Сообщений в теме: 310

[wsir1963]

Вольга и Микула Селянинович...


Когда воссияло солнце красное
На тое ли на небушко на ясное,
Тогда зарождался молодой Вольга,
Молодой Вольга Святославович.

Как стал тут Вольга растеть-матереть,
Похотелося Вольге много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чыстыим полям.

Уходили все рыбы во синии моря,
Улетали все птицы за оболока,
Ускакали все звери во темныи леса.
Как стал тут Вольга растеть-матереть,
Собирал себе дружинушку хоробрую:
Тридцать молодцов да без единого,
А сам-то был Вольга во тридцатыих.

Собирал себе жеребчиков темно-кариих,
Темно-кариих жеребчиков нелегчёныих.
Вот посели на добрых коней, поехали,
Поехали к городам да за получкою.
Повыехали в раздольице чисто поле,
Услыхали во чистом поле оратая.

Как орет в поле оратай, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипывает,
Омешики по камешкам почиркивают.
Ехали-то день ведь с утра до вечера,
Не могли до оратая доехати
Они ехали да ведь и другой день.

Другой день ведь с утра до вечера,
Не могли до оратая доехати.
Как орет в поле оратай, посвистывает,
А омешики по камешкам почиркивают.
Тут ехали они третий день,
А третий день еще до пабедья.

А наехали в чистом поле оратая.
Как орет в поле оратай, посвистывает,
А бороздочки он да помётывает,
А пенье-коренья вывёртывает,
А большие-то каменья в борозду валит.

У оратая кобыла соловая,
Гужики у нее да шелковые,
Сошка у оратая кленовая,
Омешики на сошке булатные,
Присошечек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота.

А у оратая кудри качаются,
Что не скачен ли жемчуг рассыпаются,
У оратая глаза да ясна сокола,
А брови у него да черна соболя.
У оратая сапожки зелен сафьян
Вот шилом пяты, носы востры,
Вот под пяту-пяту воробей пролетит,
Около носа хоть яйцо прокати.

У оратая шляпа пуховая,
А кафтанчик у него черна бархата.
Говорит-то Вольга таковы слова:
- Божья помочь тебе, оратай-оратаюшко!
Орать, да пахать, да крестьянствовати,
А бороздки тебе да помётывати,
А пенья-коренья вывёртывати,
А большие-то каменья в борозду валить!

Говорит оратай таковы слова:
- Поди-ка ты, Вольга Святославович!
Мне-ка надобна божья помочь крестьянствовати.
А куда ты, Вольга, едешь, куда путь держишь?

Тут проговорил Вольга Святославович:
- Как пожаловал меня да родной дядюшка,
Родной дядюшка да крестный батюшка,
Ласковый Владимир стольно-киевский,
Тремя ли городами со крестьянами:

Первым городом Курцовцем,
Другим городом Ореховцем,
Третьим городом Крестьяновцем.
Теперь еду к городам да за получкою.

Тут проговорил оратай-оратаюшко:
- Ай же ты, Вольга Святославович!
Там живут-то мужички да все разбойнички,
Они подрубят-то сляги калиновы
Да потопят тебя в речке да во Смородине!

Я недавно там был в городе, третьего дни,
Закупил я соли цело три меха,
Каждый мех-то был ведь по сто пуд...
А тут стали мужички с меня грошей просить,
Я им стал-то ведь грошей делить,
А грошей-то стало мало ставиться,
Мужичков-то ведь больше ставится.
Потом стал-то я их ведь отталкивать,
Стал отталкивать да кулаком грозить.
Положил тут их я ведь до тысячи:
Который стоя стоит, тот сидя сидит,
Который сидя сидит, тот лежа лежит.-
Тут проговорил ведь Вольга Святославович:
- Ай же ты, оратай-оратаюшко,
Ты поедем-ко со мною во товарищах.

А тут ли оратай-оратаюшко
Гужики шелковые повыстегнул,
Кобылу из сошки повывернул.
Они сели на добрых коней, поехали.
Как хвост-то у ней расстилается,
А грива-то у нее да завивается.

У оратая кобыла ступью пошла,
А Вольгин конь да ведь поскакивает.
У оратая кобыла грудью пошла,
А Вольгин конь да оставается.
Говорит оратай таковы слова:
- Я оставил сошку во бороздочке

Не для-ради прохожего-проезжего:
Маломощный-то наедет - взять нечего,
А богатый-то наедет - не позарится,-
А для-ради мужичка да деревенщины
Как бы сошку из земельки повыдернути,
Из омешиков бы земельку повытряхнути
Да бросить сошку за ракитов куст.

Тут ведь Вольга Святославович
Посылает он дружинушку хоробрую,
Пять молодцов да ведь могучиих,
Как бы сошку из земли да повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.

Приезжает дружинушка хоробрая,
Пять молодцов да ведь могучиих,
Ко той ли ко сошке кленовенькой.
Они сошку за обжи вокруг вертят,
А не могут сошки из земли поднять,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.

Тут молодой Вольга Святославович
Посылает-от дружинушку хоробрую
Целым он ведь десяточком.
Они сошку за обжи вокруг вертят,
А не могут сошки из земли выдернуть,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.

И тут ведь Вольга Святославович
Посылает всю свою дружинушку хоробрую,
Чтобы сошку из земли повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.
Они сошку за обжи вокруг вертят,
А не могут сошки из земли повыдернуть,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.

Тут оратай-оратаюшко
На своей ли кобыле соловенькой
Приехал ко сошке кленовенькой.
Он брал-то ведь сошку одной рукой,
Сошку из земли он повыдернул,
Из омешиков земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.

А тут сели на добрых коней, поехали,
Как хвост-то у ней расстилается,
А грива-то у ней да завивается.
У оратая кобыла ступью пошла,
А Вольгин конь да ведь поскакивает.
У оратая кобыла грудью пошла,
А Вольгин конь да оставается.

Тут Вольга стал да он покрикивать,
Колпаком он стал да ведь помахивать:
- Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко!
Кабы этая кобыла коньком бы была,
За эту кобылу пятьсот бы дали.

Тут проговорил оратай-оратаюшко:
- Ай же глупый ты, Вольга Святославович!
Я купил эту кобылу жеребеночком,
Жеребеночком да из-под матушки,
Заплатил за кобылу пятьсот рублей.
Кабы этая кобыла коньком бы была,
За эту кобылу цены не было бы!

Тут проговорил Вольга Святославович:
- Ай же ты, оратай-оратаюшко,
Как-то тебя да именем зовут,
Нарекают тебя да по отечеству?-

Тут проговорил оратай-оратаюшко:
- Ай же ты, Вольга Святославович!
Я как ржи-то напашу да во скирды сложу,
Я во скирды сложу да домой выволочу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
А я пива наварю да мужичков напою,
А тут станут мужички меня похваливати:
"Молодой Микула Селянинович!"...  

[wsir1963]

Имя Микулы — по́зднее, а его отчество Селянинович означает «землепашец». Ореол славы, сакрализация, постоянно сопутствуют образу Микулы в русских былинах, легендах и сказаниях. Микулу в народной традиции воспринимали как бога «всей Руси», крестьянского покровителя, святого Николу. Сакрализация сопутствует также и образу плуга, сохи и самому акту пахоты. Большие земляные валы скифского времени, сооруженные с оборонительной целью в Среднем Приднепровье, по легенде, появились в результате пахоты героя (или двух героев), запрягшего в плуг крылатого змея и пропахавшего борозды в степи до самого моря. Так появились знаменитые Змиевы Валы — напоминание о борьбе пахарей с кочевниками. Сказания о боге-пахаре были довольно распространены в Древней Руси: по свидетельству византийца Евстафия (XII в.), у тавров в Северном Причерноморье «Озирис, запрягши вола, пахал землю». В славянском языческом пантеоне, по мнению Б. А. Рыбакова, Озирису соответствовал бог Род, божество более архаичное, чем Перун или Дажьбог эпохи Владимира, и соответствующее первым земледельческим культам.Не случайно Микула (иногда просто чудесный путник, выполняющий какую-то особую, божественную миссию) оказывается носителем «тяги земной» в былине о Святогоре. Сумочку, сброшенную с плеч Микулой, Святогор не может оторвать от земли и надрывается. Признав себя побежденным, Святогор просит Микулу указать ему, где он может узнать свою судьбу? Оказывается, что Микула наделен и этим даром: он знает кузницу, где кузнец кует судьбу людям.Микула в своей первой ипостаси — явный культурный герой. Он пашет один — ибо изобрел пахоту, он собирает урожай один — ибо прочие еще не умеют делать хмельной напиток. Вместе с тем Микула уже прямой богатырь. Стоит лишить его образ эпических гипербол — этой преувеличенной силы и красоты облика — и образ исчезнет, перестанет существовать, хотя сила его не проявлена или почти не проявлена в воинских сшибках.
Конкретное столкновение Вольги и Микулы есть столкновение-соревнование предков разных племен, в художественной форме отражающее, по-видимому, возникновение раннеплеменных союзов, закончившееся созданием киевского каганата.

С течением времени творцы эпоса, сохраняя сюжет, обогащали его новыми смыслами. На первое место выдвигалось утверждение земледельческого типа хозяйствования и прославление труда пахаря.

