Сообщений в теме: 313

[wsir1963]

   Dai Dudu, Li Tiezi, and Zhang An


На картине 103 знаменитых лица! Найди их!

[wsir1963]

wsir1963 (3.4.2009, 11:49) писал:

   Dai Dudu, Li Tiezi, and Zhang An


На картине 103 знаменитых лица! Найди их!

http://cliptank.com/...ncePainting.htm

[Селенка]

да уж.. на первой картинке я ничего не поняла.. а на второй зато знаменитых лиц столько..

первые несколько знаменитостей, кто "бросился в глаза":

Гомер со свитком своих поэм наверное,  Ленин с указующим перстом, пониже в кресле наверное Рамзес второй, красавЕц, но в какой-то современной интерпретации, если это вообще он, недалече Билл Клинтон с саксофоном и непонятно что за "букетом" в руке (может быть, это он свою ДНК демонстрирует правильную, которая не совпадает с той, что на платье МЛ ), рядом Пётр Первый приосанился, Брюс Ли с нунчаком приготовился к защите или нападению, а чуть пониже спокойненько себе стоит Черчилль со своей сигарой в зубах и с палочкой, подале Наполеон на белом коне восседает, Че Гевара с ружжом наизготовке в обнимку с Фиделем Кастро, и Ясир Арафат тут же с хитренькой восточной ухмылкой, под ними примостилась Мерилин Монро с томно прикрытыми веками и соблазнительно сложенными губками, а рядом по-моему Спартак глядит мрачно-мужественным гладиаторским взглядом, дальше Д.Буш глядит в трубу подзорную: "у кого там ещё подпольные фабрики по изготовлению ядерного оружия?", а пониже поёт Паваротти, жаль, его не слышно, а рядом принц Чарльз весь в орденах сияет как самовар..

это только верхний ряд, и то не все.. Кто продолжит?

[wsir1963]

"И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит".

...из Нового Завета.Лозунг  Авраама Линкольна.

"Великий кормчий" рядом с  масса Линкумом,как называли Линкольна боготворившие его чернокожие рабы.
Справа от Линкольна стоит Пабло Пикассо, а за ним,узнаете?... Стивен Спилберг.Великие гении! Моцарт и Шекспир!

[wsir1963]

За столом - Иосиф Сталин и Леонардо да Винчи  задумались о природе,о жизни и смерти; Фридрих Ницше,наверно,говорит Марксу: "Я не доверяю систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток честности";Лев Толстой с гармошкой,я читала,по преданию он специально приезжал в Ливны(Орловская обл.) на ярмарку, чтобы послушать ливенскую гармошку;Её Величество Королева Елизавета II, Елизавета Александра Мария Виндзор;величайший поэт Китая,времена династии Тан - Ли Бо.

ХРАМ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

На горной вершине
Ночую в покинутом храме.

К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.

Боюсь разговаривать громко:
Земными словами

Я жителей неба
Не смею тревожить покой.

