых больших разочарований в жизни Хигути Итиё. Она была не слишком привлекательна внешне, держалась напряженно и скованно; на личной жизни был поставлен крест, литература с тех пор сделалась ее единственной страстью. Тогда же, в 1892 г., она публикует в журналах первые четыре рассказа, еще слабые, подражательные.

В те же годы мать Хигути Итиё вопреки воспитанию и жизненным привычкам занялась торговлей в бедной части города, куда переехала семья. Это был район Асакуса, неподалеку от храма Рюсэндзи, где Хигути открыли лавку писчебумажных принадлежностей. Торговцы стояли в иерархии сословий эпохи Эдо даже ниже крестьян, поэтому перемены в жизни переживались весьма и весьма тяжело.

Рядом с Асакуса находился район красных фонарей Ёсивара, где проживало три тысячи куртизанок. Несчастливые годы под сенью красных фонарей стали для писательницы источником вдохновения, она черпала в этом блестяще-печальном полусвете слова, образы, впечатления, которые, отлившись в чеканную прозу, сделали ее знаменитой. Она стала изучать творчество одного из замечательнейших писателей XVII в. Ихара Сайкаку, певца веселых кварталов, который жил и писал в тех же местах, на тех же улицах, где, как и прежде, ценились не только удовольствия плоти, но и меткое словцо и едкое остроумие.

Во второй половине 1894 года, за два года до кончины, она написала свой первый настоящий рассказ о квартале Ёсивара "В последний день года", а в 1895-1896 гг. закончила свою лучшую повесть "Сверстники". В промежутке были написаны "Тринадцатая ночь" и "Мутный поток". Они произвели настоящий фурор, Хигути Итиё сравнивали с Мурасаки Сикибу, с Ибсеном и Золя, называли "истинным поэтом", а ее стиль "магическим"; поколения читателей плакали и смеялись над ее страницами.

Последние два года ее жизни, 1895-й и 1896-й, протекли сравнительно счастливо, казалось, бедность осталась в прошлом. У Хигути появилось множество истинных почитателей и в литературном мире, и среди читающей публики. Поклонники собирались у ее порога, она беседовала о литературе с известными писателями, выступала в университетских аудиториях, в ее доме образовался литературный салон, который посещали не только "литературные подмастерья", но и тогдашние "властители дум". Но болезнь неумолимо подтачивала здоровье Хигути Итиё. Сидя с друзьями под банановым деревом на веранде своего дома, она говорила: "Не беспокойтесь обо мне. В другой жизни я стану бабочкой, прилечу и дотронусь до вашего рукава".

Хигути Итиё скончалась в ноябре 1896 года в возрасте двадцати четырех лет. Похоронить ее оказалось не на что - нищета настигла ее и в смерти, писатели собрали средства по подписке.


Елена Дьяконова

http://www.ozon.ru/c...ail/id/2316241/

[wsir1963]

wsir1963 (16.6.2008, 12:15) писал:

Моя самая любимая тема-о сверхъестественных существах японской мифологии.Их очень,очень много и фантазия неограничена.

  
История привидения Йоцуя из Токайдо.

Utagawa Kuniyoshi's portrait of Oiwa.
Говорят,она ходит по улицам Токио,жалкая фигура в белом,длинные волосы скрывают её лицо.Приблизившись,она внезапно открывает свои ужасные рубцы на лице,искаженном гримасой предсмертной агонии.Когда люди кричат и убегают в ужасе,она исчезает,смеясь.
Вот такая история Оивы,возможно,самого известного привидения в Токио.Её трагедия положена в основу известной пьесы Кабуки(автор-Намбоку Четвертый)-"Токайдо Йоцуя Кайдан"("История привидения Йоцуя из Токайдо"),более известной просто как "Йоцуя Кайдан".
В пьесу включен правдивый рассказ о двух убийствах,совершенных слугами,каждый из которых убил своего хозяина.
В эпоху Эдо убийца своего хозяина приравнивался к отцеубийцам.За такое преступление наказание было ужасным.Голову преступника должны были медленно отделить от туловища бамбуковой пилой,это была мучительная смерть.В качестве альтернативы преступника могли послать в
исправительно-трудовой лагерь,что было сродни камере ужасов,где каждый день был настоящим адом.
В истории об Оиве,переработанной Намбоку,затемненная сцена становится местом убийства.Иэмон только что убил отца своей молодой красивой
невесты Оивы,просто потому,что отец знал о нечестных поступках,совершенных ранее Иэмоном.Иэмон был ронин,или самурай без хозяина,
которому сейчас приходилось зарабатывать на жизнь изготовлением зонтиков из вощанки,чтобы поддержать Оиву и их младенца.