Микула как герой-предок сельской, пашенной Руси получил исключительное место среди русских богатырей, определив в чем-то коренные психологические особенности славянина-пахаря на века вперед. Отсвет Микулы ложится и на Илью Муромца, крестьянская прямота и хитроватая скромность которого, наряду с огромным внутренним достоинством, находят прямую аналогию в характере и поступках Микулы. Как Илья привозит Соловья к терему Владимира, выслушивает покоры и срамит затем бояр толстобрюхих, так и Микула под видом простодушной просьбы о помощи срамит дружину Вольги. Илья, переняв от Микулы черты крестьянской психологии, становится главою русского богатырства. Но Илья уже развернут в новом качестве и в новой эпохе. Он крестьянин, ставший воином, поэтому с отходом воинского сословия (генетически образовавшего помещичий класс) от национальных начал, самым ярким эпическим социальным антиподом вырождающемуся классу, потерявшему свои исторические права на власть (они определялись воинским служением Родине), самым ярким антиподом — по оценке русской общественной мысли конца XIX — начала XX в. — становится среди былинных героев даже не Илья Муромец, а самый древний герой — Микула. Это герой-предок народа-землепашца, вся историческая судьба, успехи и неудачи, слава и бесславье которого были связаны с земледелием, с «орамою» пашней и хлебом — основой жизни, торговли, благосостояния страны, развития ремесел, городов, промышленности и военного могущества. Герой-предок, в образе которого — корневая историческая судьба народа, получившего золотой плуг прямо «с неба» как первый дар, определивший его жизнь и судьбу (рискнем на сопоставление, пока, как выше говорилось, несколько гипотетичное). Этот герой, по прозванью Микула Селянинович, стал самым ярким выразителем характера нации в целом, обобщенным выразителем русского народа.


КОММЕНТАРИИ К БЫЛИНАМ О ВОЛЬГЕ СВЯТОСЛАВОВИЧЕ И МИКУЛЕ СЕЛЯНИНОВИЧЕ http://www.russianpl.../bogatyri1b.htm

[wsir1963]

Идол многоликий

Древнейший на планете деревянный истукан - Шигирский идол - до сих пор является источником научных сенсаций. Что зашифровано в его орнаменте - ключ к тайнам мироздания или свидетельство существования неизвестной цивилизации?


Из просторной болотистой луговины божество извлекали буквально по частям. Объемная голова, плоский нос, верхняя половина туловища были подняты на поверхность с четырехметровой глубины торфяника. Плохо сохранившиеся "останки" скребками освободили от торфа, и из-под слоя грязи отчетливо проступили человеческие черты. Именно торф стал консервантом, который помог Шигирскому идолу сохранить свой облик. Девять тысяч лет - таков возраст этого уникального экспоната, который находится теперь в Свердловском областном краеведческом музее. Трудно представить, что дерево могло сохраняться в болоте столько времени. Однако в 1997 году в Геологическом институте РАН и в Институте истории материальной культуры РАН идол был датирован эпохой мезолита: 8680 лет (плюс-минус 140 лет) тому назад. С фактами не поспоришь: метод радиоуглеродного датирования работает с точностью швейцарских часов. В таком случае полусгнивший истукан из уральских болот может оказаться всего на два-три тысячелетия моложе Атлантиды. Но вот вопрос, который не имеет ответа: как могли на нем появиться надписи - ведь письменность возникла на три с лишним тысячелетия позже?

Чудо антропоморфное  

Свое второе рождение истукан обрел в 1890 году, когда золотодобытчики с Курьинского прииска вместо россыпного золота обнаружили в своих ситах костяные и бронзовые предметы. Сразу же после этого события на прииск прибыли археологи и приступили к раскопкам. Так начался новый земной путь уральского идола.

"Он изготовлен из цельного бревна сибирской лиственницы, - рассказывает старший научный сотрудник Свердловского областного краеведческого музея Светлана Бузунова, - из фрагментов, которые попали в руки ученым, была составлена реконструкция деревянного истукана. Ее выполнил один из первых уральских археологов Владимир Толмачев в 1914 году". За свое почти столетнее пребывание в музее божок заметно уменьшился в росте. Дело в том, что в начале двадцатого века он был вполне рослым - 5,3 метра. В годы Великой Отечественной войны по неизвестным причинам нижняя половина "туловища" была утрачена. Сегодня высота фигуры составляет только три с половиной метра.

Научный коллектив относится к сохранности шигирского чуда со страстью идолопоклонников. Деревянную скульптуру погрузили в стеклянный саркофаг и предоставили ей отдельный экспозиционный зал. Чтобы истукан простоял еще не одну тысячу лет, витрину запаяли и заполнили инертным газом. Беспокойство сотрудников музея вполне оправданно. Шигирский истукан уже давно перестал быть предметом провинциальной гордости уральских ученых. Это тот самый случай, когда возраст имеет значение, причем мировое. Уникальная древность даже спустя сто лет пребывания в музейной витрине остается одним из авторитетных ньюсмейкеров в научном сообществе.

Последний раз истукан всколыхнул научные умы в начале этого лета - Свердловский областной краеведческий музей стал местом паломничества специалистов из Москвы и Парижа. Археологи приехали, чтобы увидеть седьмой лик, изображенный на древнем деревянном идоле. До недавнего времени предполагалось, что в орнаментном изображении просматривается всего шесть образов.

"Туловище, или, как мы его называем, тулово, идола со всех четырех сторон покрыто резным геометрическим орнаментом, - рассказывает хранитель коллекции, сотрудник музея Светлана Савченко, - помимо орнамента на широких плоскостях имеются изображения антропоморфных (человеческих) личин. Техника изготовления изображений также одинакова - глазницы глубоко вырублены, с боков намечена линия носа, конец которого показан широким вертикальным срезом. Все три личины сделаны одним и тем же инструментом".



Один из первых исследователей, археолог Толмачев, составил зарисовки следов обработки дерева. Любопытно, что современные специалисты во время монтажа истукана заметили ряд несоответствий между зарисовками и реальным орнаментом идола. Так, на рисунке не были отмечены глубокие нарезки на щеках. Уже через неделю тщательного исследования, ученые, к своему удивлению, обнаружили еще один лик - седьмой. Семь фигур на передней части тулова распределены по всей длине снизу вверх, а на оборотной плоскости - только что выявленное седьмое расположено на одном уровне с фигурой лицевой стороны. Все изображения сугубо индивидуальны. Часть из них является антропоморфными рисунками, выполненными в "скелетном" стиле. Внутри очертания обозначено два коротких отрезка - "пятна", что характерно для древних уральских изображений. Такой прием часто встречается, например, на рисунках писаниц. По мнению ученых, пятна могли обозначать либо внутренние органы существ, либо душу.



Очевидно, что элементы геометрического орнамента идола имели определенный смысл. "Истукан олицетворяет сразу несколько духов, - считает Светлана Савченко, - в нем закодирована история этих людей, строение окружающего их мира и еще многое, о чем мы можем лишь догадываться. Любопытно, что такого рода скульптуры обычно вкапывались в землю. Но Шигирский по всем признакам просто стоял, к чему-то прислоненный, либо был приколочен". Эта деталь до сих пор непонятна исследователям. Кроме того, специалисты затрудняются интерпретировать знаки Шигирского идола. По данным этнографов, прямая линия могла обозначать землю, горизонт, границу между землей и небом, водой и небом, границу между мирами. Волнистая линия или зигзаг символизировали водную стихию, змею, ящерицу. Кроме того, зигзаг сигнализировал об опасности. Крест, ромб, квадрат, круг изображали огонь или солнце.


Лунная версия  

"Среди изображений Большого Шигирского идола выделяются семь отдельных персонажей: верхнее двустороннее изображение с объемной головой и шесть фигур, расположенных на плоскостях тулова, - рассказывает Савченко, - эти персонажи не поддаются однозначной трактовке. Если это изображения духов, населявших, по представлениям древнего человека, окружающий его мир, то вертикальная "поэтажная" постановка фигур, вероятно, говорит об иерархии представленных образов. Размещение изображений на передней и задней плоскостях идола, возможно, указывает на их принадлежность к разным мирам". А то, что всего образов - семь, натолкнуло ученых на мысль: орнамент Шигирского идола, возможно, не что иное, как лунный календарь. Цифра семь считается одной из самых таинственных. Древние шумеры придавали ей громадное значение. Не секрет, что каждая из четырех фаз луны делится на семь дней, и именно лунные циклы легли в основу древнешумерского календаря. Очень похоже, что шигирское божество с семью найденными образами в первую очередь олицетворяло Луну.


Правда, тут есть нюанс: древние люди часто отождествляли с Луной женские божества. А принадлежность уральского истукана к слабому полу до сих пор не доказана. Хотя в этот исторический период люди молились в основном женским божествам. Например, в Египте - Исиде, которая впоследствии стала одной из наиболее значимых и почитаемых богинь в Средиземноморье. Этой богине пришлось воссоздать тело своего мужа Осириса, который был жестоко убит, а его тело расчленено на 14 частей. Исида путешествовала по всему миру, чтобы найти останки своего мужа. В этой истории содержится аналогия с постепенным увеличением размера Луны за 14 дней от новолуния до полнолуния. Одним словом, чтобы подтвердить лунную или календарную версию, необходимо точно установить, какого рода уральский идол - женского или мужского.

Мара Шигирская


Впрочем, существуют и другие версии. Любопытное исследование Шигирского идола провел доктор философских наук, профессор Валерий Чудинов. Изучив орнамент, он сделал вывод, что это богиня болезней и смерти Мара. Идолопоклонство было особенно характерно для Урала - об этом свидетельствуют многочисленные этнографические материалы. "Боги живут в волокнах лиственницы, - передавали из уст в уста жители Урала, - и являются хранителями человеческих душ". Надо покормить своих предков - к идолу несут съестные припасы, надо сделать подарок - кладут у его подножия самое ценное украшение или наконечник стрелы. Так с кем же отождествляли предки шигирского истукана?