Ли Бо

очерк  Николая Иосифовича Конрада о поэте

...Мы знаем, что бывали в истории случаи, когда новое представало перед
людьми  в  образах  старого. Так было в истории Италии при переходе к эпохе,
получившей  название  Ренессанса.  Как  известно,  это  был  очень важный по
своему общеисторическому и историко-культурному значению переломный момент в
жизни средневековой Италии, а за ней и в жизни ряда других народов тогда еще
феодальной  Европы. Особенностью этого момента было то, что переход к новому
передовыми  деятелями  эпохи  воспринимался  как  "ренессанс", "возрождение"
старого.  "Старым" в этом случае была европейская античность - время древней
Греции и древнего Рима.
     Разумеется,  о  действительном восстановлении порядков, характерных для
античной  эпохи,  не  могло  быть и речи. Ведь это означало бы возвращение к
рабовладельческому  строю, уже давно в этой части мира историей отмененному.
Речь  шла  о  некоторых элементах культуры античного мира, в которых деятели
итальянского  Ренессанса  справедливо  или  произвольно  усматривали  как бы
прообраз того, что они хотели видеть у себя, в свое время. Важнейшим из этих
элементов  явился  гуманизм. Таким словом было обозначено представление, что
именно человек есть наивысшая ценность общественной жизни и бытия.
     Близкую  к этой картину мы наблюдаем в VIII в. в Китае. При этом, как и
в  Италии,  приближение новой эпохи раньше всего почувствовал поэт. В Италии
им  был  Данте,  в  Китае - Ли Бо. Ли Бо первый не только остро почувствовал
необходимость  нового,  но  и выразил свое представление о нем. И сделал это
также  путем  обращения  к своей античности. Такой античностью для него была
эпоха древнего Чжоуского царства (X1I-VIII вв. до н. э.).
     Есть   у   Ли  Бо  цикл  стихов,  носящих  название  "Древнее".  Первое
стихотворение этого цикла открывает нам главную мысль поэта. Ли Бо говорит о
поэзии  -  той,  которая  дана  в  Шицзине,  причем не во всей этой древней,
принадлежавшей  времени Чжоуского царства "Книге песен", а в том ее разделе,
который  носит  наименование  "Да  я"  -  "Великие  оды".  Для Ли Бо главное
заключалось не в жанре или содержании этих "од": и то, и другое было связано
с  совершенно  иной  жизнью  -  жизнью глубокой древности; дело было в общем
тоне.  В этом разделе он видел поэзию "великую" (да) и "высокую" (я), какой,
по  его  мнению,  истинная  поэзия  и должна быть. В первой же строке своего
стихотворения  поэт  говорит:  "великой и высокой поэзии уже давно нет". Она
исчезла  с наступлением Чуньцю-Чжаньго, эпохи войн, которые с начала VIII в.
по  конец  III  в. до н. э. вели между собою различные царства, составлявшие
тогда  Китай.  Это было время, когда, по словам поэта, "драконы и тигры", т.
е.  правители,  "пожирали  друг  друга". Далее поэт делает обзор последующей
истории  своей  страны, говорит, что бывали полосы некоторого подъема, но за
подъемом всегда следовал новый упадок.
     И  вот  поэт  доходит  до  своей  эпохи  и  заявляет,  что  в его время
происходит  "возвращение  к  древности",  т.  е. к той идеальной поре, когда
"государь  правит  в длинной, свешивающейся одежде, не прибегая к действию";
когда  "чтут  все  чистое  и истинное"; когда "таланты развиваются в покое и
свете";  когда  "внешний  узор  и  внутреннее качество освещают друг друга";
когда  "светил на земле столько же, сколько звезд на осеннем небе". Такова в
изображении  поэта  картина  общества,  вернувшегося  к  порядкам лучезарной
древности.
     Поэт  определяет  и  свою  миссию  в  процессе возвращения к древности.
Когда-то  соответственно  исторической  традиции,  Конфуций  также стремился
вернуться  к  старине. Вернуть людей к древности, по мнению Конфуция, должны
были  старинные  сочинения, в которых древность и была запечатлена. Конфуций
считал,  что  он  призван  передать  людям  своего  времени  то,  что в этих
сочинениях содержалось в подлинном виде. Поэтому он и взял на себя работу по
"очищению"  старого  наследия  от  всего  напластовавшегося  на  него  и  по
"передаче" того, что являлось подлинным.
     Так  же  понимал  свою  миссию  и Ли Бо. "Мое стремление, - пишет он, -
очистить  и  передать"  так,  чтобы  то,  что  передается, "засияло светом и
озарило   тысячелетие   вперед".   Если  вспомнить  начальную  строку  этого
стихотворения,  где  говорится  о  "великой"  и "высокой" поэзии, становится
ясным, что поэт считал именно себя призванным возродить истинную поэзию.
     К  чему должно было привести возрождение истинной поэзии? Ли Бо об этом
говорит очень образно. Он хотел бы, как в свое время Конфуций, услышать, что
"единорог  пойман".  И  тогда,  пишет  поэт,  он "положит свою кисть", т. е.
сочтет свое дело сделанным.
     Конфуцию  приписывается  составление "Чуньцю", сочинения, по содержанию
представляющего   собой  летопись  царства  Лу,  родного  царства  Конфуция.
Последователи  древнего  мудреца видели в "Чуньцю" не книгу истории, а книгу
суда, произведенного их учителем над правителями. Суд этот заключался в том,
что  мудрец  назвал  деяния  каждого правителя настоящими именами. Тем самым
потомкам был преподан точный критерий для определения того, что хорошо и что
плохо.
     Конфуций  довел  свою  летопись  до 481 г. до н. э. На этом он закончил
свою  работу.  И  отметил,  что  в  этом году в стране появился и был пойман
единорог.
     Единорог  -  одно  из  сказочных существ китайской мифологии. Появление
единорога  понималось как знамение того, что на землю приходит благо. Однако
в  эпоху Конфуция картина была прямо обратная: всюду царила смута. И люди не
поняли  тогда,  что  в  жизни  страны произошло счастливое событие: появился
мудрец,  произведший  суд  над  правителями  и указавший людям путь к благу.
Именно такой знак и хочет увидеть Ли Бо. Если бы он услышал, что в его время
"пойман единорог", он спокойно "положил бы свою кисть".
     Образ  единорога  говорит  также  и  о  том,  в  чем заключается благо,
наступления  которого  так  ждал  Ли Бо. Единорог - животное, которое, когда
идет, "не наступит ни на что живое"; когда питается, "не ест ничего живого".
Единорога поэтому назвали носителем жэнь.
     Жэнь  -  древнее слово, которым обозначали "человеческое начало", самое
высокое  и  ценное  в  бытии.  На  этом начале, т. е. на понимании того, что
человек  и  есть  высшая  ценность,  должна  быть построена вся общественная
жизнь,  вся  культура. Нетрудно увидеть, что это китайское слово и по общему
смыслу, и даже этимологически соответствует европейскому слову "гуманность",
в  том  его  значении,  которое  вкладывалось  в  него в эпоху Возрождения в
Европе. В этом слове выразилось тогда стремление к возможному в общих рамках
феодализма  освобождению  человеческой  личности  от  тисков  средневекового
догматизма <...>.
     Как-то  раз  Ли  Бо  во  время  своих  странствий  очутился  в  Хучжоу,
оживленном  торговом  городе  на  берегу  озера  Тайху.  На  вопрос местного
градоправителя, кто он такой, поэт ответил:

                   Я - цзюйши из Цинляня, изгнанный сянь.
                   В кабаках хороню свое имя вот уже тридцать лет.
                   А тебе, правитель Хучжоу, чего же и спрашивать?
                   Я - будда Цзиньсу, его воплощение.

