Милая девочка Лери с огненным взором мятежным…
Татьяна Морозова «Путеводитель маленькой женщины»
В тот роковой осенний день 1916 г. Лариса Рейснер с трепетом читала свои стихи в
кабачке артистов и литераторов «Привал комедиантов» - она читала для НЕГО, великого
русского поэта Серебряного века. Пристальный взгляд Николая Гумилёва, удивлённо
слушавшего такие странные для женщины, нервные и ломкие творения, вдохновлял
поэтессу, писавшую в декадентском стиле под псевдонимом «Лео Ринус»:
"А на стене все так же мертвый Врубель
Ломает ужаса застывшую печать..."
Она знала, что их разделяли девять лет разницы в возрасте, но поэт, умудрённый
опытом разных превратностей, измученный страданиями безответного чувства к женщине,
выглядел старше своих тридцати. Лариса ещё в гимназии зачитывалась умными,
тревожащими душу своим проникновением, стихами Гумилёва:
"Ты прости нам, смрадным и незрячим,
До конца униженным, прости! …»
Он вернулся с полей сражения в мирную жизнь столичную, опалённый огнём уничтожения
в кровавых человеческих скопищах, получив за храбрость два Георгиевских креста,
и молча слушал стихи очень милой девочки с огромными глазами серо-зелёного цвета…
В 1914 г., в начале Первой мировой войны, Гумилев поступил добровольцем в уланский
полк, и сама императрица Александра Фёдоровна награждала его за отвагу. У Ларисы
Рейснер не было никакого трепета перед царской фамилией – год назад, в 1915, её семья
стала выпускать антивоенный журнал «Рудин», и она готовила для печати едкие статьи,
"громившие всё русское безобразие". Тогда и нашла энергичная девушка своё призвание в
журналистике.
Лариса родилась в Люблине 1 мая 1895 г. (13 мая по новому стилю), и всё в дате её
рождения кажется мистически предопределённым: появиться на свет в этом месяце означает
по народным приметам – всю жизнь маяться, 13 – число несчастливое, 1 мая – день
солидарности трудящихся. В этом же знаменательном году её отцу, Рейснеру Михаилу
Андреевичу, вручили диплом доктора права в Варшавском университете, и он в поисках
благополучия перебрался из Польши в Томск, а затем в столицу Франции. В Томске в начале
1899 г. на свет появился ещё один ребёнок в семье Рейснеров – брат Ларисы, Игорь. Он один
останется в живых на тридцатом году жизни после смерти сестры, отца и матери …
В бурлящем событиями 1905 г. семья Михаила Андреевича осела на постоянное жительство
в Петербурге в доме по Большой Зелениной, и его десятилетняя любимица Лариса
стала посещать женскую гимназию Прокофьевой. В этом же году революционном её отец
вступил в РСДРП, примкнув к большевикам. Это не стало для семьи неожиданностью – он
ещё в 1904 г. выступал экспертом в Кёнигсберге на процессе Карла Либкнехта…
Спустя семь лет любимая дочь, окончив с золотой медалью известную гимназию, поступила
в институт Психоневрологии.
"Думаю о вас — странная, ни на что не похожая семья, где огромное прошлое —
"отец", "мать", эти родовые комплексы…" - так напоминала в письме своим родителям
Лариса Рейснер о знатном их происхождении. Они не удивлялись странным рассуждениям
в весточках дочери, относились к своим детям с пониманием и нежностью, гордились их
успехами. По преданию род отца шел от рейнских баронов – крестоносцев, ходили также
слухи, что предок М. А. Рейснера – крещённый еврей. Мать Ларисы, Екатерина
Александровна Хитрово, происходила из старинной дворянской фамилии и находилась в
родстве с военным министром, генералом Сухомлиновым.
Природный талант и стремление к лидерству тянули девушку к литературе и писательству – после лекций в институте она мчалась на лекции по
истории учений политических и посещала там же, в университете, «кружок поэзии».