"При беглом осмотре лица скульптуры в глаза бросалась большая буква Р, отчего первой мыслью было чтение надписи как "род", причем такой знак можно было увидеть в нескольких местах, - рассказывает Чудинов. - Однако у бога Рода обычно смоделированы усы и клиновидная бородка, чего мы в данном случае не наблюдаем. Иными словами, никаких следов растительности на лице не видно, что заставляет предположить, что перед нами не мужское, а женское лицо, то есть вместо бога изображена богиня. При этом выражение лица - скорбное. Тогда у меня родилось предположение, что это не кто иной, как богиня болезней и смерти Мара. Однако, разумеется, данное предположение следует проверить чтением надписей".

Ученый увеличил зарисованное Толмачевым изображение идола. И действительно, на компьютерном мониторе помимо буквы "Р" отчетливо проступили слова!

"Слово "Мара" можно прочитать сразу в нескольких местах, - продолжает профессор, - любопытно, что самая интересная надпись находится на фронтальном изображении, на левой щеке уральского божка. Там можно прочитать слова "бог загробного народа". Хотя данная надпись вполне понятна, она пока не была ни разу встречена на ликах Мары. По сути дела, она характеризует еще неизвестную функцию богини Мары - функцию охраны "загробного народа". По мнению Чудинова, деревянная скульптура стояла на болоте, и ее должны были видеть издалека. Болото, которое позже стало торфяником, в таком случае понималось как царство мертвых.

Помимо имени божества профессор нашел на теле истукана и другие слова. "Слева под глазом читается слово "рая". То есть Мара являлась богиней рая. Слово "бог" читается справа как изображение глаза. Самая интересная надпись находится слева внизу, как бы очерчивая нижнюю челюсть: "тонкие миры Мары". Трудно себе представить, что выражение экстрасенсов было известно еще в античности и могло быть написано на лике Мары. На другом фрагменте ученый прочитал слова: "У Маре таятся несметная воинов рати". Что касается содержания данного отрывка, то он подается как некая реклама загробного мира: там никто не может обидеть, поскольку в раю находятся несметные рати павших воинов.

По мнению Чудинова, статуэтка - это центральная фигура славянского святилища богини Мары. Здесь совершали похоронные обряды и приносили жертвы богам потусторонних миров, чтобы взамен получить благосклонное отношение для умершего в загробной жизни. К тому же суть задабривания Мары состояла в том, чтобы не болеть и оттянуть на возможно больший срок "визит к Маре", то есть срок своей смерти.

Судя по всему, без малого девять тысяч лет назад на уральской земле жили люди с довольно высоким уровнем культуры, владевшие инструментами и технологиями обработки природных материалов и к тому же применявшие астрологические знания на практике. Сколь сверхрациональным ни считало бы себя наше научное сообщество, на свете есть огромное количество людей, которые верят в существование вещей, необъяснимых с точки зрения опыта. Поэтому, кто знает, может быть, Шигирский идол в будущем сделает переворот в вопросах естествознания?

Москва - Екатеринбург
Дмитрий Сурин, Владимир Новиков (фото)

http://www.itogi.ru/...7/33/17290.html

[wsir1963]

Цитата

ЮЛИЙ КИМ

Кощей Бессмертный.

Сколько б люди ни болтали,

Знаю я, как дважды два:

Честь да совесть и так дале -

Это все одни слова.

У кого деньга да сила -

Тому и честь.

Может, это некрасиво,

Но это есть.



Дайте мне красу-девицу!

Дайте царскую казну!

Дайте рыбку!

Дайте птицу!

Не дадите - сам возьму!

И не жадный, и не злой я,

А вот такой:

Как увижу что чужое,

Так сам не свой!



Брага пенится,

Ножик точится!

Уж я сколько пировал,

А все хочется!