Oiwa resting with her son, in an 1892 print by Yoshitoshi.
Такое оскорбление его достоинства выливается в ненависть к Оиве,что позволяет ему легко уступить домогательствам внучки богатого соседа.
Девушка с ума сходила по Иэмону и хотела выйти за него замуж.
Но первой проблемой была Оива.Дед той девушки убеждает Иэмона дать утонченной Оиве то,что он называет оздоровительным тонизирующим средством.Иэмон знает,что это тонизирующее средство в действительности является смертельным ядом,но страсть и жадность побеждают все
колебания.Однажды ночью он кладёт "лекарство" в еду Оивы.Перед мучительной смертью лицо девушки на миг показывается в зеркале.
Яд ужасно искривил правую сторону её милого лица.Её ярость и негодование проявляются в неистовых эмоциях,которые будут питать её месть,
когда она станет привидением.
Злодеяния Иэмона продолжаются.Сознавая,что слуга знает о его преступлении,Иэмон обвиняет мужчину в краже фамильных драгоценностей
и использует этот факт как предлог для убийства слуги.Затем он прибивает гвоздями тела Оивы и слуги с обеих сторон деревянной двери
и бросает в ближашую реку.Теперь у него новая невеста.В спектакле,как только начинается свадебная церемония,Иэмон приближается к девушке,
поднимает фату и видит искаженное лицо Оивы.В ужасе жених хватается за меч и срубает голову невесте.Затем он бежит рассказать всё её дедушке,но путь преграждает убитый слуга.Иэмон опять наносит удар мечом и тут же понимает,что отрубил голову своему соседу.
В другой версии привидение Оива каждую ночь преследует новых любовников,плача и завывая в отчаянии.Не выдержав пытки этого
мстительного призрака, самурай как-то ночью выбежал в сад с мечом в руке.Там перед ним стояла фигура его убитой жены,её перекошенное
лицо освещалось луным светом.Наконец-то он избавился от Оивы навсегда.Когда же он торжнствующе перевернул труп,то закричал в ужасе.
В ногах у него лежало всё ещё тёплое тело новой жены.
В пьесе Кабуки показывают,как безжалостно Оива преследует Иэмона.Её перекошенное лицо появляется везде,даже в фонаре,который висит
у него над головой.Нигде нельзя спрятаться от привидения.
  
Однажды он поехал порыбачить на реку и выудил большую доску.Как можно догадаться,это была деревянная дверь с прибитыми к ней телами
его дены и слуги.Совсем сломленный Иэмон удаляется в горную хижину.Но даже там ему нет покоя.
Виноградные лозы и верёвки вокруг него оживают и становятся извивающимися змеями.Цветы напоминают укоряющие глаза.Дым сворачивается
в пряди волос Оивы.Иэмон теперь уже ждёт своей собственной смерти,которая приходит от рук брата Оивы.
Но хотя другие жертвы Иэмона уже отомщены,привидение Оивы,похоже,не умиротворено.
В современной Японии,например,происходят странные вещи,когда снимают фильм о её жизни.История привидения "Йоцуя Кайдан"остаётся
очень популярной,её всё ещё ставят на сцене и экранизируют.

Yoshitaki (1841-1899), Jitsukawa Enjaku and Nakamura Sojuro as the ghosts of Oiwa and Tamiya Iemon in Tokaido yotsuya Kaidan.