До конца своей короткой бурной
жизни сохранит милая Лери дружбу с Мандельштамом, Всеволодом Рождественским, Львом
Никулиным и другими поэтами, считая их своими товарищами…
И будет она ещё не раз спасать своих друзей беспомощных от голода и неприятностей…
В 1913 г. Лариса стала, как когда-то сёстры Бронте, печатать свои стихи под мужским
псевдонимом, опубликовала драму «Атлантида» и «Женские образы Шекспира» в
альманахе «Шиповник» - ей было тогда всего восемнадцать лет, и она верила в свободную
любовь, выступала за женское равноправие …
Очень талантлива была эта антично красивая зеленоглазая девушка с волнистой косой
каштановой, и писали с удовольствием её портреты известные художники. Во время
войны, в 1915 г., искала милая Лери темы для статей в своём журнале сатирическом и
познакомилась в Кронштадте с большевиком Раскольниковым (Ильиным), покорив навсегда
его своим темпераментом.
Этот городок на острове Котлин в Финском заливе, основанный в 1710 г. как крепость,
защищавшая с моря Петербург, находящийся от неё в тридцати километрах, странным
образом будет вплетаться в её судьбу и в судьбу великого русского поэта…
Ларису до конца жизни будет мучить любовь к поэту Николаю Гумилёву: «Я пошла бы за
ним…». И он звал, но она не согласилась – помешали гордость женская и революция:
"Своё дурманящее тело
И сердце отдала другому…"
Её Гафиз покидает Россию и отправляется в Париж, где когда-то, до 1910 г., спасался от
несчастной любви к Анне Ахматовой (Горенко) и где пытался, нежеланный, уйти из жизни
опостылевшей:
"И ты меня забудешь скоро,
И я не стану думать, вольный,
О милой девочке, с которой
Мне было нестерпимо больно"
Он признается Ларисе в своих чувствах: «Я написал Вам сумасшедшее письмо, это оттого,
что я Вас люблю. Ваш Гафиз». Шесть лет назад поэт был безумно счастлив, когда венчался
под Киевом 25 апреля 1910 г. в церкви Никольской слободы, но спустя два года стало ясно:
Ахматова его всё также не любила, и он опять был в поисках своей победы. Лариса испытывала к
поэту чувство «такое похожее на любовь», но жить рядом с ним отказалась категорически, и
только она одна знала, что стало в решении этом определяющим: боязнь ли повторения судьбы
Ахматовой, ревность ли к другим женщинам или его взгляды на монархию…
Семья Рейснеров свои надежды в революции связывала с большевиками, и после
Октябрьского переворота Лариса сопровождает в Петрограде представителя
Кронштадтского Совета большевиков Фёдора Раскольникова, вступает в 1918 г. в партию. В
память о работе в Комиссии по учёту и охране сокровищ Эрмитажа и других музеев у неё на
руке появляется перстень с огромным алмазом – «..было бы лицемерием отказывать себе в
том, что всегда достаётся людям, стоящим у власти».
Ей поручают охрану Зимнего дворца, но она передаёт ценности Луначарскому и уезжает на
фронт. В августе 1918 г. отчаянная красавица очутилась в Казани в контрразведке
Савинкова, и ей чудом удалось выбраться из города. прихватив печать и шифр замнаркома
по морским делам...
На царской яхте «Межень» добирается Лариса из Свияжска до Нижнего Новгорода. Туда же
приезжает Фёдор Раскольников, а с ним - сын четырнадцатилетний председателя Моссовета
Льва Каменева и его жена Ольга (сестра Троцкого). Суровое время, но они молоды и
развлекаются – «…было бы лицемерием…» отказывать себе в удовольствиях...
Лариса соглашается стать женой Фёдора Раскольникова – она знает, что Гумилёв вернулся в
Россию и выбрал себе в спутницы жизни вторую Анну – Анну Энгельгардт. После разрыва с
ним в одном из прощальных писем высветилась боль зеленоглазой красавицы: «…В случае
моей смерти все письма вернутся к Вам, и с ними то странное чувство, которое
нас связывало...». Его письма останутся – милая Лери с огненным взглядом на четыре с
половиной года переживёт любимого Гафиза…
А пока Лариса пишет статьи и стихи революционные для журнала «Военмор», посвящает
свою поэму «Свияжск» Льву Троцкому - она преклоняется перед умными, энергичными
мужчинами значительно старше её возрастом, и Раскольникову приходится мириться с
изменами. И он всё прощал этой красивой, талантливой женщине…
Отец Ларисы, Михаил Андреевич Рейснер, заведует в это время отделом Законодательных
предложений в Наркомате юстиции и предлагает создать Социалистическую Академию
общественных наук (Комакадемию). На фронтах Гражданской войны он будет руководить
политотделами флотов и флотилий, опекая своих любимых детей от разных неприятностей.