Бывало-живало — в некотором государстве был-жил царь и царица; у них родился сын, Иван-царевич. Няньки его качают, никак укачать не могут; зовут отца: «Царь, великий государь! Поди, сам качай своего сына». Царь начал качать: «Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и проспал трое суток; пробудился — пуще прежнего расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут; зовут отца: «Царь, великий государь! Поди, качай своего сына». Царь качает, сам приговаривает: «Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и опять проспал трое суток; пробудился, еще пуще расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут: «Поди, великий государь, качай своего сына». Царь качает, сам приговаривает: «Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и опять
проспал трое суток. Пробудился и говорит: «Давай, батюшка, свое благословение; я поеду жениться». — «Что ты, дитятко! Куда поедешь? Ты всего девятисуточный!» — «Дашь благословение — поеду, и не дашь — поеду!» — «Ну, поезжай! Господь с тобой!»
Иван-царевич срядился и пошел коня доставать; отошел немало от дому и встретил старого человека: «Куда, мо́лодец, пошел? Волей аль неволей?» — «Я с тобой и говорить не хочу!» — отвечал царевич, отошел немного и одумался: «Что же я старику ничего не сказал? Стары люди на ум наводят». Тотчас настиг старика: «Постой, дедушка! Про что ты меня спрашивал?» — «Спрашивал: куда идешь, мо́лодец, волей али неволей?» — «Иду я сколько волею, а вдвое неволею. Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня высватать Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». — «Хорош мо́лодец, учливо говоришь! Только пешему тебе не дойти — Ненаглядная Красота далеко живет». — «Сколь далеко?» — «В золотом царстве, по конец свету белого, где солнышко восходит». — «Как же быть-то мне? Нет мне, мо́лодцу, по плечу коня неезжалого, ни плеточки шелково́й недержалой». — «Как нет? У твоего батюшки есть тридцать лошадей — все как одна; поди домой, прикажи конюхам напоить их у синя моря: которая лошадь наперед выдвинется, забредет в воду по самую шею и как станет пить — на синем море начнут волны подыматься, из берега в берег колыхаться, ту и бери!» — «Спасибо на добром слове, дедушка!»
Как старик научил, так царевич и сделал; выбрал себе богатырского коня, ночь переночевал, поутру рано встал, растворил ворота и собирается ехать. Проговорил ему конь человеческим языком: «Иван-царевич! Припади к земле; я тя трижды пихну». Раз пихнул и другой пихнул, а в третий не стал: «Ежели в третий пихнуть, нас с тобой земля не снесет!» Иван-царевич выхватил коня с цепей, оседлал, сел верхом — только и видел царь своего сына!
Удет далеким-далеко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал на двор — прямо ко крыльцу, привязал коня к медному кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. «Ночуй, добрый мо́лодец! — говорит ему старуха. — Куды тя господь понес?» — «Ах ты, старая сука! Неучливо спрашиваешь. Прежде напой-накорми, на постелю повали, в те́ поры и вестей спрашивай». Она его накормила-напоила, на постелю повалила и стала вестей выспрашивать. «Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». — «Хорош мо́лодец! Учливо говоришь. Я седьмой десяток доживаю, а про эту красоту слыхом не слыхала. Впереди по дороге живет моя бо́льшая сестра, может, она знает; поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни: утро вечера мудренее». Иван-царевич ночь переночевал, поутру встал ране́нько, умылся беле́нько, вывел коня, оседлал, в стремено ногу клал — только его и видела бабушка!
Едет он далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается:
стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал ко крыльцу, привязал коня к серебряному кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. Говорит старуха: «Фу-фу! Доселева было русской коски видом не видать, слыхом не слыхать, а ноне русская коска сама на двор приехала. Откуль, Иван-царевич, взялся?» — «Что ты, старая сука, расфукалась, неучливо спрашиваешь? Ты бы прежде накормила-напоила, на постелю повалила, тожно бы вестей спрашивала». Она его за стол посадила, накормила-напоила, на постелю повалила, села в головы и спрашивает: «Куды тя бог понес?» — «Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру». — «Хорош мо́лодец! Учливо говоришь. Я восьмой десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Впереди по дороге живет моя бо́льшая сестра, может, она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики — зверь лесной, другие ответчики — птица воздушная, третьи ответчики — рыба и гад водяной; что ни есть на белом свете — все ей покоряется. Поезжай-ка завтра к ней; а теперь усни; утро вечера мудренее!» Иван-царевич ночь переночевал, встал ране́нько, умылся беле́нько, сел на коня — и был таков!
Едет далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал ко крыльцу, прицепил к золотому кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. Закричала на него старуха: «Ах ты, такой-сякой! Железного кольца недостоин, а к золотому коня привязал». — «Хорошо, бабушка, не бранись; коня можно отвязать, за иное кольцо привязать». — «Что, добрый мо́лодец, задала тебе страху! А ты не страшись да на лавочку садись, а я стану спрашивать: из каких ты родов, из каких городов?» — «Эх, бабушка! Ты бы прежде накормила-напоила, в те́ поры вестей поспрошала; видишь — человек с дороги, весь день не ел!» В тот час старуха стол поставила, принесла хлеба-соли, налила водки стакан и принялась угощать Ивана-царевича. Он наелся-напился, на постелю повалился; старуха не спрашивает, он сам ей рассказывает: «Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру. Сделай милость, бабушка, скажи: где живет Ненаглядная Красота и как до нее дойти?» — «Я и сама, царевич, не ведаю: вот уж девятый десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Ну да усни с богом; заутро соберу моих ответчиков — может, из них кто знает».
На другой день встала старуха ране́нько, умылась беле́нько, вышла с Иваном-царевичем на крылечко и скричала богатырским голосом, сосвистала молодецким посвистом. Крикнула по морю: «Рыбы и гад водяной! Идите сюда». Тотчас сине море всколыхалося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякий гад, к берегу идет — воду укрывает. Спрашивает старуха: «Где живет Ненаглядная Красота, трех мамок дочка, трех бабок внучка, девяти братьев сестра?» Отвечают все рыбы и гады в один голос: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по
земле: «Собирайся, зверь лесной!» Зверь бежит, землю укрывает,в один голос отвечает: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по поднебесью: «Собирайся, птица воздушная!» Птица летит, денной свет укрывает, в один голос отвечает: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» — «Больше некого спрашивать!» — говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу; только вошли туда, налетела Моголь-птица, пала на землю — в окнах свету не стало. «Ах ты, птица Моголь! Где была, где летала, отчего запоздала?» — «Ненаглядную Красоту к обедне сряжала». — «Того мне и надоть! Сослужи мне службу верою-правдою: снеси туда Ивана-царевича». — «Рада бы сослужила, много пропитанья надоть!» — «Сколь много?» — «Три сороковки говядины да чан воды».
Иван-царевич налил чан воды, накупил быков, набил и наклал три сороковки говядины, уставил те бочки на птицу, побежал в кузницу и сковал себе копье длинное железное. Воротился и стал со старухой прощаться. «Прощай, — говорит, — бабушка! Корми моего доброго коня сыто — я тебе за все заплачу». Сел на Моголь-птицу — в ту ж минуту она поднялась и полетела. Летит, а сама бесперечь оглядывается: как оглянется, Иван-царевич тотчас подает ей на копье кус говядины. Вот летела-летела немало времени, царевич две бочки скормил, за третью принялся и говорит: «Эй, птица Моголь! Пади на сыру землю, мало пропитанья стало». — «Что ты, Иван-царевич! Здесь леса дремучие, грязи вязучие — нам с тобой по конец века не выбраться». Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а Моголь-птица летит — оборачивается. «Что делать?» — думает царевич, вырезал из своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые, травы шелковые, цветы лазоревые и пала наземь. Иван-царевич встал, идет по́ лугу — разминается, на обе ноги прихрамывает. «Что ты, царевич, али хромаешь?» — «Хромаю, Моголь-птица! Давеча из ног своих икры вырезал да тебе скормил». Моголь-птица выхаркнула икры, приложила к ногам Ивана-царевича, дунула-плюнула, икры приросли — и пошел царевич и крепко и бодро.
Пришел в большой город и пристал отдохнуть к бабушке-задворенке. Говорит ему бабушка-задворенка: «Спи, Иван-царевич! Заутро, как ударят в колокол, я тебя разбужу». Лег царевич и тотчас уснул; день, спит, ночь спит... Зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала его будить, что ни попадет в руки — тем и бьет; нет, не могла сбудить. Отошла заутреня, зазвонили к обедне, Ненаглядная Красота в церковь поехала; прибежала бабушка-задворенка, принялась опять за царевича, бьет его чем ни попадя, насил-насилу разбудила. Вскочил Иван-царевич скорехонько, умылся белехонько, снарядился и пошел к обедне. Пришел в церковь, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; стоят они рядом да богу молятся. На отходе обедни она первая под крест, он второй за ней.
Вышел на рундук (Ларь; здесь как будто бы в значении крыльцо),  глянул на сине море — идут корабли; наехало шесть богатырей свататься. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну насмехаться:
"Ах ты, деревенская зобенка! ( Корзина; переносно: жадный человек) По тебе ль такая красавица? Не сто́ишь ты ее мизинного пальчика!» Раз говорят и в другой говорят, а в третий сказали — ему обидно стало: рукой махнул — улица, другой махнул — чисто, гладко кругом! Сам ушел к бабушке-задворенке. «Что, Иван-царевич, видел Ненаглядную Красоту?» — «Видел, по век не забуду». — «Ну ложись спать; завтра она опять к обедне пойдет; как ударит колокол, я тебя разбужу». Лег царевич; день спит, ночь спит... зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала будить царевича, что ни попадет под руки — тем и бьет его; нет не могла разбудить. Зазвонили к обедне, она опять его бьет и будит. Вскочил Иван-царевич скорехонько, умылся белехонько, снарядился и в церковь. Пришел, образам помолился, на все на четыре стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она на него глянула — покраснела. Стоят они рядышком да богу молятся; на исходе обедни она первая под крест, он второй за ней.
Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море — плывут корабли, наехало двенадцать богатырей; стали те богатыри Ненаглядную Красоту сватать, Ивана-царевича на смех подымать: «Ах ты, деревенская зобенка! По тебе ль такая красавица? Не сто́ишь ты ее мизинного пальчика!» От тех речей ему обидно показалося; махнул рукой — стала улица, махнул другой — чисто и гладко кругом! Сам к бабушке-задворенке ушел. «Видел ли Ненаглядную Красоту?» — спрашивает бабушка-задворенка. «Видел, по век не забуду». — «Ну, спи; заутро я тебя опять разбужу». Иван-царевич день спит и ночь спит; ударили в колокол к заутрене, прибежала бабушка-задворенка будить его; чем ни попадя бьет его, не жалеючи, а разбудить никак не может. Ударили в колокол к обедне, она все с царевичем возится. Насилу добудилась его! Иван-царевич вскочил скорехонько, умылся белехонько, снарядился и в церковь. Пришел, образам помолился, на все на четыре стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она с ним поздоровалась, поставила его по правую руку; а сама стала по левую. Стоят они да богу молятся; на исходе обедни он первый под крест, она вторая за ним.
Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море — плывут корабли, наехало двадцать четыре богатыря Ненаглядную Красоту сватать. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну над ним насмехаться: «Ах ты, деревенская зобенка! По тебе ль такая красавица? Ты не сто́ишь ее мизинного пальчика!» Стали к нему со всех сторон подступать да невесту отбивать; Иван-царевич не стерпел: махнул рукой — улица, махнул другой — гладко и чисто кругом, всех до единого перебил. Ненаглядная Красота взяла его за руку, повела в свои терема, сажала за столы дубовые, за скатерти браные, угощала его, потчевала, своим женихом называла.
Вскоре потом собрались они в путь-дорогу и поехали в государство Ивана-царевича. Ехали, ехали и остановились в чистом поле отдыхать. Ненаглядная Красота спать легла, а Иван-царевич ее сон сторожит. Вот она выспалась, пробудилась; говорит ей царевич: «Ненаглядная Красота! Похрани моего тела белого, я спать лягу». — «А долго ль спать будешь?» — «Девятеро суток, с боку на бок не поворочусь; станешь будить меня — не разбудишь, а время придет — сам проснусь». — «Долго, Иван-царевич! Мне скучно будет». — «Скучно не скучно, а делать нечего!» Лег спать и проспал как раз девять суток. В это время приехал Кощей Бессмертный и увез Ненаглядную Красоту в свое государство.
Пробудился от сна Иван-царевич, смотрит — нету Ненаглядной Красоты; заплакал и пошел ни путем, ни дорогою. Долго ли, коротко ли — приходит в государство Кощея Бессмертного и просится на постой к одной старухе. «Что, Иван-царевич, печален ходишь?» — «Так и так, бабушка! Был со всем, стал ни с чем». — «Худо твое дело, Иван-царевич! Тебе Кощея не потребить». — «Я хоть посмотрю на мою невесту!» — «Ну ложись — спи до утра; завтра Кощей на войну уедет». Лег Иван-царевич, а сон и на ум нейдет; поутру Кощей со двора, а царевич во двор — стал у ворот и стучится. Ненаглядная Красота отворила, глянула и заплакала; пришли они в горницу, сели за стол и начали разговаривать. Научает ее Иван-царевич: «Спроси у Кощея Бессмертного, где его смерть». — «Хорошо, спрошу». Только успел он со двора уйти, а Кощей во двор: «А! — говорит. — Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». — «Что ты, Кощей Бессмертный! Где мне Ивана-царевича видать? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!» Стали они ужинать; за ужином Ненаглядная Красота спрашивает: «Скажи мне, Кощей Бессмертный: где твоя смерть?» — «На что тебе, глупая баба? Моя смерть в венике завязана».
Рано утром уезжает Кощей на войну. Иван-царевич пришел к Ненаглядной Красоте, взял тот веник и чистым золотом ярко вызолотил. Только успел царевич уйти, а Кощей во двор: «А! — говорит. — Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». — «Что ты, Кощей Бессмертный! Сам по Руси летал, русского духу нахватался — от тебя русским духом и пахнет. А мне где видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!» Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на стул, а его посадила на лавку; он взглянул под порог — лежит веник позолоченный. «Это что?» — «Ах, Кощей Бессмертный! Сам видишь, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога́». — «Глупая баба! То я пошутил, моя смерть вон в дубовом тыну заделана».
На другой день Кощей уехал, а Иван-царевич пришел, весь тын вызолотил. К вечеру ворочается домой Кощей Бессмертный. «А! — говорит. — Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». — «Что ты, Кощей Бессмертный! Кажется, я тебе не раз говаривала: где мне видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери растерзали». Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на лавку, а его на стул посадила. Кощей взглянул в окно — стоит тын позолоченный, словно жар горит! «Это что?» — «Сам видишь, Кощей Бессмертный, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога́». Полюбилась эта речь Кощею Бессмертному, говорит он Ненаглядной Красоте:
«Ах ты, глупая баба!   То я пошутил; моя смерть в яйце, то яйцо в утке, та утка в кокоре( Коко́ра — пень, лежащий на дне реки; выдолбленная колода), та кокора в море плавает». Как только уехал Кощей на войну, Ненаглядная Красота испекла Ивану-царевичу пирожков и рассказала, где искать смерть Кощееву.
Иван-царевич пошел ни путем, ни дорогою, пришел к океан-морю широкому и не знает, куда дальше идти, а пирожки давно вышли — есть нечего. Вдруг летит ястреб; Иван-царевич прицелился: «Ну, ястреб! Я тебя застрелю да сырком съем». — «Не ешь меня, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь». Бежит медведь: «Ах, Мишка косолапый! Я тебя убью да сырком съем». — «Не ешь, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь». Глядь — на берегу щука трепещется: «А, щука зубастая, попалася! Я тебя сырком съем». — «Не ешь, Иван-царевич! Лучше в море брось: в нужное время я тебе пригожусь». Стоит царевич и думает: когда-то наступит нужное время, а теперь голодать пришлось!
Вдруг сине море всколыхалося, взволновалося, стало берег заливать, Иван-царевич бросился в гору. Что есть сил бежит, а вода за ним по пятам гонит; взбежал на самое высокое место и влез на дерево. Немного спустя начала вода сбывать; море стихло, улеглось, а на берегу очутилась большая кокора. Прибежал медведь, поднял кокору да как хватит оземь — кокора развалилася, вылетела оттуда утка и взвилась высоко-высоко! Вдруг откуда ни взялся — летит ястреб, поймал утку и вмиг разорвал ее пополам. Выпало из утки яйцо да прямо в море; тут подхватила его щука, подплыла к берегу и отдала Ивану-царевичу.
Царевич положил яйцо за пазуху и пошел к Кощею Бессмертному. Приходит к нему во двор, и встречает его Ненаглядная Красота, в уста целует, к плечу припадает. Кощей Бессмертный сидит у окна да ругается: «А, Иван-царевич! Хочешь ты отнять у меня Ненаглядную Красоту, так тебе живому не быть». — «Ты сам у меня ее отнял! — отвечал Иван-царевич, вынул из-за пазухи яйцо и кажет Кощею: — А это что?» У Кощея свет в глазах помутился, тотчас он присмирел-покорился. Иван-царевич переложил яйцо с руки на руку — Кощея Бессмертного из угла в угол бросило. Любо показалось это царевичу, давай чаще с руки на́ руку перекладывать; перекладывал, перекладывал и смял совсем — тут Кощей свалился и помер. Иван-царевич запряг лошадей в золотую карету, забрал целые мешки серебра и золота и поехал вместе с своею невестою к родному батюшке.
Долго ли, коротко ли — приезжает он к той самой старухе, что всякую тварь: рыбу, птицу и зверя допрашивала, увидал своего коня. «Слава богу, — говорит, — Воронко жив!» — и щедро отсыпал старухе золота за его прокорм — хоть еще девяносто лет живи, и то не прожить! Тотчас снарядил царевич легкого гонца и послал к царю с письмом, а в письме пишет: «Батюшка! Встречай сына; еду с невестою Ненаглядной Красотою». Отец получил письмо, прочитал и веры неймет: «Как тому быть!
Ведь Иван-царевич уехал отсель девятисуточный». Вслед за гонцом и сам царевич приехал; царь увидал, что сын истинную правду писал, выбежал на крыльцо встречать и приказал в барабаны бить, музыке играть. «Батюшка! Благослови жениться». У царей ни пиво варить, ни вино курить — всего много; в тот же день веселым пирком да за свадебку. Обвенчали Ивана-царевича с Ненаглядной Красотою и выставили по всем улицам большие чаны с разными напитками; всякий приходи и пей, сколько душа запросит! И я тут был, мед-вино пил, по усам текло, во рту не было.