     В  китайском тексте этого четверостишия всего двадцать четыре знака, но
в этих немногих знаках - и биография поэта, и его характеристика.
     Словом  цзюйши  среди  горожан средневекового Китая обозначали человека
самостоятельного,  имеющего свое хозяйство, главу семьи; в этом случае слово
цзюйши  означало  "хозяин".  Отец  Ли Бо был богатым купцом, он оставил сыну
большое  состояние.  Следовательно,  Ли  Бо мог назвать себя "хозяином". Это
было как бы определение им своего общественного положения.
     Однако  слово  цзюйши  употреблялось  и  в других случаях. Так называли
человека образованного, ученого, но из тех, кто не принадлежал к официальной
касте, не находился на государственной службе. Среди буддистов термин цзюйши
прилагался  к почтенным лицам из мирян, т. е. к верующим, не принадлежащим к
официальным  кругам  церкви.  Ли  Бо  был,  безусловно,  очень  образованным
человеком,  но  чиновником  он  никогда  не  был.  Правда, около трех лет он
состоял  при  дворе,  но  попал туда только по настоянию друзей и именно как
поэт.  Его  обязанность  состояла  в  том,  чтобы  писать стихи по повелению
императора. Однако придворным поэтом Ли Бо не стал. Во дворце он держался не
только  независимо,  но  даже вызывающе. Говорили, что у него в спине "кость
гордости",  которая  мешает ему сгибаться. Дело кончилось тем, что Ли Бо был
изгнан из дворца. Никогда не был Ли Бо и приверженцем какой-нибудь религии -
ни  в  смысле  церковной  организации, ни в смысле свода догматов. Была ли у
него   "кость   гордости"  -  неизвестно,  но  дух  независимости  составлял
отличительную черту его личности. Назвав себя "цзюйши из Цинляня" (Цинлянь -
город  в  провинции  Сычуань - был его родиной), Ли Бо таким способом как бы
сказал  о  себе,  что  он  человек  вольный. Он говорит о себе далее, что он
"изгнанный  сянь":  так  называли  его современники, особенно друзья. Сянь -
образ, созданный даосизмом. Даосизм не только совокупность исконных народных
верований,  не  только  построенная  на  них  религия  средневекового Китая,
конкурировавшая с пришедшим извне буддизмом, но и свод представлений о мире,
о  жизни,  целое  мироощущение.  Даоский  сянь в обычном представлении - это
человек,  удалившийся  в  "пустыню", в Китае - в глубь гор, стремившийся там
познать  тайну  природы,  в  частности  открыть  секрет  вечной  молодости и
бессмертия.  Для  одних  людей это был отшельник, подвижник, небожитель, для
других  -  чародей,  кудесник,  маг.  Таким  людям  было свойственно чувство
вольности,  независимости  от  всякой  власти  в природе, в обществе, в себе
самом  -  от  власти  желаний  и страстей. Добавим, что из среды таких сяней
выходили  иногда  вожаки  народных  бунтов.  Ли Бо еще в юности стал изучать
даоские  ци  шу  -  "книги о необычайном"; в 718 г., т. е. когда ему было 17
лет,  он  ушел  в  горы,  стремясь  войти  в  общение  со  скрывавшимися там
отшельниками.  В  721  г.  Ли  Бо во второй раз удалился в горы и прожил там
около пяти лет. Таким образом, поэт имел право сказать о себе, что он сянь.
     Но  почему же он добавил "изгнанный"? Действительно, в жизни поэта было
многое,  что  никак  не  вязалось  с представлением о подвижнике-отшельнике.
Например, в возрасте 19-20 лет он примкнул к "героям" (жэньсе), как называли
тогда народных рыцарей, взявших на себя защиту слабых и обиженных и расправу
с  сильными  и  обидчиками. Профессией их было "совершать подвиги". Под этим
могли  разуметься и расправа с угнетателями и ограбление зловредных богачей.
"Герои"  могли  тут  же раздать неимущим все, что добывали, могли и устроить
грандиозный  пир.  И  даже готовы были всегда по любому поводу пустить в ход
"искусство  меча".  В  те  времена  это  были  защитники  народа - горожан и
крестьян.   Им  были  свойственны  стремление  к  независимости  и  свободе,
неукротимый мужественный дух, безудержно широкая натура. Ли Бо, побывав в их
среде,  пожив  их  жизнью,  позаимствовал  их  качества, впрочем, в зачатках
заложенные  в нем самом. Он работал мечом и швырял деньгами и ценностями, не
отобранными  у  других,  а  своими:  биографы  утверждают, что он в эти годы
растратил и роздал почти все свое состояние.
     Но жизнь поэта была какая-то особая. В 719-720 гг. он, по свидетельству
биографов,  водил компанию с "героями", а в 721 г. ушел в горы, да еще почти
на пять лет.
     Что он там делал? Постигал тайны природы, толок в ступе всякие специи в
надежде приготовить пилюли бессмертия, как полагалось классическому сяню?
     Из  некоторых  его  стихов  мы узнаем, что нравилось ему в жизни других
даоских отшельников. Так, об одном из них он писал:

               Горные пики скребут самое небо.
               Забыв обо всем, он не считает годов,
               Расталкивая облака, ищет "Древний путь",
               Прислонившись к дереву, слушает журчанье струй.

     Говорил он и о себе:

               Меня спрашивают, что вы там живете - в голубых
                                                         горах?
               Смеюсь и не отвечаю... Сердце мое спокойно.
               Цветок персика уносится струей и исчезает.
               Есть другой мир - не наш человеческий {*}.

     (*  Все  цитируемые  стихи  даются  в переводах А. И. Гитовича.)

     В  первом стихотворении поэт употребил слово сяояо, переведенное "забыв
обо  всем".  Это  очень старое слово, которым в древности Чжуан-цзы, один из
основоположников  даосизма,  обозначил  путь  истинного  сяня.  Сяояо значит
"обладать  великой  духовной  свободой",  не давать жизни с ее повседневными
заботами,  делами,  пристрастиями  сковывать  дух.  Именно  так  -  в смысле
житейской  повседневности  - и надлежит понимать слова Ли Бо о "человеческом
мире".
     Указан  в приведенных строках и другой признак сяня. Сянь умеет слушать
и  понимать  журчание  ручья,  песню ветра, умеет общаться с природой, как с
живым  существом.  Ли  Бо действительно всегда искал общения с природой. Его
жизнь  заполнена  странствиями  по  родной  стране.  Поэт  побывал во многих
действительно  замечательных  по  красоте  местах  и рассказал о них в своих
стихах.  Но  в  этих стихах всюду присутствует и сам поэт со своими думами и
чувствами. Это придает его стихам о природе исключительную лиричность. Таким
образом, и с точки зрения отношения к природе Ли Бо - несомненный сянь.
     Почему  же  все-таки  "изгнанный"?  Потому что настоящий сянь, "оседлав
ветер",  вольно  летит  по  поднебесью,  Ли  Бо  же  "тридцать  лет провел в
кабаках".  Так  он  сам сказал о себе. Это подтверждает и Ду Фу, его младший
современник  и  приятель: "Ли Бо... в кабаках Чанъаня паяный спит", - читаем
мы  в  одном стихотворении этого поэта. Из него мы узнаем, что Ли Бо говорил
про   себя:   "Я   -   винный   сянь".   Основания  для  такого  определения
действительно  были.  Биографы рассказывают, что в 735 г. Ли Бо с приятелями
некоторое  время  провел  в  горах Цзуйлайшанъ. Это была знаменитая компания
"шестерых  бездельников из бамбукового ущелья", проводивших время за вином у
быстрой горной речки, в живописном ущелье, поросшем бамбуковыми деревьями. В
743  г.  он  стал  одним  из "восьми винных сяней" - членов другого веселого
содружества.
     Чего же искал Ли Бо в вине? Об этом он сам сказал в своих стихах:

               Как хорош сегодняшний день - и ветер и солнце!
               И завтра, вероятно, будет не хуже.
               Весенний ветерок смеется над нами:
               "Люди, чего вы сидите уныло?
               Задуйте в цевницы! Пусть запляшет у вас
                                  птица-феникс с радужным опереньем.
               Зачерпните чашей! Пусть запрыгают у вас чудесные
                                                          рыбешки.
               И за тысячу золотых покупайте себе хмель!
               Берите радость и не ищите ничего другого..."

     Но  есть у поэта и другая мотивировка обращения к вину. Она высказана в
строках  другого  стихотворения,  написанного,  как  обозначено в заголовке,
"весенним  днем  после того, как очнулся от хмельного сна". Начальные строки
этого стихотворения таковы:

               Жизнь в этом мире - всего лишь большой сон.
               Зачем же нам делать ее трудной?
               Поэтому я и пью весь день.

     Строки   первого  стихотворения  говорят  о  жизнелюбии  поэта,  о  его
стремлении  к  радости.  Мотивируется  это  чудесным  днем,  который будет и
завтра.  Во  втором  стихотворении  -  тот  же призыв радоваться жизни, но с
другой мотивировкой: зачем печалиться? Ведь жизнь есть сон.
     Не  следует  видеть в словах "жизнь... всего лишь сон" представление об
иллюзорности жизни. Слова эти следует понимать иначе. В книге Чжуан-цзы есть
место,  где  рассказывается, как Чжуан-цзы раз заснул и увидел сон, будто бы
он  превратился в бабочку. Потом заснула бабочка и увидела сон, будто бы она
превратилась  в  человека, Чжуан-цзы. И вот Чжуан-цзы не знает, кто же он на
самом  деле:  человек  ли,  которому  приснилось,  что он стал бабочкой, или
бабочка, которой приснилось, что она стала человеком? Это не представление о
жизни  как  о  сновидении,  это  мысль об одинаковой реальности того, что мы
называем  действительностью,  и  того,  что мы считаем сновидением; в другом
плане - это мысль об одинаковой реальности действительности и мечты.
     Последнее,  что сказал о себе Ли Бо в ответе градоправителю Хучжоу, что
он  "будда  Цзиньсу".  Цзиньсу  -  обозначение  Вималакирти, одного из очень
популярных персонажей буддизма. Вималакирти был очень богатым человеком, вел
большие торговые дела, имел семью. В буддизме он является воплощением образа
праведника-мирянина,  прямо  противоположного  подвижнику,  аскету.  В  этом
образе  утверждается  мысль, что истинная праведность состоит не в отказе от
мира,  а  в  приятии мира, не в отрешении от мирских дел, а в самой активной
мирской деятельности. В уста Вималакирти при этом вкладываются слова резкого
осуждения  не  только аскетизма, но и приверженности к догматам. Он порицает
тех  последователей  Будды,  которые  живут  мертвой доктриной, находятся во
власти  схоластических  формул. Таким образом, словами "я - Вималакирти, его
воплощение"   Ли  Бо  хотел  подчеркнуть,  что  он  человек  жизни,  человек
действительности, свободный от всякого схоластического догматизма.
     Это  определение,  данное себе самим поэтом, открывает путь к пониманию
еще  одной  стороны его поэзии. У Ли Бо очень много стихов о жизни. В них он
говорит  о  радостях  и  горестях  людей,  о своей родной стране, о событиях
своего времени, о смуте, постигшей страну во время мятежа Ань Лу-шаня. Мятеж
задел  и  его  самого.  Когда  император  Сюаньцзун бежал из столицы и затем
отрекся, престол перешел к его старшему сыну, но на власть стал претендовать
и  другой сын - Юн-ван. Ли Бо показалось, что именно этот принц сражается за
интересы  народа,  и он примкнул к его отрядам. Однако Юн-ван был разбит; Ли
Бо  попал  в  плен  и  как  мятежник был приговорен к смерти. На его счастье
военачальником  правительственных  войск  был Го Цзы-и, которого поэт в свое
время, когда он действовал заодно с "народными рыцарями", спас от смерти. Го
Цзы-и, за это время из солдата ставший военачальником, смягчил участь поэта,
заменив  казнь  изгнанием, а затем, после подавления мятежа, Ли Бо попал под
общую амнистию.
     Есть  еще  одна  черта,  которая  проявляется в многогранном творчестве
поэта.  Эта  черта  -  нежнейшая любовь к родине. Как говорил поэт, когда он
поднимает  взор  вверх,  он  видит  небо  родины, когда опустит глаза вниз -
видит землю ее, т. е. думает о ней непрестанно.
     Таков  был  поэт - воплощение духа вольности, жизни, деятельности. Этот
дух  проявился  и  в  его  поэзии,  преисполненной поистине магической силой
внутреннего  напряжения,  высокой  лиричностью.  Вероятно,  именно поэтому и
назвали поэта сянем - магом.

http://lib.ru/POECHIN/

[Селенка]

wsir1963 (7.4.2009, 20:48) писал:

ХРАМ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

На горной вершине
Ночую в покинутом храме.