Волжская и Астрахано-Каспийская флотилии в 1919 г. объединяются, и комиссар флота
Лариса Рейснер с зажигательной речью выступает перед матросами – её образ увековечит в
1933 г. в «Оптимистической трагедии» писатель Всеволод Вишневский. А потом будет
роковой май 1920 г. - изгнание из иранских городов Энзели и Решта английских войск
интервентов, освобождение флота, уведенного из Баку белыми и англичанами.
Лариса после участия на флагманском эсминце «Карл Либкнехт» в энзелийской кампании
на Каспии заболеет тропической малярией, и будут приступы мучить пять лет бедную
женщину, пока не погибнет ослабленный организм от брюшного тифа коварного...
В июне 1920 г. комиссар Лариса Рейснер и Фёдор Раскольников, назначенный командующим
Балтийским флотом, возвращаются в Петроград и живут по тем голодным временам
вызывающе шикарно, приглашая в Адмиралтейство на приёмы элиту партийную, на
вечеринки с обильной едой интеллигенцию нужную – «было бы лицемерием
отказывать себе в том, что всегда достается людям, стоящим у власти»…
И она ни в чём себе не отказывала – на автомобиле Морского штаба ездила, на маскарадах в
Доме искусств отплясывала, банкеты для друзей в адмиральской столовой устраивала, на
лошадках верхом вместе с Блоком прогуливалась…
Её отец, Михаил Андреевич, в июле 1920 г. становится начальником политотдела
Балтийского флота, и кажется им благополучная жизнь такой надёжной, такой
перспективною, что «было бы лицемерием..» властью не пользоваться…
В октябре того же года Ларису, зная её уникальные способности убеждать «каскадом слов»,
отправляют в Ригу для переговоров с Польшей о мире, и она мчится, несмотря на
изнурительный приступ малярии накануне отъезда. На банкете после подписания договора
комиссар Балтфлота веселится в танцах с будущим маршалом СССР, репрессированным по
делу Тухачевского в 1937 г., А. И. Егоровым - «глупо отказывать себе в удовольствиях»…
А в Кронштадте офицеры Балтфлота с матросиками в это время хлебают супы из селёдочных
голов и хвостов в голодающем городе, проклиная начальство жирующее...
Захватив власть, большевики сразу же забыли о своих лозунгах, что она народная, и
диктатура пролетариата превратилась в деспотию одной партии, но как быстро развращает
человека абсолютизм правления! Обеспеченно жили в 20-х годах Рейснеры – изобилие
продуктов было у них в это архиголодное времечко, и щеголяла Лариса с тугой каштановой
косой, уложенной кольцом над ровным пробором классическим, в уникальных
нарядах, по случаю реквизированных: «…было бы лицемерием себе отказывать ...»…
Выделит с барского плеча Фёдор Фёдорович Раскольников две приличные головки сыра
своему родному брату Александру Ильину-Женевскому. Выдадут давно забытый продукт,
как дополнительное питание, участникам Всероссийской олимпиады шахматной, однако
вместо благодарности начнётся свара между ними, озверевшими от недоедания – еда то есть,
да нельзя всем за стол сесть…
И повторяется деспотия в зигзагах истории…
Что ж тут удивляться мятежу Кронштадтскому – земля слухами полнится, и всё тайное,
обманное вдруг явным становится…
28 февраля 1921 г. начался Кронштадтский мятеж с волнений в городе. На митинге 1 марта
принял народ предложение матроса Петриченко предъявить власти резолюцию с
требованием свободы торговли, легализации партий социалистических, свободы печати,
собраний, снятия отрядов заградительных…
В мятеже участвовали 16 тысяч повстанцев, отказавшихся сложить оружие. 17 марта
наступающие части прорвались по льду и завладели мятежным городом. Расправа с теми,
кто остался на родине и не бежал в Финляндию, была беспощадною. И отнимали жизни
у матросиков, подаривших в семнадцатом власть товарищу Ленину, и звенели в воздухе
крики отчаяния: «Спасите, братцы, нас везут расстреливать»…
Но правящие братцы уважают почему-то всегда только жизни своих товарищей…
Признают они свои ошибки позже, когда прокатятся по стране крестьянские восстания
после мятежа Кронштадтского, и объявит главный вождь, загубивший десятки тысяч жизней
диктатурой непродуманной о новой экономической политике…
Спустя три дня после подавления восстания, 20 марта 1921 г. на оргбюро ЦК РКП(б)
будет принято решение о направлении Федора Раскольникова
советским послом в Афганистан.