[wsir1963]

Цитата

"Смерть моя - в яйце, яйцо - в утке, утка - в зайце, заяц в железном сундуке сидит, сундук на крепкий замок закрыт и закопан под самым большим дубом на острове Буяне, посреди моря-океяна", - рассказывает в одной из основных редакций знаменитой нашей сказки Кощей Марье Моревне, упорно не желающей быть ему женою. Повествование это, влагаемое в уста зелёного старика, освобождённого Иваном Царевичем из огня в железном котле, указывает на его совечность земному, тварному миру, на его первоматериальность. "На Буяне острове, - писал А. Н. Афанасьев, - сосредотачивались все творческие силы природы, как в вечно полном и неисчерпаемом источнике. Он лежал на океане, матери всех морей, из которого вышла земля. Буян потому и остров, что находится среди беспредельного океана. Как и когда создался Буян-остров, предания молчат". (А. Афанасьев. Происхождение мифа. Статьи по фольклору, этнографии и мифологии.). Между прочим, на этом вневременном острове действительно, как в сказке о Кощее, растёт "дуб мокрецкий", который "ни наг, ни одет", то есть и засохший, и живой, с отпрысками, не развившийся, а ветры из "тутошнего", проявленно-тварного мира, приносят под этот дуб семена, зародыши, остающиеся "от суровости нечистой силы мороза - для новой жизни". Что это за семена на острове - не "всякой ли твари по паре", взятые Ноем в спасительный ковчег - тоже остров? Но что же тогда есть смерть Кощеева? Яйцо - это семя, бросаемое в землю, которую средневековые химические философы называли и красною глиной, и торфом, и "чернью чернее чёрной черни" (nigro nigrius nigrum). Онтологически земля эта тождественна воде, точнее, это и есть сама вода, но только единосущная земле и предшествующая библейскому "разделению вод". Но во всех вариантах сказки Кощей именуется "царём", а в некоторых редакциях это царь, владеющий золотом: "там царь Кощей над златом чахнет"... Французский исследователь XIX столетия Фабр д` Оливе в своей уникальнейшей книге "Восстановленный Гебраический Язык" указывает на то, что слово malach, melech, moloch (царь) с изменением огласовки начинает обозначать "божественную эманацию", "вечную сущность", "эон", или даже "ангела". Естественно, равносущна и обратная инверсия, не от царя к ангелу, но от ангела к царю. Само же слово эон имеет двойной смысл: с одной стороны - это исторический цикл, с другой - "вечное время" или "неподвижное движение", то есть состояние "между" временем и вечностью, в котором, согласно православным представлениям, пребывают как ангелы, так и души в ожидании Суда, Кризиса, только уже не водного, а огненного. Эонически неподвижным пребывает и "остров Буян" с его "мокрецким дубом", то есть райским древом, раздваивающимся на древо жизни и древо ведения только уже в раздвоенном сознании раздвоившегося (на мужа и жену) человека. Там, под этим ещё единым древом покоится и яйцо, в котором "смерть Кощеева", а следовательно, и его рождение, и, между прочим, и его родословие: яйцо - утка - заяц - сундук = замок, то есть яйцо - птица - зверь - замок. Тот же самый Фабр д`Оливе рассказывает, что гебраическое корнесловие "рая на востоке" тождественно "неразмыкаемой оболочке" или "чреву беременной" . Но кто же тогда этот самый зелёный старик из котла, об истоках которого "предания молчат"?

[SergOs]