К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.

Боюсь разговаривать громко:
Земными словами

Я жителей неба
Не смею тревожить покой.

Ли Бо

Красиво...

[wsir1963]

Гениальный Бетховен в окружении Гитлера и Одри Хепберн,за спиной у Бетховена Бенито Муссолини,без своей Клары Петаччи,которая призналась ему:«Вот уже три года, как я думаю только о вас, я вас люблю».
Вспомнила,когда поступала в университет,на исторический,у нас была шутка:"Достаточно того,что я знаю как зовут собачку Гитлера.Интересно,как звали любовницу Муссолини!"

Так как это восточная тема,то надо остановиться подробнее на первоналиях Востока.Над Гитлером возвышается Гуань-Ю. Вообще,его принято изображать в сопровождении оруженосца и сына, с лицом красного цвета, в зелёном облачении и с изобретённой им глефой(вид древкового пехотного холодного оружия ближнего боя) — «гуань дао». В руке он держит исторический трактат «Цзо-чжуань», по легенде, заученный им наизусть. Этот атрибут позволяет считать Гуань-ди покровителем не только воинов, но и писателей.Уже во времена династии Суй Гуань Ю воспринимался как божество, а в 1594 г. он был официально обожествлён как бог войны под именем Гуань-ди.
Гуань Ю  — военачальник царства Шу эпохи Троецарствия и один из главных героев средневекового романа «Троецарствие». В романе он выведен как идеал благородства, своего рода восточный Робин Гуд.





Сын Гуан-ди



Оруженосец Гуан-ди

Гуан-ди, бог,который мог предупредить о войне и защитить свой народ от всех ее ужасов.
Рассказывают о юноше по имени Чжан Шэн, впоследствиии сменившем имя на Шоу Чжан, а потом на Юань Чжан. Он родился близ Чжиляна в Го Туне (современный Чичжоу в провинции Шаньси) и отличался упрямым характером. Как-то, рассердившись, родители заперли его в комнате, но он разбил окно и убежал.
Однажды юноша услышал, как в одном из домов плачут и сетуют молодая девушка и старик.Юань Чжан расспросил их, почему они печалятся. Старик ответил, что его дось уже помолвлена,однако сраженный ее красотой дядя местного чиновника захотел сделать ее своей наложницей.
Старик попытался обратиться непосредственно к чиновнику, но тот не захотел даже выслушать его, а, наоборот, накинулся с бранными словами.
Услышав горестный рассказ, юноша впал в ярость, схватил саблю и убил чиновника и его дядю. И случилось чудо: его внешность полностью изменилась, кожа стала красновато-сероватой, и теперь даже самые близкие люди не смогли бы опознать его.
Тогда юноша решительно подошел к чиновника на границе,те потребовали, чтобы он назвал себя. "Меня зовут Гуань",- ответил юноша. Под этим именем он и стал известен.

***
Однажды он прибыл в Чучжоу,префектура Цзилин. Там мясник по имени Чжан Фэй с утра продавал мясо, а затем, что оставалось, поместил в колодец, сверху положив камень весом в 25 цзиней и, насмехаясь, произнес: "Тот, кто сможет отодвинуть камнь, получит от меня мясо в подарок!"
Подойдя к краю колодца, Гуань Ю поднял камень с такой легкостью, будто он ничего не весил, взял мясо и отправился восвояси. Чжан Фэй догнал его и потребовал плату за мясо. Гуань Ю отказался. Между ними началась драка, да такая ожесточенная, что никто не смог их разнять. Остановить их удалось Лю Бэю,торговцу соломенной обувью. Все трое отправились в кабачок, выпили и, почувствовав взаимное расположение, стали друзьями.

***
Клятва в персиковом саду

Однажды Чжан Фэй и Лю Бэй решили зайти в деревенский трактир и выпить вина. У входа они увидели огромного роста детину, толкавшего груженую тележку.
Оставив ее у двери заведения, он вошел туда передохнуть. Усевшись за столом, подозвал официанта и громоподобным голосом приказал: "Принеси мне вина, да побыстрее, мне нужно поторапливаться в город, чтобы успеть записаться в армию".
Его лицо было цвета китайского финика, а ярко-красные губы и чудесные глаза окаймлялись бровями, похожими на шелковияных червей. Устрашающий вид детины, длинная борода, достигавшая почти метра в длину, огромный рост привлекли внимание Лю Бэя.
"Как тебя зовут?" - спросил он. "Меня зовут Гуань Ю, - ответил тот, - я из Цзилина. Последние пять или шесть лет я бродил по миру, не имея постоянного жилища, спасаясь от преследователей, потому что убио могущественного старика в своей стороне, притеснявшего бедных людей. Я слышал, что собирают отряды, чтобы выступить против бандитов, и я хотел бы присоединиться к ним".
Чжан Фэй, которого также звали Чжан И-Де, был два метра ростом, с круглыми, сверкающими, как у тигра, глазами и остроконечной тигриной бородкой. Его голос напоминал раскаты грома, а характер походил на нрав ретивого коня. Он был уроженцем Чжосяна, где ему принадлежало несколько поместий, приносивших хороший доход, он также торговал мясом и вином.
Третьим оказался Лю Бэй, или Сюань Де, известный и как Сянь Чжу.
Все трое отправились в поместье Чжан Фэя и утром в его персиковом саду скрепили свою дружбу клятвой.Приготовив вместе с помощниками, они принесли в жертву  черного быка и белую лошадь, воскурили ладан в знак своей дружбы, дважды пали ниц, а затем поднялись и произнесли такую клятву:
"Мы трое,Лю Бэй,Чжан Фэй и Гуань Ю, хотя и принадлежим к разным кланам, клянемся быть братьями, дабы, соединив свои сердка и свои силы, помогать друг другу в трудностях и поддерживать друг друга в опасностях, служить государству и простому народу.
Не будем считаться, что родились не в одном и том же месте и не в один и тот же день. Пусть царь Небо станет нашим господином, а царица Земля - нашей госпожой, и перед нами будут открыты наши сердца!" Если один из нас совершит несправедливый поступок или перестанет приносить пользу, пусть Небо и Земля объединятся, чтобы наказать его".
Принеся эту торжественную клятву, они стали называть Лю Бэя старшим братом, Гуань Ю - средним и Чжан Фэя - младшим. Затем зарезали вола и устроили пир, на который пригласили более трехсот молодцов со всей округи. И все они пили, пока не напились. Лю Бэй приготовил лошадей и оружие, и все вместе они отправились воевать с "желтыми повязками".
Гуань  Ю оказался достойным того доверия, которое оказал ему Лю Бэй6 храбрый и великодушный воин никогда не избегал опасности. о его верности прежде всего свидетельствует тот случай, когда Цао Цао захватил в плен Лю Бэя вместе с двумя женами.Оставшись с ними в одном помещении, он не поксился на их честь и доказал свою преданность, проведя всю ночь у двери комнаты с зажженным фонарем.
Различные подвиги трех братьев из персикового сада описаны в романе Ло Гуанчжуна "Троецарствие", с ними знаком каждый китаец.
http://lib.ru/POECHIN/SANGUO/