Anime


  
Японцы с нетерпением ждут специальной версии,которую ежегодно показывают в полночь в августе во время праздника Обон.И,как говорят,
при каждой съёмке фильма происходят необъяснимые явления на съёмочной площадке и вне её.Например,был фильм,который просто исчез,
было несколько пожаров и несколько загадочных механических поломок.Это всё прекращалось,как только съемочная группа,особенно
актёры и актрисы,посещали храм Оивы в Йоцуя,чтобы отдать ей почести.
Несмотря на проблемы на съемочной площадке,один режиссер сознательно отвергал все,как суеверную ерунду,пока не упал и не сломал обе
ноги.Говорят,подражание Оиве актёра Питера Александера было таким успешеым,что друзья предупреждали его о необходимости
успокоить её дух.Писатель Денни Сарджент споминает,что его как-то вечером пригласили в дом Александера,чтобы засвидетельствовать,какая
разруха царила в комнате:несколько растений в цветочных горшках были вывернуты вверх дном,ширма повалена и порвана в нескольких
местах.При этом не было никаких следов того,что кто-то взломал замок,или даже намека на легкий ветер,чтобы объяснить повреждения.
После того как актер посетил могилу Оивы,в его жизни опять восстановился покой и подобных проишествий больше не было.
Но хотя Оива может быть очень опасной для тех взрослых,кто встретится с ней в темноте на улицах Токио,считается,что она способна защитить детей и женщин.Её могила в Сугамо и её храм в Йоцуя постоянно заполнены приносимыми цветами и свечами.Полагают,что некая неизвестная
женщина всю свою жизнь заботится о могиле Оивы.И в сегодняшнем Токио тайна Оивы остаётся постоянным напоминанием о том,к чему приводит
любовь,идущая по неверному пути.

[wsir1963]

"Он ( Икено Тайга) окунает пальцы в тушь и разбрызгивает ее на листе бумаги, повинуясь сиюминутному внутреннему состоянию", - с восхищением рассказывал наблюдавший за его работой коллега-традиционалист. Какие-то из абстрактных цветовых пятен Тайга мгновенно дорисовывал пальцем в фигуры, другие оставлял нетронутыми. Глядя на некоторые из его работ, трудно поверить, что они создавались за два столетия до появления на другом конце земли картин, к которым впоследствии приклеят бирки "нью-йоркской школы живописи" и "абстрактного экспрессионизма". Джексон Поллок, Джаспер Джонс и Вилем де Кунинг признали бы в Икено Тайге своего. Впрочем, они не знали, что изобретают даже не велосипед, а всего лишь спицы к колесам.


Нанга (南画,южная живопись),или бундзинга (文人画  живопись образованных людей)- школа японской живописи,возникшая в конце ХVII в.и процветавшая  в конце периода Эдо среди артистов и интеллигенции. Хотя каждый из этих художников был уникален  и независим,но все  они все разделяли   восхищение традиционной китайской культуры. Для создания композиций своих картин художники часто слоями наносили линии кистью,применяли широкую гамму оттенков туши в разных комбинациях штриха и размыва.Они привнесли в живопись поэтическую непосредственность,оригинальность видения и трактовки пейзажей.    
     Стиль живописи была результатом идеи  интеллектуального,художник был мастером всех основных традиционных видов искусства - живописи, каллиграфии и поэзии.
Китайская живопись Южного Сонг,завоёвывшая  в Японии решающие позиции,предполагала одноцветную живопись тушью,она воспроизводила сюжет в линиях или в существенных объёмах,без игры светотени,просто легким усилением тона;ритм письма оказывался важнее,чем форма,набросок существенной детали-человек,согнувшийся под зонтиком,-более говорящим,чем тщательное изображение.
Природа составляет главную тему:пейзаж,которому человек придаёт смысл и предоставляет крупный план.Таковы существенные характеристики растушёвки(суйбоку-га).В Китае в 13 веке она продемонстрирована великими мастерами Лян Каем и Му Ци.
Это искусство,пришедшее в Японии с дзэн-буддисткими монахами,успешно выражало
внезапное просветление(дзэнку-дзю)и удачно сочеталось со стилем мастеров Южного Сонг Ма Юаня и Ся Гуя,работавших в 1190-1230-х годах.Темы крайне упрощались,
точно указанные объёмы воспроизводились в пустоте,которая широко использовалась,оставляя простор для души.Японцы увлеклись этой живописью тушью(суми-э),серая строгость которой предоставляла зрителю заботу о том,чтобы воображать наиболее яркие цвета.
И тем не менее её достоинство состоит в умении подчеркнуть качество хорошего рисунка.
Влияние должно было повлечь за собой создание натуралистической мастерской живописи,носившей интимный характер и внимательной к деталям.
     Такэути Сэйхо(1864-1942) стал знаменитым, отчасти, благодаря тому,что точно воссоздавал самые тонкие линии (кагаки) при изображении шерсти животных.Он же донес до наших дней стиль школы Маруяма-сидзё из Киото,основанной в 18 веке Маруяма Окё(1733-1795),  сына крестьянина из окрестностей Киото. Маруяма писал масштабные и динамичные картины природы, птиц и цветы на ширмах и экранах. Писал тушью со слабой подцветкой, иногда применял присыпку серебряной и золотой пудрой.
Единомышленником Маруямы в искусстве и близким другом был Мацумура Госюн (1752–1811). Он работал в одном из районов Киото — Сидзё.
В старом мире Эдо,который начинал приходить в упадок,разные художественные течения пересеклись,смешались традиции китайских учителей и вкусы блистательных колористов,которыми были японцы.