Отец Ларисы постарался смягчить удар после лишения Фёдора
Фёдоровича поста командующего. В Афганистане в это время находился
брат Ларисы, Игорь. В середине апреля 1921 г. полномочное
представительство в составе тридцати двух человек отправилось из
Москвы в Среднюю Азию. До Кабула они добирались почти два с
половиной месяца…
Лариса Рейснер ехала не только как жена посла, но и как
корреспондент газеты «Правда». То, что она напишет там –
живописные журналистские очерки - будет лучшим в её творчестве и
останется вечной памятью поэтического таланта уникальной женщины, спешившей вобрать
в себя самые яркие впечатления пролетающего времени: «последний месяц буду жить так,
чтобы всю жизнь помнить Восток, пальмовые рощи и эти ясные, бездумные минуты, когда
человек счастлив от того, что бьют фонтаны, ветер пахнет левкоями… ».
В августе 1921 г. Совет старейшин (Лойя – джирга) одобряет советско-афганский договор,
и Лариса не знает, что в это же время мучают на допросах в ЧК её «Гафиза» любимого,
Николая Гумилёва, арестованного 3 августа, а седьмого ушёл из голодной жизни поэт-
символист Александр Блок: «Пусто всё, опостылело…». Ещё совсем недавно были
прогулки верхом на лошадях с красавицей зеленоглазой, Ларисой – владычицей морскою,
разговоры долгие о поэзии, вечеринки в Круглом зале с обильной пищею, но мятеж
Кронштадтский перечеркнул всё приятное…
Никому и ничем не поможет «милая Лери», бывшая «морская владычица» – она далеко
от мест жестокой расправы с поэтом-акмеистом и матросиками восставшими, с которыми
когда-то делила пайку чёрного хлеба чёрствого…
Николай Гумилёв ещё три недели живой был. Не знала его Лери милая, что он после их
отъезда считал себя обязанным – Кронштадт был его родиной. Великого учителя русской поэзии
приговорили к расстрелу 24 августа, и никто не спас поэта из интеллигенции правящей –
он верил в бога и не был их товарищем…
25 августа 1921 г. не стало поэта, и осиротела ещё на один великий поэтический талант
земля русская:
Он молча выкопал себе могилу,
Ни у кого пощады не просил
Бог подарил ему святую силу
И он презренье смехом подавил…
И всё вокруг опостылело вдруг, когда она узнала о расстреле…
И мечется душа Ларисы, ещё любившая «поэта-контру», не находя успокоения, и она
принимается писать роман «Реквием» об «истинной любви Гафиза и Лери»…
24 ноября 1921 г. Лариса отправляет Анне Ахматовой письмо соболезнования с
посылкой: «..немного хлеба и немного меда»
Брак с Раскольниковым тяготит своей ненужностью, и спасает только журналистика.
Незадолго до отъезда из Кабула, Лариса пишет брату Игорю: «… Загоняю в переплёт свой
Афганистан». Она «загоняла в переплёт» свой шедевр журналистики, победивший
идейную прозу комиссара-писателя. Женщина с тугой косой каштановой вокруг головы
писала поэтично даже про тишину бескрайней пустыни: «Нигде я не видела природы, так
долго пирующей… Песок не может быть более жёлтым, скалы не бывают белее этих,
камни острее, и не может быть неба из лучшего золота, расплавленного до того, что оно
стекает на горные кряжи ослепительными потоками, не имеющими окраски».
Весной 1923 г. Лариса умчалась в Москву под предлогом повидать родителей и добиться
перевода Раскольникова. Уехала от мужа ненадолго, а оказалось – навсегда. Вскоре
Фёдор Фёдорович узнал, что у неё роман с Карлом Радеком – ей всегда нравились
мужчины остроумные, среднего возраста…
Новый любимый товарищ был женат и настолько внешне неказист, что его связь с
красавицей Рейснер казалась вызывающей и странной - как будто она начинала новую
жизнь и сжигала все мосты от старого брака с представительным Раскольниковым.