Всесильная магия Бабы-Яги
Вдумчивый анализ знакомых с детства сказок позволяет иначе взглянуть на "плохих" персонажей и даже отчасти переквалифицировать их в положительные герои
На русском Севере были распространены так называемые мельницы-столбовки:
они вращаются вокруг своей оси на врытом в землю столбе. Этот механизм позволяет
строению поворачиваться "задом и передом", совсем как избушка Бабы-Яги.
Найдется ли в русской сказочной мифологии другой персонаж, о котором бы спорили так много, как о Бабе-Яге? За право называться ее прародиной решительно высказывался русский Север. В то же время не раз выдвигались версии об иностранном происхождении лесной ведьмы. Ряд мифологических школ признавал Бабу-Ягу добрым божеством — знахаркой и ведуньей, покровительницей зверей, жрицей леса. В 1990-х годах экстрасенсы дружно увидели в ней "сущность низшего астрала". А историки литературы предлагали "не копать слишком глубоко", оставляя за злой колдуньей роль антагониста герою сказки: Баба-Яга мешает ему выполнить задачу и тем самым способствует развитию сюжета.
С последним мнением согласиться уж никак нельзя. Во-первых, нет таких персонажей в отражающих древние ритуальные действия народных сказках, которые бы несли на себе исключительно литературную нагрузку. Манера поведения, слова и поступки героев и антигероев вращаются вокруг единого стержня, имя которому — обряды языческой религии. Во-вторых, Баба-Яга скорее помогает, чем мешает главному герою, наделяя его волшебными предметами и животными, такими как меч или конь.
Тогда, возможно, правы те, кто признает Ягу добрым божеством славянского пантеона? В какой-то степени, да. Баба-Яга персонаж не отрицательный. Впрочем, и не положительный. Создается впечатление, что у нее свой собственный кодекс чести (совсем как у эпических богов древности) и свои секреты. И эти секреты хорошо известны главному герою. Он без колебаний открывает дверь в избушку лесной колдуньи, с порога упрекает хозяйку в недостатке гостеприимства, рассказывает ей, "с чем пожаловал", и мгновенно заручается ее магической поддержкой.
Иное дело, если вместо Ивана-царевича в гости к Бабе-Яге попадают дети, как в сказках "Гуси-лебеди" и "Терёшечка". Они не произносят сакральных слов, не просят волшебные предметы, лишь пугаются, видя жаркую печь, которую истопила ведьма, чтобы их изжарить и съесть. Может ли людоедка быть добрым божеством? Нет, но ведь Баба-Яга и не людоедка. Сказка доносит до нас древний ритуал перепекания ребенка. Суть его заключалась в следующем: если младенец рождался недоношенным, то его сажали на хлебную лопату и трижды всовывали в теплую печь, символизирующую женское лоно. Там малыш "допекался", становился сильнее и жизнеспособнее. Подобным образом лечили детей постарше, если они заболевали: их сажали на лопату и осторожно подносили к горящей печи. В этом случае считалось, что болезни сжигаются и вместе с дымом выходят через трубу, а "заново перепеченный" ребенок становится более здоровым. Выполняла этот ритуал деревенская знахарка. Таким образом, версия о Бабе-Яге, ведунье и знахарке, небезосновательна. Сказка лишь исправила знак "плюс" (перепекание ребенка приносит ему пользу), на "минус" (ведьма детей жарит и ест), что могло произойти в период утверждения христианства.
Отрицательная ипостась Баба-Яги легла в основу еще одной теории, согласно которой прототипом этого сказочного персонажа были предводительницы враждебных славянам племен. Лихие амазонки ехали во главе своего отряда в железных чанах, которые тащили лошади, и, указывая перстом на русское войско, восклицали "Яга!", что принято трактовать как "ура!" или "ага". Еще один сравнительно недавно обнаруженный раритет — "Велесова книга" (чья подлинность не доказана!), повествует о племени ягов, возглавляемых шаманами и шаманками (бабами ягов) и воевавших с русскими.
С точки зрения эмоций возникновение теорий об иноземном, "нерусском" происхождении ведьмы понятно: в славянских сказках Баба-Яга — отрицательный персонаж, следовательно, ее прототипом послужил исконный враг. Но подвести к этим теориям научную базу удается далеко не всегда. К тому же, как мы уже выяснили, лесная колдунья не всегда настроена против главного героя. И, кроме того, остается непонятным, отчего это предводительницы или шаманки враждебных племен лишились своего войска, но при этом избежали смерти или плена, мирно поселились в избушках и добровольно помогают Иванам?
Впрочем, мы не станем спорить ни с теорией об амазонках, ни с версией о ягах-шаманках. В этом нет смысла, потому что при ближайшем рассмотрении Баба-Яга теряет свои человеческие (славянские ли, иноземные ли) характеристики и превращается… в существо, принадлежащее тому, а не этому свету, — в мертвеца. Вот доказательства.
Археологам хорошо известны небольшие деревянные срубы, стоящие на "курьих ножках", то есть на пнях, которые можно обнаружить при раскопках курганов Х века. Вокруг них, как правило, идет кольцевая ограда из шестов, а на шестах человеческие черепа. Предназначались эти срубы или домовины для погребального обряда. В них, совершив положенные ритуалы, оставляли покойника. Через некоторое время истлевшие останки выбрасывали, череп водружали на шест, а в сруб клали другого покойника. Помните, какой ужас объял Ивана-царевича, когда он подошел к избушке Баб-Яги? "Стоит избушка на курьих ножках, кругом избушки двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человечьей голове и только один не занятый. Подумал Иван-царевич: "Уж не моей ли он головы дожидается?""
Дальше Иван совершает хорошо знакомый читательской аудитории ритуал. Он вдруг заговаривает с избушкой: "Избушка-избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом". Самое удивительное, что все зашедшие в гости к Бабе-Яге Иваны поступают так в ста случаях из ста. Но в тоже время никто из сказочных героев не пытается повернуть "к лесу задом" царские дворцы, замки колдунов и колдуний, дом Кощея Бессмертного. Все это, конечно, не случайно. Стоящий на пнях дом-гроб Бабы-Яги одной стороной, там, где вход, обращен к лесу (в царство мертвых), а другой — к лесной опушке (в царство живых). Невидимая граница между двумя царствами проходит как раз по дому Бабы-Яги. Иван — живой человек — не может переступить границу, поэтому он произносит заклинание, поворачивающее избушку.
Вот незваный гость входит в деревянный сруб и видит, что "Баба-Яга Костяная Нога на печи лежит, нос у ней к потолку прилип, рука в окошке торчит". Немного странно — разве Яга великан? С чего бы ей занимать собой всю избушку… если только эта "избушка" не гроб?! И костяная нога не что иное, как нога покойника с истлевшей плотью.
Иван переступает порог и приносит с собой запах дыма от костров, которые разжигают люди, запах человеческого тела, на что Баба-Яга мгновенно реагирует: "Фу-фу, русским духом пахнет". Слово "русским" здесь употребляется в значении "человеческим" — ведь у бесплотных духов в царстве мертвых нет запахов. Но надо сказать, что выражение "русский дух" часто используется как доказательство "иностранного" происхождения Яги: мол, русские мазали сапоги дегтем, и этот запах учуяла "нерусская" лесная жительница. Только едва ли это так. Скорее дело в том, что покойник Баба-Яга плохо видит (или вообще не видит) и ориентируется с помощью слуха и обоняния, определяя, что перед ней живой человек. Такая особенность потусторонних существ многократно описана (вспомним хотя бы "Вий" Николая Гоголя).
Баба-Яга встречает гостя не слишком дружелюбно, но все же сразу приступает к делу: "С чем пожаловал?" А Иван почему-то не торопится. Он вдруг требует накормить и напоить его, истопить баню, уложить спать. К чему бы это? Дело в том, что таким образом герой иносказательно сообщает Бабе-Яге: "мне тебя нечего бояться". Живые люди не должны пробовать пищу в царстве мертвых, иначе они навсегда останутся в потустороннем мире (этот запрет хорошо отражен в дошедших до нас древнегреческих мифах). Но Иван, видимо, владеет магическими знаниями, позволяющими ему безбоязненно съесть то, что предложит Яга. После этого лесная колдунья, живущая на границе царства мертвых и царства живых, уже беспрекословно помогает собрату-магу. Иногда, впрочем, только до поры до времени.

В традиционной культуре славян дуб — самое почитаемое дерево, символизирующее силу, крепость и мужское начало, кроме того, это любимое дерево громовержца Перуна. Особая роль дуба в мифологии древних славян была подчеркнута Н. М. Карамзиным в "Истории государства Российского".
Наибольший протест у нее может вызывать похищение героем единственной дочери (пусть и с согласия последней). В этом случае Баба-Яга-Костяная Нога пускается в погоню на коне или на ступе. Что это за предмет? Кроме уже упомянутых нами захоронений в деревянных срубах, c Х века славяне заворачивали умерших в бересту, а примерно с ХII века стали хоронить покойников в долбленых дубовых колодах — ступах (отсюда до наших дней дошло выражение "дуба дать" или "дать дуба раньше срока", то есть умереть). Гробы-ступы просуществовали до начала XVIII века. В 1703 году Петр I издал указ, запрещающий под страхом смертной казни рубить дубовый лес. (Только старообрядцы упрямо долбили дуб для своих усопших). Тогда на смену захоронениям в долбленых колодах пришли похороны в сколоченных из досок гробах. Следовательно, Баба-Яга передвигается в ступе-гробу, что вполне логично для мифологического покойника.
Возникает вопрос, почему главный герой обращается за помощью к мертвецу? Ответ на него таков: герой обращается за помощью к магии, которой — согласно языческим верованиям — обладали все или некоторые умершие, в том числе и Баба-Яга. Ее избушка-гроб, расположенная на границе двух миров, это ворота в царство мертвых, где есть множество волшебных предметов: живая вода, молодильные яблоки, возвращающие силы и здоровье, могучий конь, меч, делающий его обладателя непобедимым. Стоит добыть их, чтобы вернуть к жизни невесту или брата, отвоевать царство, сокрушить всех врагов.
А как же быть с нашей первоначальной версией о том, что Яга — ведунья и знахарка, лечащая детей? Можно предположить, что с началом христианизации, когда языческие культы пришли в упадок и древние ритуалы у срубов на "курьих ножках" перестали выполняться, в одном из них (или около него) поселилась женщина. Она собирала травы, приручала животных или птиц, возможно (но необязательно), совершала магические обряды, пыталась общаться с потусторонним миром. Именно к ней стали носить нездоровых детей для совершения обряда перепекания, прибегали за помощью в случаях несчастья, просили погадать. Не случайно в более поздних сказках о Бабе-Яге исчезают костяная нога и ступа, зато появляются животные-помощники: кот, волк, гуси-лебеди или ворон. Сама Яга больше не лежит на печи, уткнувшись носом в потолок, а сидит на лавке и прядет кудель. В этих сказках она не одаривает героев мечом или конем, но часто угрожает их "изжарить и съесть".
Существуют сказки, в которых "знахарская" и "потусторонняя" сущность Бабы-Яги переплетаются. Что не удивительно для мифов, зародившихся в эпоху бронзового века, тысячелетия просуществовавших в устном изложении и пересказанных сотнями и сотнями разных рассказчиков. Но даже сегодня сквозь наслоения веков в сказках четко проступают древние ритуалы языческих верований, забытую картину которых можно восстановить по отдельным красочным деталям.
Журнал "Вокруг света" http://smoking-room....p/babayaga.html

А еще есть хороший анекдот: Кащей женится на БЯ. Поливает на шевелюру каждую вторую стопку.
БЯ: зачем, Кащеюшка? Да как подумаю, что ночь впереди, дыбом встают.