В 1644 году Китай оказался под господством маньчжурской династии Цин  и  многие  из китайцев нашли убежище в Японии.Они бежали со своими сокровищами-иллюстрированными книгами и картинами.В них содержалось то,что вызвало в Японии интерес к «живописи образованных дюдей»и высоко оценило её;она также называлась «южной живописью»(нан-хуа или нанга)или бундзинга (живопись образованных людей),в противоположность живописи профессионалов,объединенных  школами.Менее строго подчиненная правилам композиции,более свободная,более импульсивная во вдохновении и творчестве,живопись « четырех великих мастеров»противостояла в конце эпохи Юань жестокости академических произведений.Эта тенденция усиливалась на протяжении всего периода Мин.
Среди многочисленных художников, творивших в Сучжоу, в середине правления Минов, выделяются четверо: Шэнь Чжоу, Вэнь Чжэнмин, Тан Инь и Чоу Ин.  Они вошли в историю под названием "уской четверки" (У - другое название Сучжоу).  Шэнь Чжоу и Вэй Чжэнмин относились к художникам-интеллектуалам. Чоу Ин был профессионалом, а Тан Инь занимал как бы промежуточное положение, то есть работал для заработка, как профессионал и в то же время имел явные черты интеллектуала.


Расцвет  школы «южной живописи» наблюдался во второй половине ХVIII — начале ХIХ в. и был отмечен творчеством таких крупных художников, как Икэно Тайга, Ёса Бусон,обессмертивший хайку, Тани Бунтё, Таномура Тикудэн и Ватанабэ Кадзан,Томиока   Тэссай,монах дзэн-буддисткой секты Сэнгай,Урагами Гиокидо.Художники продемонстрировали изысканную живопись,интеллектуальную и волнующую.
Японские художники Бундзинга в основном уделяли внимание традиционным жанрам китайской живописи – пейзаж, «цветы-птицы» и “ четыре благородных растения” (сакунчжа)  ( слива, орхидея, хризантема и бамбук)
И если первое поколение художников интеллектуалов Гион Нанкай (1677–1751), Сакаки Хякусэн (1697–1752) и Янагисава Киэн (1704–1758)чаще скорее копировало китайскую школу,чем создавало новое,то следующие за ними художники Бундзинга показали свой стиль,свою гамму настроений .

К 1760 году зарождаются «оптические изображения»(мэгане -э).Они имели шумный успех у жителей городов,но составили короткий эпизод в эволюции японской живописи.
  Мэганэ-э — дословно: картина (через) очки,— в большом количестве создававшихся в провинции Сучжоу (Южный Китай). Они   демонстрировались с помощью нодзоки-каракури (машина для разглядывания) — устройства, в котором картина сначала отражалась в зеркале, а затем укрупнялась увеличительным стеклом для того, чтобы усугубить перспективные сокращения и светотеневую моделировку и сообщить изображению трехмерность.Многие известные живописцы и графики Японии в процессе освоения законов линейной перспективы и кьяроскуро ( кьяроскуро (итал. chiaroscuro, буквально — светотень), вид цветной ксилографии: гравюры  кьяроскуро печатаются с нескольких деревянных досок, покрытых красками близких оттенков; изображение создаётся в основном градациями светотени и отличается пластической обобщенностью форм) создавали мэганэ-э. К их числу принадлежат и Маруяма  Окё, Сиба Кокан (1747-1818), и сам Окумура Масанобу. Однако вскоре мастера    перспективисты, оставив подражание китайским мэгане -э, взяли за образец первоисточник — голландскую гравюру на металле. Обращение к художественным традициям Запада — важный момент в истории искусства Японии, после которого, несмотря на все трудности, европейское влияние поступательно усиливается.

[wsir1963]

Гора Осорэ(слово означает "страх")для японцев- земное воплощение буддийского Чистилища.Она считается одним из трех сакральных
"страшных"пиков в Японии и конечным местом паломничества религиозных японцев.