Гуань Ю остался верным своей клятве, хотя Цао Цао его искушал, но однажды герой был захвачен Сунь Чжуанем и предан смерти в 219 году н.э.
Оставаясь самым известным героем - воином, в 1120 году ему было пожаловано звание самого преданного и верного князя, а спустя восемь лет специальным указом даровано еще более пышное звание Величественного принца и миротворца.
Император Вэнь (1330 - 1333 гг. до н. э.) из династии Юань добавил к прочим его титулам звание Благородного воина. И наконец, император Ван Ли из династии Мин в 1594 удостоил его титула Преданного и Верного Великого Ди, опоры Небес и защитника царства. Так произошло превращение героя-воителя в бога, или ди. С тех пор ему стали поклоняться как Ву Ди, или богу Войны.
Воздвигнутые в его честь храмы(около 1600 официальных и тысячи меньшей значимости) можно найти в любой части страны. Ву Ди считается самым популярным богом Китая. Его значение усилилось в последней четверти маньчжурского периода. Полагают, что в 1856 году его явление на небесах способствовало повороту в ходе битв и победе сторонников империи.
Хотя портрет Ву Ди висит в каждом военном шатре, ему поклоняются не только чиновники и представители армии. Многи торговцы воспринимали его как своего покровителя. Обычно внутри посященного ему храма хранилась секира общественного палача. После проведения казни начальник уезда приходил в храм, чтобы совершить очистительное жертвоприношение, опасаясь преследований со стороны духа-преступника. Он знал, что дух не осмелится осквернить своим присутствием место поклонения Гуань Ди.

[wsir1963]

Продолжаю путешествие по картине:рядом с Муссолини -непокорный Саддам Хусейн:

Цитата

Встань гордо, в приданое порох возьми.
Шаг неверный не страшен — время есть впереди.
Наша решимость — скрытый огонь,
И за первым окопом есть окоп второй.

Максим Горький - "Человек - это звучит гордо";Дэн Сяопин - архитектор китайских реформ;Солнце русской поэзии - Александр Сергеевич Пушкин;
между Горьким и Дэн Сяопином - "отец нации",китайский революционер Сунь Ятсен.Вместе с ними, за столом еще один известный политический деятель Китая Чан Кайши.
Вот такая компания! Хусейн,Муссолини,Горький,Сунь Ятсен,Дэн Сяопин,Пушкин и Чан Кайши!

[wsir1963]

Лучано Паворотти,Принц Чарльз,Сальвадор Дали и Ариель Шарон окружают китайскую императрицу Цы Си.

Цитата

Свой чай китайская императрица всегда готовила сама. Прислуге строго-настрого было заказано тревожить ее в эти минуты, и Цы Си не помнила, чтобы этот запрет нарушали. Так чай уже не заваривают, почему-то считают, что цельные листья дают больше бодрости и аромата, - Цы Си прикрыла глаза, ее пальцы медленно мяли сухие листочки, в неспешных движениях старческих рук чувствовалась обреченность. Может быть, аромата и больше, только в заваривании по ее рецепту была особая изысканность, особая правда. Ведь все новое - оно от лени. Просто людям надоело долго-долго крошить чаинки руками, потом толочь в каменной ступке и взбивать бамбуковой метелочкой в горячей воде до единственно достойного цвета. Когда же она впервые узнала об этом рецепте? Императрица задумалась...

Последняя китайская императрица родилась 29 ноября 1835 года в семье гвардейского капитана,проходившего в Магьчжурии службу. Девочку назвали Лань Эр, "орхидея". Окруженная заботой многочисленных домочадцев, она получила прекрасное образование, великолепно танцевала,пела, играла на лютне, демонстрировала недюжинные таланты в точных науках и естествознании. При этом Лань Эр проявляла особый интерес в растениям и их свойствам. Еще девочкой она хорошо знала, какие отвары или какие компреммы помогают при том или ином недомогании.
Этому научила ее бабушка Эн. Однажды Лань зашла в ее комнату. Старуха сидела перед чайным столиком, и казалось, она спит. Обессиленные руки прикрывали фарфоровую чашку для чая, голова была опущена, а свисающие на лицо пряди седых волос закрывали глаза. Прошло несколько минут, прежде чем она вздрогнула и подала голос.
- Что тебе надо, девочка? - спросила бабушка Эн и почему-то тихо рассмеялась.
Холодок пробежал по спине Лань Эр, она была уверена, что старуха ее не видит.
- Я пришла...
- Я знаю, почему ты пришла, - Эн снова захихикала. - Ты сейчас гадаешь, как слепая старуха могла догадаться, что явилась именно ты.- Бабка пошамкала губами. - Это все чай...Он начинает говорить,когда в комнате кто-то появляется.
- Чай не умеет говорить...- попфталась возразить Лань Эр,но старуха ее сердито прервала.
- Если ты не умеешь слушать, это еще не значит,что он молчит!
- И о чем же он говорит? -спросила Лань Эр.
- Обо всем,- старуха помолчала.- Вот сейчас, например, о том, что ты собираешься замуж... Он красивый...военный. Только...
Девушка напряглась. О то, что они с Юнг Лу полюбили друг друга, дома еще никто не знал. Лань Эр недавно исполнилось пятнадцать, она росла в радости и свободе. Юнг Лу служил под началом отца, и вряд ли что могло помешать их браку. Но бабка продожала:
-Ты всегда будешь любить его, но женою не станешь. Очень скоро придет важный человек и увидет тебя далеко и высоко...
- Но я не хочу!
- Тсс...
- Я не хочу, бабушка! Мне нужен только Юнг Лу!
- Не всегда приходится делать то, что хочется, для того...чтобы быть счастливым. А ты, девочка, будешь счастлива, потому что родилась ты не для любви.
- Но тогда для чего, бабушка?! - Лань Эр чуть не плакала.
- Для власти,девочка,для власти...