Слишком много, видать, болезненного осталось в прежней жизни Ларисы: ушёл в небытие
Александр Блок со своим неприятием акмеизма Николая Гумилёва, расстрелян сам
«Гафиз», её «истинный любимый», мучил душу Кронштадтский мятеж с расстрелами,
положивший конец салонной жизни, в которой она была владычицей…
Лариса уедет с Радеком осенью 1923 г. в Гамбург «на баррикады», когда там начнётся
революция, но после поражения восставших и возвращения домой испарится чувство к
Карлу «карликовому», и она опять бросится со всей своей бешеной энергией в
журналистику. Разъездной корреспондент газеты «Известия», Лариса Рейснер, носится по
стране, как заведённая, обличая в репортажах своих нерадивость начальников,
восхищаясь трудом новых строителей, одновременно готовя к изданию книгу очерков
«Фронт» и другие рукописи. Её отец, Михаил Андреевич Рейснер, читает 6 апреля доклад
на диспуте о будущем русской интеллигенции в Политехническом музее, и смеётся над
ними рок безжалостный: предполагает человек, всего лишь предполагает…
Уже тогда отмечал в своём докладе обстоятельном профессор Михаил Андреевич наличие
«опасных уклонов в развитии рабоче-крестьянской интеллигенции: спекуляцию на своём
пролетарском происхождении, карьеризм и жажду привилегий». И удивлялся рок
наивному возмущению доктора права и философии – жизнь ведь такая короткая, а
страсти человеческие такие одинаковые…
Бывший муж Ларисы, Фёдор Раскольников, тоже из Афганистана возвращается и
принимает участие в организации контроля партии над литературой. В мае 1924
г. при отделе печати ЦК провели партийные работники расширенное совещание с
участием известных журналистов, писателей и критиков: обсуждались вопросы
отношения к «попутчикам», «внутренней эмиграции» и организации пролетарской
культуры – зарождалась жёсткая цензура советская...
Понятие «Попутчики» ввёл Лев Троцкий - он предложил классифицировать
интеллигенцию по нескольким группам и назвал «попутчиками тех, «…кто, ковыляя и
шатаясь, идёт до известного пункта по тому же пути…». Попутчиками называли Алексея
Толстого, Бориса Лавренёва и многих других известных писателей. «Внутренней
эмиграцией» партийная верхушка считала аполитичную интеллигенцию или негативно
относившуюся к послеоктябрьским преобразованиям.
Живо обсуждалась на совещании статья Л. Троцкого «Партийная политика в искусстве» с
жёсткой позицией правящей партии в отношении интеллигенции: «Критерий
наш – отчётливо политический, повелительный и нетерпимый»…
Но ещё проходили дискуссии и можно было спорить, отстаивая свою точку зрения, а
центральные газеты приводили материалы диспутов о перспективе развития культуры и
отношения к интеллигенции.
Пройдёт немного времени, и прежние районы царских ссылок станут заполняться
политическими «бывшими», «нытиками, начавшими атаку против всего нашего дела,
которых пришлось передвинуть в более северную зону».
Лариса Рейснер в этих диспутах не участвовала – на них активными докладчиками были
её отец, Радек, Троцкий, Раскольников, Бухарин, Луначарский, Вардин и другие
товарищи. Интеллигенцию уже тогда принялись делить по происхождению, политической
ориентации, и стало быстро от неё отдаляться новое поколение пролетарских вождей во
главе с товарищем Сталиным…
Свой последний год Лариса спешит прожить в своём привычном бешеном темпе: лечится от
малярии в Висбадене, заканчивает рукопись «В стране Гинденбурга», совершает
поездки по Уралу и Донбассу, издаёт книгу «Уголь, железо и живые люди» о своих
впечатлениях. В этом же году, 1925, выходят многожанровый сборник "Афганистан" и
«Гамбург на баррикадах». Она предполагает закончить книгу о
декабристах, написать об утопистах-коммунистах, создать
героический образ женщины в революции, но не располагала судьба...
В это же самое время спорил товарищ Троцкий на дискуссиях, убеждал, что не прав
товарищ Раскольников «со своей афганистанской свежестью», утверждая, что «искусство,
как продукт общественных отношений – вот единственно правильный марксистский
взгляд на искусство». А профессор Рейснер, Михаил Андреевич, предложил выделить в
составе интеллигенции три категории: к первой отнести создателей, творцов духовных
ценностей, ко второй – приспособителей, к третьей – хранителей и реализаторов этих
ценностей (Рейснер М. А. «Интеллигенция, как предмет изучения в плане научной
работы»).