Мрачная кальдера расположена на оконечности полуострова Симокита в префектуре Аомори,части северного региона Японии-Тохоху.
Полуостров по форме напоминает топор.
Эта местность долгое время считалась священной,утверждали,что здесь живые могут встречаться с ушедшими в мир иной.
Местные поверья говорят,что умершие отправляются на гору Страха и в этом кратере люди могут встретить тех,кто давно покинул этот мир.
  Жуткое,мрачное место.Несколько кустов рододендрона  среди скал из застывшей вулканической лавы.Бурлящие серные источники испускают запах разложения.
В наши дни с 20 по 24 июля проходит летний фестиваль Осорэдзан Дзидзо,проводящийся в городе Муцу и следующий 9-11 октября.
Со всех уголков Японии люди,жаждущие общения с душами умерших, съезжаются сюда,чтобы посоветоваться с местными итако- шаманами-медиумами, обычно слепыми старухами.Девочки,которые собираются стать итако,проходят обучение с раннего возраста.Они учат песнопения,
молитвы,способы предсказания судьбы.Затем проходит обряд камицукэ-девочка входит в транс,заключает священный брак,синкон.
После всех этих ритуалов она становится медиумом.
Во время июльского фестиваля много итако собираются на горе Осорэ у главного входа и демонстрируют своё искусство кутиёсэ-говорят
голосами умерших.
Когда фестиваль заканчивается,итако возращаются в свои деревенские дома,где продолжают в течение года общаться с домовыми
(в каждой семье в этом регионе есть свои личные домашние боги)и лечить больных крестьян.

[wsir1963]

wsir1963 (10.8.2008, 8:21) писал:

"Он ( Икено Тайга) окунает пальцы в тушь и разбрызгивает ее на листе бумаги, повинуясь сиюминутному внутреннему состоянию", - с восхищением рассказывал наблюдавший за его работой коллега-традиционалист. Какие-то из абстрактных цветовых пятен Тайга мгновенно дорисовывал пальцем в фигуры, другие оставлял нетронутыми. Глядя на некоторые из его работ, трудно поверить, что они создавались за два столетия до появления на другом конце земли картин, к которым впоследствии приклеят бирки "нью-йоркской школы живописи" и "абстрактного экспрессионизма". Джексон Поллок, Джаспер Джонс и Вилем де Кунинг признали бы в Икено Тайге своего. Впрочем, они не знали, что изобретают даже не велосипед, а всего лишь спицы к колесам.

Японский художник и каллиграф Тайга Икэно(池大雅) (1723 - 1776) родился в городе Киото во времена периода Эдо.Вместе с Ёса Бусон он усовершенствовал жанр нанга.
В большинстве  работ отражена его страсть к классической китайской культуре,технике живописи,но вместе с тем им были внесены революционные и современные технологии.Как представитель  бундзинга Тайга Икэно был близко знаком со многими известными представителями социальных и художественных кругов в Киото,в других частях страны в течение всей его жизни.
Тайга Икэно родился в бедной семье,его отец был крестьянином.Чтобы избежать голода,семья переехала в Киото,ещё до рождения Тайга.Его отец нашел работу на монетном дворе,которая дала возможность семье стать в какой-то степени  обеспеченной,но он умер,когда Тайга не исполнилось и трех лет.Каким-то образом матери удалось нанять хороших учителей для обучения мальчика китайским и японским классическим дисциплинам.В возрасте шести лет он начал учиться каллиграфии,постигать вопросы,связанные с религией в храме Мампуку-дзи Дзен  (Mampuku-ji Zen).С этим храмом у него будут тесные связи и всю последующую жизнь.
В четырнадцать лет Тайга Икэно был уже профессиональным художником и уважаемым каллиграфом.Он управлял небольшим магазином для любителей живописи в Киото,гравировал печати художников и коллекционеров.Здесь и состоялась встреча с очень значимой фигурой в художественном мире того времени Янагисава Киен (Yanagisawa Kien),  который ввёл Тайга в мир  бундзинга.
Тайга начал обучение живописи и каллиграфии у Киен с 1738 года.В работах он был достаточно эксцентричен,используя древнюю технику,создание рисунка кончиками пальцев и ногтей.В течение учебы он познакомился и подружился с двумя студентами,изучавшими  бундзингу Канн Тендзю( Kan Tenju) и Ко Фуё (Kō Fuyō).  
В возрасте двадцати лет(1738) Тайга в полной мере мог считать себя членом   бундзинга ,он взял себе имя "Ike,"сокращенное от его фамилии " Ikeno "(池野), в подражание китайской тенденции  имён-символов.
Тайга вернулся в Киото работать в свой магазин в 1740 году.Биндзинга диктовала определенные правила,а главное это отказ  от коммерциализации.Но Тайга, не имея никаких других источников дохода,продолжал продавать свои работы,оказывать различные художественные услуги,как и его современник и друг Ёса Бусон.Он женился на  художнице   и  хозяйке чайного домика Токуяма Гёкуран  ( Tokuyama Gyokuran) (1727- 1784)/   Пара быстро стала хорошо известной в общественных и художественных кругах города Киото.После двух лет брака,Тайга создаёт серию,от впечатлений своих путешествии.Он стремился к единению с природой,получал от неё вдохновение для своего творчества.Семья побывала в Канадзава,Никко,на знаменитой Фудзияме.На время они остались в Эдо.Здесь,художник готовил   картины и какэмоно (каллиграфические свитки).Здесь же он узнал о голландском искусстве,о рангаку(Рангаку (буквально, «голландские науки») — свод европейских научных знаний, проникавших в Японию в период действия политики сакоку, преимущественно через голландскую торговую факторию на насыпном островке Дедзима в гавани Нагасаки),о ученых рангаку,в том числе о Норо Гендзё (Noro Genjō).