В начале пятидесятых годов 19 века Китаем правил любвеобильный император из маньчжурской династии Сянь Фэн. Он уже был женат на красавице Цы Ань, к тому же придворные постоянно следили за пополнением императорского гарема, но неожиданно Сань Фэн охладел к китаянкам и велел первому министру доставить во дворец самых красивых девушек Маньчжурии.
Один из многих тысяч евнухов, посланных на поиски, заметил Лань Эр."Когда она неосторожно отправилась к подругам, ее заметил евнух, - сообщается в «Сказании о тринадцати маньчжурских императорах». – Красота Орхидеи поразила его…  А главноуправляющий как раз пребывал в смятении из-за того, что не мог набрать достаточного числа красивых девушек». И в 1851 году она стала императорской наложницей. Тогда-то ей и дали имя, более соответствующее новому положению, - Цы Си - "добрая и добродетельная", которое со временем стало звучать чуть ли не как насмешка над коварной и жестокой императрицей.
Между тем некоторые считали, что разговоры о чудесной внешности легендарной китаянки были преувеличены. Скорее всего, Цы Си умела производить должное впечатление.  Но, так или иначе, ее сочли достойной остаться во дворце, хотя из 6 полагавшихся для наложниц рангов присвоили низший – под названием «драгоценный человек». Орхидея же метила в «императорские драгоценные наложницы».
Новоселье повергло девушку в унынье.  Ее поселили в одном из самых дальних павильонов Парка радости и света.  Едва ли сюда мог заглянуть император.  Но какая-то безошибочная интуиция подсказывала Цы Си – дурное настроение еще больший проигрыш.
Избранницы, расселенные по апартаментам дворца, вовсю наслаждались новыми возможностями. Казна не скупилась на содержание красавиц, а те, в свою очередь, на покупку нарядов и украшений.
На их фоне Цы Си выглядела схимницей.  Все получаемые деньги – 150 лян – она аккуратно складывала в шелковый мешочек.  Никаких трат. Время проходило не бесполезно: девушка совершенствовалась в каллиграфии.  У нее были явные художественные способности – отведенные помещения Орхидея мастерски расписала.  Она развивала от природы не сильный, но чистый голос, и очень в этом преуспела.
И вот когда шелковый мешочек обрел плотность и весомость, Орхидея завязала знакомство с евнухом, которые больше, чем остальные, был приближен к Сыну неба.
От этого борова с заплывшими жиром глазами требовалось под каким-либо благовидным предлогом изменить обычный маршрут императора и привести его к стенам, у которых распевает свои песенки нарядная птичка Цы Си.
Интермедия в Парке радости была разыграна как нельзя лучше: Сын неба услышал хрустальный голосок, на который и пошел как завороженный.  Вечером того же дня в покоях Цы Си появился управляющий Палаты важных дел и, вынув зеленую табличку, с выражением огласил ее содержание.  Следом явился посыльный и, посадив Цы Си себе на плечи, понес ее в покои императора.
Там служанки раздели девушку, натерли ее тело цветками роз, затем укутали в покрывало из пуха цапли – эта птица считалась главным врагом змей, а потому все опасные мысли должны были покинуть укутанную в нежное оперенье.
Согласно неукоснительно соблюдаемому правилу, если девушка находилась в императорской спальне сверх точно оговоренного срока, управляющий громко провозглашал: «Время пришло!», затем входил в комнату и спрашивал у властелина: «Оставить или нет?»  Если Сын неба отвечал: «Не оставлять!» - управляющий ловко, со знанием дела, надавливал на живот наложницы таким образом, что «драконово семя» выходило.  Если же следовал приказ: «Оставить!» – в специальной книге делалась запись: «В такой-то месяц, такого-то числа, в такой-то час император осчастливил такую-то наложницу».
Теперь в случае беременности последней было ясно, когда зачато императорское дитя.  Свидание Цы Си с императором закончилось именно таким образом.
У императорской четы не было своих детей, а многочисленное потомство от наложниц, к которым Сын неба уже охладел, в счет не шло.  Цы Си прекрасно понимала, что у императора обязательно должен появиться наследник и обязательно от нее.
В марте 1856 года у Цы Си родился мальчик, получивший имя Тун Чжи,ее сразу перевели из наложниц третьего класса в первый.
По исполнению же наследнику престола года его мать стала женой императора. ей выделили отдельный кабинет, и Цы Си стала официально именоваться императрицей Западного дворца.
При этом почти ничего не изменилось в жизни молодой женщины - сына дозволялось видеть не чаще одного раза в неделю, родных и близких не допускали во дворец, а самой ей была заказана даже мысль о прогулке за пределами Запретного города. Императорский дворец с его 9999 комнатами был окружен столь высокой и неприступной стеной, что один взгляд на нее повергал двадцатилетнюю императрицу в уныние.
Лишь чай оставался неизменным другом и собеседником. С каждым разом она все лучше понимала его, а знаки, оставляемые растертыми в пыль листочками на стенках и дне фарфоровой чашки,предупреждали об интригах,замышляемых против молодой императрицы...