[wsir1963]

Цитата

Но  страшней всего "чаруса". Окно, вадью издали можно заметить и обойти -  чаруса неприметна.  Выбравшись из  глухого  леса,  где сухой  валежник  и гниющий  буреломник  высокими  кострами навалены на сырой, болотистой почве,
путник,   вдруг, как   бы   по   волшебному   мановенью,   встречает   перед собой цветущую  поляну.  Она  так  весело  глядит на него, широко, раздольно расстилаясь   середи  красноствольных  сосен  и темнохвойных  елей.  Ровная, гладкая,   она  густо  заросла сочной,  свежей  зеленью  и  усеяна  крупными бирюзовыми незабудками,    благоуханными    белыми    кувшинчиками, полевыми одаленями   и   ярко-желтыми   купавками   (Болотные   растения   из  породы ненюфаров (nymphea).
  Луговина   так  и  манит  к  себе  путника:  сладко  на ней отдохнуть  усталому, притомленному, понежиться на душистой, ослепительно
сверкающей  изумрудной  зелени!.. Но  пропасть  ему  без покаяния, схоронить себя  без  гроба, без  савана,  если  ступит он на эту заколдованную поляну.
Изумрудная  чаруса,  с  ее  красивыми благоухающими  цветами,  с  ее сочной,свежей зеленью   -   тонкий   травяной   ковер,   раскинутый  по поверхности бездонного  озера. По этому ковру даже легконогий заяц не сигает, тоненький,быстрый  на  бегу горностай  не пробежит. Из живой твари только и прыгают по ней  длинноносые  голенастые  кулики,  ловя  мошек  и других толкунов, что о всякую  пору  и  днем и ночью роями вьются над лесными болотами... Несметное множество этих  куликов - от горбоносого кроншнепа до желтобрового песчаника -  бродит,  бегает  и  шмыгает  по  чарусе,  но никакому охотнику никогда не удавалось достать их.    У   лесников   чаруса   слывет   местом   нечистым, заколдованным.   Они рассказывают,  что  на  тех  чарусах по ночам бесовы огни горят, ровно свечи теплятся.
  (Болотные  огни.)
А ину пору видают середи чарусы болотницу, коль не   родную сестру,   так   близкую  сродницу  всей  этой  окаянной нечисти:русалкам,  водяницам  и  берегиням... В светлую летнюю ночь сидит болотница одна-одинешенька   и  нежится на  свете  ясного  месяца...  и  чуть  завидит
человека, зачнет  прельщать  его,  манить  в  свои  бесовские объятья...Ее черные  волосы  небрежно  раскинуты  по  спине и  по плечам, убраны осокой и незабудками,  а  тело  все  голое,  но бледное, прозрачное, полувоздушное. И блестит оно     и     сквозит     перед    лучами    месяца...    Из    себя болотница такая красавица,   какой   не   найдешь  в  крещеном  миру,  ни  в сказке сказать,  ни  пером описать. Глаза - ровно те незабудки, что рассеяны по  чарусе,  длинные,  пушистые  ресницы, тонкие, как уголь, черные брови...только  губы бледноваты,  и  ни  в  лице, ни в полной, наливной груди, ни во всем  стройном  стане  ее  нет ни кровинки. А сидит она в белоснежном цветке кувшинчика  с котел величиною... Хитрит, окаянная, обмануть, обвести хочется ей  человека - села в тот чудный цветок спрятать гусиные свои ноги с черными перепонками. Только  завидит  болотница  человека - старого или малого - это все  равно,-  тотчас  зачнет сладким тихим голосом, да таково жалобно, ровно
сквозь  слезы молить-просить  вынуть  ее  из  болота, вывести на белый свет, показать  ей  красно  солнышко,  которого  сроду  она  не видывала.  А  сама разводит  руками, закидывает назад голову, манит к себе на пышные перси того человека, обещает  ему  и  тысячи неслыханных наслаждений, и груды золота, и горы  жемчуга  перекатного...  Но  горе тому,  кто  соблазнится  на нечистую красоту,   кто   поверит льстивым  словам  болотницы:  один  шаг  ступит  по чарусе, и   она  уже  возле  него:  обвив  беднягу  белоснежными прозрачными руками,  тихо  опустится  с  ним  в бездонную пропасть болотной пучины... Ни крика,  ни  стона,  ни вздоха,  ни  всплеска  воды.  В  безмолвной  тиши  не станет того  человека,  и  его  могила  на  веки  веков  останется никому не  известною.  А  тех,  кто  постарей, иным способом залучает в чарусу нечистая
  А  тех,  кто  постарей, иным способом залучает в чарусу нечистая сила...       Старец-пустынник подойдет       к      пожилому      человеку,
сгорбленный, изможденный,  постный, железные вериги у него на плечах, только креста  не  видно.И  зачнет  он вести умильную беседу о пустынном житии, о посте  и молитве, но спасова имени не поминает - тем только и можно опознать окаянного...  И  зачарует  он человека и станет звать его отдохнуть на малое время   в  пустынной келье...  Глядь,  ан  середи  чарусы  и  в  самом  деле келейка стоит,  да  такая  хорошенькая,  новенькая,  уютная, так вот и манит путника  зайти  в  нее  хоть  на  часочек... Пойдет человек с пустынником по чарусе,   глядь,   а   уж   это  не пустынник,  а  седой  старик  с  широким бледно-желтым лицом,  и уж не тихо, не чинно ведет добрую речь, а хохочет во всю  глотку  сиплым  хохотом...  То  владыко чарусы - сам болотняник. Это он хохочет,   скачет,   пляшет,   веселится,  что  успел  заманить  не умевшего отчураться  от его  обаяний  человека;  это он радуется, что завлек крещеную душу  в  холодную  пучину  своего  синего подводного царства... Много, много
чудес  рассказывают  лесники про  эти  чарусы...Что там не бывает! Недаром исстари люди  толкуют,  что  в  тихом омуте черти водятся, а в лесном болоте плодятся...

Павел Иванович Мельников-Печерский "В лесах"

Помню,в школе прочитала дилогию Мельникова "В лесах.На горах".До чего же интересно было! Недавно решила перечитать и,на данный момент,думаю,что это одно из уникальнейших произведений.
Автор рассказывает об истории  и обрядности раскола, народных обычаях и поверьях, какие промыслы были тогда развиты в различных селах, как говорили в Заволжье, чем заполняли досуг... По описанию автора можно даже построить старорусскую избу и обставить её.Несмотря на то,что романы написаны своеобразным языком,читать легко.

[wsir1963]

То владыко чарусы - сам болотняник.

[wsir1963]

Цитата

Но кто же тогда этот самый зелёный старик из котла, об истоках которого "предания молчат"?