Всю свою последующую  жизнь Тайга будет продолжать путешествовать,совершать восхождения на горы,часто в сопровождении своих друзей  и единомышленников .В это время он берет себе имя Сангаку Додза( Sangaku Dōja)  (三岳道者, "Пилигрим по трем пикам").В ходе поездок вместе с другими художниками бундзинга создаются совместные работы; Jūben jūgi-jō ( Альбом: «Десять удобств и Десять вещей,доставляющих удовольствие»),созданный в 1771 году, как результат одного из таких сотрудничеств.Альбом содержит работы художников и текст китайского писателя Ли Юйя(1611-?1680).
Простые удовольствия,радость от общения с природой-главные темы произведения.Альбом в настоящее время рассматривается,как образец философии  бундзинга.
Ещё один художник,Хакуин Экаку(Hakuin Ekaku),который имел огромное влияние на творчество Тайга.Несмотря на то.что общение между ними было очень короткое,Экаку ненадолго останавливался в дому Тайга в 1752 году,Тайга стал пользоваться стилем Экаку.
Наследие Тайга составляет около 1 000 каллиграфических работ и рисунков,очень много больших фусума(раздвижная дверь-перегородка в японском жилом доме или храме).
Несмотря на то,что Гёкуран не так хорошо известна, как её муж,она прекрасный художник и очень известная поэтесса в Японии.
Многие из работ относятся к национальному наследию Японии и классифицируются «Национальное сокровище»японским правительством.
http://www.nytimes.c...s...ted=1&fta=y





IKE TAIGA AND TOKUYAMA GYOKURAN

[wsir1963]

wsir1963 (10.8.2008, 17:26) писал:

С особым почтением относились герои японских сказок, легенд и преданий и к божеству Дзидзо. Появление Дзидзо в японском фольклоре можно рассматривать как один из наиболее показательных примеров переноса функций синтоистских богов на буддийских и существования буддийских божеств в двух ипостасях: как широко известных, которым поклоняются повсеместно, и как божеств, бытующих на локальном уровне и воспринимаемых как чисто местные, исконные. Так было и с Дзидзо (бодхисаттва Кситигарбха). Будучи по происхождению индуистским божеством, в буддизме Дзидзо стал рассматриваться как бодхисаттва, способный спасать живых людей и души усопших. В Китае он почитался как бодхисаттва, избавляющий от страданий и опасностей, а в Японии приобрел особую популярность как покровитель путников и детей.

В Наре, на старинном тракте Ягю, на берегу маленькой речушки Ното до сих пор сохранилась выбитая в скале фигура Дзидзо в виде бритоголового человека в монашеском одеянии с пухлым детским личиком. В правой руке у него посох — символ власти, в левой — драгоценный камень — символ духовного богатства. Здесь сохранилось первоначальное представление о Дзидзо. Ведь согласно буддийским сутрам, Дзидзо выполняет миссию спасителя, являясь в облике ребенка.