Продолжение следует...

[wsir1963]

Здесь можно просмотреть книгу Анчи Мин "Императрица Орхидея" http://books.google....

А здесь купить http://www.ozon.ru/c...ail/id/3232056/

Частично парализованный и крепко сидящий на опиуме император по-прежнему славился сластолюбием. Тысячи евнухов рыскали по стране в поисках хорошеньких девушек для удовлетворения монаршей похоти. Кто-то из наложниц появлялся в императорской опочивальне только на одну ночь, и никто больше о них никогда ничего не слышал. Другие задерживались в гареме, но очень скоро дурная болезнь начинала съедать их.
Но вот однажды до Цы Си дошел слух о беременности одной из таких однодневных императорских наложниц. При этом и сам Сянь Фэн доковылял до покоев жены. И когда четырехлетний Тун Чжи нехотя приблизился к дурно пахнущему отцу, тот, преодолевая одышку, просипел:
- Скоро у тебя будет брат! - Сянь Фэн ударил ребенка в грудь. - А еще говорят, что я болею! Просто женщины сейчас слабые пошли. И она, - император скорчил неприязненное лицо и указал на потупившуюся жену, - одного родила и иссякла. ( На самом деле Цы Си, зная о болезни мужа, Сянь Фэн  был болен сифилисом, избегала близости с ним.)
- А когда вас будет двое, - император многозначительно погрозил сыну пальцем, - я смогу выбирать!
Сянь Фэн надулся, поднялся с подушек и заковылял прочь. Вряд ли малолетний Тун Чжи осознал, зачем приходил этот непрятный человек, зато это очень хорошо поняла его мать. Всю следующую ночь она советовалась с чаем. Первая чашка рассказала о том, что есть; вторая - о том, что может случиться; третья - что надо делать...

На следующий день Цы Си послала новой императорской наложнице букеты из веток расцветшей дафны.Молодая женщина была поражена столь неожиданным в Запретном городе знаком внимания, но уже ночью ей стало плохо - сильный пряный запах сирени, вызвал мигрень и рвоту, сухость во рту не давала дышать, а к утру по всему телу появились пугающие розовые пятна.
Казалось, Цы Си больше других была обеспокоена болезнью любимой наложницы императора. Она собственноручно заваривала лечебный чай и отпаивала занемогшую, на отходила от ложа, ловя каждое желание женщины. Через какое-то время больная выздоровела, однако ребенка спасти не удалось: сильная интоксикация прервала беременность.
Узнав об этом, Сянь Фэн окончательно слег. И ему Цы Си помогала преодолеть боль своими целебными чаями. Правда, после смерти императора возникли слухи, что именно она отравила мужа, добавляя в чай стрихнин, но вряд ли в этом была необходимость:последняя стадия сифилиса не оставляла никаких надежд на выздоровление.*

*Ещё одна версия смерти императора.В 1861 году император Сяньфын умер.  Его кончина была довольно странной.  Лодка, в которой он находился во время прогулки со свитой, неожиданно перевернулась на самом глубоком месте озера.  Императора сумели вытащить из воды, но пережитое потрясение и подхваченная жестокая простуда не дали ему оправиться…

В 1861 году новым монархом Поднебесной империи стал шестилетний Тун Чжи.
Биографы до наших дней сохранили девиз Цы Си:

Цитата

"Тому, кто хоть раз испортит мне настроение, я его испорчу на всю жизнь".

Но это слова уже многое пережившей и вынужденной быть сильной женщины. Оставшись же регентшей при малолетнем сыне, она больше думала не о мести, а о том, как сохранить жизнь ему и себу. Сянь Фэн тем не менее оставил завещание, по которому Цы Си являлась не единственной опекуншей Тун Чжи. Было назначено восемь регентов, главе которых - первой императорской жене красавице Цы Ань - предоставлялось право казнить Цы Си, если та задумает захватить власть. И хотя сама Цы Ань была лишена честолюбивых устремлений и старалась не ссориться с молодой императрицей, при дворе имелось множество кланов, готовых выступить против маньчжурской выскочки.
Первый заговор возглавил всесильный при жизни Сянь Фэна министр налогов Су Шунь. Вороватый и развратный, подобно своему почившему хозяину, министр не хотел мириться с тем, что ему приходилось отчитываться в финансовых делах перед советом регентов. И хотя он сам был одним из избранных, желание стать единоличным правителем с каждым днем все больше лишало его разума. И тогда-то Цы Си через своих осведомителей узнала, что министр, будучи не в силах справиться с плотскими желаниями, зачестил в последнее время в гарем покойного императора. Хотя наложницы после смерти монарха формально становились свободны, тем не менее они были обязаны хранить верность усопшему, и принуждение их к нарушению обета считалось государственным преступлением.
За день до выступления заговорщиков Су Шуня застали в постели даже не с одной, а с двумя императорскими наложницами и после долгих и мучительных пыток четвертовали.
Из этого первого опята публичной жестокости Цы Си извлекла главный урок - демонстрация силы укрепляет власть, но для этого вовсе не обязательно допускать даже одной только возможности заговора. Через двенадцать лет, когда Тун Чжи исполнилось восемнадцать, из восьми назначенных Сянь Фэном регентов в живых осталось только трое: сама Цы Си, вдовствующая императрица Цы Ань и брат покойного императора.
Впрочем, последний и так был одной ногой в могиле - Цы Си уже пристрастила его к травяным чаям, рецепты которых были известны лишь ей одной: коварный напиток, создавая иллюзию молодецкой бодрости, постепенно отнимал жизнь у несчастного.