Обратимся к истории уже русской. Предок Дома Романовых, а точнее, давшего России Романовых рода Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых, носил имя Фёдора Кошки. Кошъ (кошь) - корзина, короб, а с другой стороны - жребий, судьба. Изображения корзины, короба с рыбой и бутылью красного вина (короб также и рыба и корабль) часто встречаются в римских катакомбах, а в средневековой Европе так изображалась святая Грааль - Чаша с Кровью Христовой. А у кельтов та же самая чаша - это котёл, наполненный то жертвенной пищей, то огнём. Между прочим, у героя нашей сказки где-то в соседнем царстве есть "брат Кош", к которому Кощей Бессмертный ездит "на крестины". С другой стороны, на средневековом русском языке кощей - тот, кто ведает лошадьми в дружине князя, кто ведёт запасную лошадь для князя (Словарь русского языка XI-ХII вв.).  Но Фёдор Кошка - сын знаменитого Андрея Кобылы, родоначальника не только Романовых, но и Колычевых, Мотовиловых, Шереметевых… А ведь "исполнение имени" совершилось с поразительной точностью: после брака Иоанна Грозного с Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой родовая линия последней прямо становится "запасным родом", а в 1613 году восходит на престол как вторая, "вместо" Рюриковичей династия Московского царства. Почему? Вспомним, что именно Андрей Кобыла, приехав в Москву из Великого Новгорода, устраивает династический брак Симеона Ивановича Гордого с тверской княжной Марией Александровной, тем самым замиряя два враждующих княжества. Подобными же делами занимается и сын его Федор Кошка в Золотой Орде. Но быть брачно-династическим стряпчим в те времена могло только лицо той же, если не более высокой крови, нежели жених и невеста. Но так оно и было! Мы знаем, что Андрей Кобыла - бежавший от Тевтонского ордена на Русь и принявший Православие потомок литовско-прусского (=русского) царя-жреца Вейдевута, посвящённый также и в ведение своих прямых предков, близкого к (если не тождественного) друидическому.
Итак, "русский Мерлин"? А почему нет? В те времена Русская Церковь, строившаяся не только греками, но и варягами, связанными с кельто-ирландским духовенством, также долгое время отвергавшим диктат Рима, ещё не пережила новгородско-московского разделения XV века, не была "подморожена" (по выражению К. Леонтьева) беспощадною, "авраамической" правотою Стоглава. Интересно, что британский исследователь Роберт Грейвс упоминает в связи с кельто-ирландскими королевскими преданиями Caer Vediwid - "замок совершеннейших" и Caer Vandwy, - "замок высочайшего" (см. Robert Graves. The White Goddess. New York). Но так ли далеко от "совершеннейшего"" и "высочайшего" до "бессмертного"? Здесь есть над чем подумать. Замечательно, что сам Вейдевут (имя которого часто писали как Ведивит или Вендивит, почти как у Грейвса!), живший, по преданиям, в III веке по Р.Х., приносил жертвы под сохранявшимся до середины XIX века вечнозелёным (цвет Кощея!) дубом на равнине Романове или Ромово при слиянии рек Дубиссы и Невяжи. (см. в т.ч. Сборник материалов по истории предков царя Михаила Феодоровича Романова. Изд. Костромской губернской учёной архивной комиссии.).Итак, "зелёный старик", сказочный Кощей Бессмертный - предок русских царей? Или, по крайней мере, их "метапредок"? Не более и не менее.
Более. Сказка наша раскрывает иные пласты, ещё более загадочные, где христианское предание соприкасается с доязыческим первоначальным. Кроме самого Спасителя, оба они знают только одного истинного царя-священника, "без имени, без родословия"", предшествующего Аврааму и соответственно всей авраамической религиозной ветви, более того, первичного по отношению к ней и к присущему ей морально-социальному и правовому пафосу, создавшему многовековую цивилизацию, как, впрочем, и к идолопоклонству "язычества". Это Мелхиседек. Царь вне цивилизации, вне "смерти и времени"", "царящих на земле"" (Вл. Соловьев). Тот самый истинный царь melekh, эонически пребывающий в мироздании, совечный ему, тот самый, по чину которого, согласно Апостолу Павлу и всей православной традиции, священствует Сам Спаситель.
Фольклористика XIX-ХХ веков разъясняет нам, что Кощей - это зима, а смерть его - торжество новой жизни, юной любви, которую тще ищет Кощей... Что ж, отчасти это верно... Ведь в древности праздник солнца приходился именно на зимнее солнцестояние и именно в этот день, день Sol Invictus постановил святой Константин праздновать Рождество Солнца Правды, Которому поклонились цари-волхвы, цари Востока, цари от царя Мелхиседека, цари "Кощеева посвящения".
Но царство Мелхиседека, в частности, в русской народной книжности, накладывается на царство пресвитера Иоанна, баснословное Беловодье, которое искали калики перехожие, странники, староверы. Но и сам "пресвитер Иоанн" - это тот любимый ученик, который, согласно каноническому евангельскому корпусу, не умрёт до скончания земного века (Ин. 21.22), сам Иоанн Богослов. Если это так, то в этом случае нам известны только очень поздние редакции сказки о Кощее. Но даже из них ясно, что вроде бы убивающий Кощея Иван-царевич это тот же самый Кощей, его другой, друг, а вражда и даже смерть - только иной облик любви. "Любите врази ваша"... Не случайно Кощей бессмертен (a-mors), и перед нами таинственный смысл самозаклания царя-священника по образу предвечной жертвы Сына Божия. Кстати, гниение плоти Кощея, источающей отвратительный запах, сожжение её в огне и превращение в пепел - точное описание стадий "Великого Делания" средневековых философов, в котором Мастер и Камень суть одно. Смерть Кощея оказывается условной, он был и остаётся Бессмертным. Раздвоение же Ивана-Кощея и наделение одной из его половин "отрицательными смыслом вполне естественно, неизбежно и исторически необходимо: цари-жрецы, кроме "благодатного остатка" в лице евангельских трёх царей, вырождались чрез принесение "жертвы кровавой, человеческой". И вот уже внеисторический Иван-царевич из Иоанна Богослова, любимого ученика Христова, исторически неизбежно превращается, помимо своей воли, в воинствующего насадителя "доктрины" Добрыню Малховича (тоже, кстати, "царевича"), но и предшественника Вассиана Топоркова, Малюты Скуратова и Феофана Прокоповича, творцов "концентрационной вселенной", в которой "умное золото" Кощея Бессмертного будет в конце концов заменено материальным золотом, закатной, как бы християнской цивилизации, вселенской пародии.
Но не менее таинственна (таинственна!) и Марья Моревна. Ведь простой перевод её имени означает: Мария Морская. Кто это? Вспомним -равноапостольная Мария Магдалина, просветительница Галлии, согласно "Золотой легенде", своего рода Четье-Минее средневекового Запада, высадилась близ Марселя, в Сен-Мари-де-ла-Мер, и с тех пор в Европе (потаённой, не "среднего европейца" буржуазной Европы!) её считают покровительницей моря, матерью моря (mere de la mer), не только моря моряков, но и "моря философов", Stella Maris. "Иногда рассказывается, что Мария Магдалина была невестой Иоанна Богослова, отвергшего брак с ней из любви к девственности и ради полного служения Христу", - пишет С.С. Аверинцев в Энциклопедии "Мифы народов мира". Легенда эта лукава, как и многие из легенд, призраками бродивших по Европе, но она вполне могла дойти и до Руси, бывшей до ордынско-московского перелома, особенно на севере, её частью. Но если это так, то ещё более ясно, что разделение Кощея и Ивана - позднее и мнимое. Как и смерть Кощея. А русское предание гласит, что по морскому пути "на запад солнца" Мария Магдалина побывала в Риме и вручила императору Тиберию яйцо, ставшее в руках кесаря огненно-красным. Кощеево яйцо. Царское яйцо. Свидетельство о Воскресении Царя и Иерея по чину Мелхиседекову.
Недавно был опубликован второй том документов и материалов, посвященных Фёдору Ивановичу Тютчеву, предки которого, кстати, служили при московском дворе вместе с боярами Кобыличами (Захария Тютчев упоминается в летописях как дипломат). Замечателен рассказ знаменитой фрейлины Смирновой о похоронах Николая Первого. На слова её о том, что Царству Русскому приходит конец, Тютчев произнёс одно слово: Мелхиседек.

http://chevengur.by.ru/mirov.htm

[wsir1963]

Цитата

Уже бо, братiе, не веселая година въстала,

уже пустыни силу прикрыла. Въстала Обида въ силахъ

Даждьбожя внука, въступила девою на землю Трояню,

въсплескала лебедиными крылы на синемъ море

у Дону, плещучи, упуди жирня времена. Усобиця

княземъ на поганыя погыбе, рекоста бо братъ

брату: «Се мое, а то мое же», и начяшя князи

про малое «Се великое» мълвити, а сами на себе

крамолу ковати, а поганiи съ всехъ странъ

прихождаху съ победами на землю Русьскую.

О, далече заиде соколъ, птиць бья — къ морю!

А Игорева храбраго пълку не кресити. За нимъ

кликну Карна, и Жьля поскочи по Русьскои

земли, смагу людемъ мычючи въ пламяне розе.

Жены русьскыя въсплакашяся, а ркучи:

«Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслiю съмыслити,

ни думою съдумати, ни очима съглядати,

а злата и сребра ни мало того потрепати!»

В "Слове о полку Игореве" поражение Игорева войска и последующее вторжение половцев описываются как космическое бедствие.С дерева на землю падает зловещий Див-грифон.Плещет лебедиными крыльями Обида,неся Даждьбожьим внукам(русичам) горе и разорение.Скачут страшные всадницы Карна и Желя(Жля),с криком разбрасывая горящие угли из огненного рога.
Эти три богини напоминают германских валькирий - крылатых конных воительниц,сеющих смерть,а также подобных им южнославянских вил. Лебедь - птица нижнего мира,на лебедях ездит под землей Солнце."Белой Лебедью"зовется Марья-Авдотья Лиходеевна.Троянова земля (у устья Дона,в глубине половецкой степи),где живет Обида, - та же преисподняя,царство Трояна - Чернобога.Имена же Карны и Жели происходят от древнерус. "карити" и "желети" - "оплакивать умерших".
Для воинственного германца пасть в бою,даже потерпев полный разгром,и вознестись с валькириями в Валгаллу ("зал мертвецов")- высочайшая
честь и счастье.Но славянам был чужд такой культ войны и смерти.Для них военное поражение - горе,торжество темных сил.



Кащей, или Кощей
Божество подземного царства. Символизирует окостенение, оцепенение от мороза в зимнюю пору всей природы. "Кошь" - также "кошт", "кость", "костлявый". Многие герои сказок превращаются на какое-то время в камень, дерево, лед и другие состояния - окостеневают. Затем приходит другой герой - красна девица, добрый молодец (весна, солнце) и они оживают от поцелуя (луча), или слезинки (капели). Отсюда же русское "кощун", "колдун", "кощуны творить". Как-то связаны с этим понятием "вязень" - "узень". Узник - враг, попавший в плен. Именно в таком значении слово "кощей" употребляется в "Слове о полку Игореве" и во многих русских сказках.
Мара (Марена, Коровья Смерть, Кикимора, Jambe-akka (саам.), Марцана, Маржана, Маржена (польск.), Муриена/Мармуриена (словац.). Мора, Маруха, Марана, Марина, Морена, Мармор (лат.), Мамерс (оке.), Гека-та/Церера (греч.), Ниррити (инд.), Мария (греч.), Моргана (брит.), Мэрроу (шотл.), Маря (латыш.), Smrtonoska (чеш.), Smertnica (луж.), Куга (серб.), Морриган (ирл.), Марыся (белор.), Marica (италий.), Хольда (герм.)) - Богиня Смерти, болезней, холода, зимы, зла, ночи, тьмы, черного колдовства, гнева. Дочь Сварога, супруга Кощея, Велеса. Мать Обиды, Мсты, Карны, Жели, Угомона, Сна, Мора, Мороза, Лени. Треба: морковь, баранина, репа, кисель, говядина, конина, цветы, каша, вино, колачи, пряники, пирожки, корнеплоды, оладьи, ленты.
  
Карна (Кручина) - Богиня скорби, похоронного обряда, горя. Дочь Мары, сестра Жели. Треба: поминальные милодары.
  Желя (Журба, Zeion (чеш.), Zeiu (польск.)) - Богиня похоронного плача, провожающая на погребальный костер. Отсюда <жальник> - могила. Сестра Карны. Дочь Мары и Кощея. Треба: поминальные милодары.
Обида - Богиня обиды, беды. Дочь Мары. Сестра-близнец Мсты. Воплощение - черная лебедь.
Мста  (Маха (ирл.), Бадб (ирл.), Bodua (галл.), Бада (балт. слав.), Беда, Афина (греч.)) - Богиня мести, кары, войны, разрушений. Дочь Мары и Кощея. Воплощение - черная ворона. Треба как Маре.