По японским народным поверьям, Дзидзо творит много добрых дел: спасает от пожара (Хикэси Дзидзо), помогает в полевых работах (Тауэ Дзидзо), гарантирует долголетие (Эммэй Дзидзо). Герои сказок придумывали для «местного» Дзидзо различные прозвища, отражая в них народные черты своего покровителя, — так родилось прозвище «Дзидзо с грязными ногами», вызывающее в памяти образы крестьян, работающих на залитом водой рисовом поле.

Милость Дзидзо считалась безграничной. Он не просто помогал и защищал, а приходил на помощь в тот момент, когда, казалось бы, надеяться уже не на что. Народная традиция всячески культивировала эту способность Дзидзо, об этом слагались многочисленные легенды и предания. Особой силой наделялись статуи Дзидзо. Они становились не только воплощением божества, но и начинали играть, оживая, самостоятельную роль. Рассказывалось, к примеру, о том, как мольбы, обращенные к статуе Дзидзо, спасали от преследования, или о том, что, если рассказать каменному Дзидзо о краже и при этом связать его соломенной веревкой, обещая освободить, когда он поможет найти украденное, потеря будет вскоре обнаружена.

К самым известным, так называемым «великим» сказкам относится и история о статуях Дзидзо с соломенными шляпами на головах. В ней повествуется о добром старике, который, не продав в городе ни одной соломенной шляпы и ничего не заработав для празднования Нового года, возвращался домой. Вдруг он увидел в лесной глуши шесть статуй Дзидзо. Они, как показалось старику, ежились от холода. И тогда он решил согреть их, надев им на головы непроданные шляпы. Но поскольку статуй было шесть, а шляп у старика только пять, он недолго думая снял с головы собственную дырявую шляпу и надел на голову шестой статуи. В знак благодарности шесть статуй Дзидзо явились в дом к старику и его старухе и даровали им богатое новогоднее угощение.

[wsir1963]

wsir1963 (10.8.2008, 17:26) писал:

Гора Осорэ(слово означает "страх")для японцев- земное воплощение буддийского Чистилища.Она считается одним из трех сакральных
"страшных"пиков в Японии и конечным местом паломничества религиозных японцев.

На горе Осорэ расположен монатырь Бодайдзи (Bodaiji)или Энцудзи (Entsuji),построенный в 845 году.В наши дни здесь находится дзэн-буддийская секта Сото.Это одно из главных направлений дзэн-буддизма было основано в Японии в 1227 году Догэном(1200-1253) после его возвращения из Китая.Монастырские постройки разбросаны среди серных пузырящихся источников (jigoku,буквально ад) и скалистых выступов,там же имеются
деревянные бани для всех желающих.
Многочисленные статуи Дзидзо,встречающиеся в главных зданиях монастыря озера Усори,отражают влияние буддизма.Дзидзо-покровитель детей,так что,когда заканчивается сезон летних посещений,статуи этого божества обычно укрывают пожертвованной одеждой детского размера,рядом кладут еду,напитки и маленькие игрушки.Эти дары преподносятся Дзидзо для того,чтобы помочь ему заботиться об умерших детях,которые страдают на пути в другой мир.В его обязанности входят ночные обходы скалистого русла реки,которое является границей между нашим и загробным миром,полоски земли,называемой Сан-но Кавара.Совершая ночной поход,он подбадривает пока ещё бездомные души умерших,
которые,для того чтобы попасть в рай,должны сложить небольшие возвышения из камней.Посетители горы Осорэ часто добавляют один или два камня к холмикам или сооружают новый,протягивая руку помощи невидимой душе.Среди пожертвований Дзидзо часто встречаются соломенные сандалии,поскольку обувь бодхисаттвы быстро снашивается во время продолжительных обходов.

[wsir1963]

Таити Саотомэ,16-летний юноша,известный тем,что с 4-летнего возраста он иполняет женские роли в семейном театре.
Японские театралы, особенно женщины, набиваются на его представления.
Его отец руководит труппой gekidan sujaku,Саотомэ вырос в театре,исполняя роли,связанные с кабуки в Taishū engeki (буквально, театр для масс).
Это жанр народного театра в Японии,часто называют "легкий театр",музыкальный театр,ревю.
Юноша очень талантлив,особенно в женских ролях(onnagata ),чему он и обучался.
Таити Саотомэ сыграл в двух фильмах Такеси Китано.