что советовали устранить из лексикона слово «интеллигенция», утверждая: «… это
иллюзия, которая очень дорого обошлась стране и революции, и с которой давно пора
кончать…». Бухарин мыслил иначе: «Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были
натренированы на определённый манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем
вырабатывать их, как на фабрике». И наштамповали…
Через двенадцать лет кровавый террор наштампованных специалистов уничтожит почти
всех участников этих диспутов и дискуссий, похоронив на полвека их имена и фамилии…
Лариса Рейснер не доживёт до этого дикого времени повального уничтожения партийной
интеллигенции – она выпьет стакан сырого молока и скончается в Кремлёвской больнице
от брюшного тифа 9 февраля 1926 г., в день рождения Фёдора Раскольникова. Её
родители впадут в жесточайшую депрессию после смерти любимой дочери. Спустя год
Екатерина Александровна выпьет в отчаянии такой же стакан сырого молока, и точно
также брюшнй тиф отберёт у неё жизнь, а в 1928 г. покинет мир живых глава семейства,
тоскующий по любимым женщинам, уважаемый профессор и большевик Рейснер Михаил
Андреевич, автор первой Конституции РСФСР 1918 г.…
Что ожидало семью Рейснера в тридцатые годы – годы террора кровавого? Близость к
Троцкому, связь Ларисы с Карлом Радеком, знатное происхождение и принадлежность к
ленинской гвардии не оставляли им шансов на спасение. Чудом уцелеет брат Ларисы,
Игорь Рейснер – он в 1924 г. окончит восточный факультет Военной академии РККА и
будет далёк от политики установления однопартийной тирании, став одним из
основоположников советской индологии, афганистики. Сын Михаила Андреевича доживёт
до пятидесяти девяти лет и скончается, как и Лариса, в феврале месяце, только спустя
тридцать три года…
В первой Малой советской энциклопедии о нём не было никаких сведений – биография
Ларисы Рейснер находилась рядом с отцом, но в Большой советский энциклопедический
словарь войдут биографии только детей Михаила Андреевича – разойдутся историки
коммунистической партии в своём мнении. Подвергнут они исследованию диссертацию
Михаила Андреевича на соискание степени доктора философии «Трактат о Божественном
происхождении царской власти» и зародится у них сомнение: «А не был ли
профессор шпионом и провокатором?»
Милая девочка Лери с огненным взором и «каскадом слов» навсегда в истории
большевизма останется, но не бывает чужой истории, ибо, как говорил великий писатель
Николай Карамзин - «История в некотором смысле есть священная книга народов:
главная и необходимая, зерцало их бытия и деятельности, скрижаль откровений и правил,
завет предков к потомству…».
«Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество…»,
должно знать…
Сережа,вот что нашла на английском
http://www.marxists....thors/reissner/
Цитата
Письмо Л.М. Рейснер Л.Д. ТроцкомуКабул 24 июля 1922 г.
Дорогой Лев Давыдович!
Получили Ваше хорошее письмо - ну, спасибо Вам, а то чувствовали мы себя совершенно потерянными в этом жарком, как печка, Афганистане. Вот уж прошла годовщина нашего пребывания здесь, а когда выберемся - неизвестно. Устала я от юга, от всегда почти безоблачного неба, от природы, к которой Восток не считает нужным ничего прибавить от себя, от сытости, красоты и вообще всего немого. Все-таки лучшие годы уходят - их тоже бывает жалко, особенно по вечерам, когда в сумерки муллы во всех ближних деревнях с визгливой самоуверенностью начинают призывать господа бога. Совсем не хочу жаловаться, в конце концов и Феде надо было когда-нибудь передохнуть, вылезти из бумаг, заседаний и воспалений легких - но два года, два года в розах, в состоянии пассивного наслаждения мертвым миром - это бы и из Ленского сделало мрачного пессимиста, мизантропа и самоубийцу. Итак, Лев Давыдович, итак, дорогой Лев Давыдович, если где-нибудь в Вашем присутствии будут говорить о "мятежной чете", если кто-нибудь станет утверждать, что в Кабуле Раскольникову чудно живется, что он совершенно счастлив под древом дипломатического добра и зла, с которого на его голову падают то кислые, то сладкие плоды, что он с успехом и удовольствием может просидеть в своем концентрационном Кабуле еще года два, вспоминая бурно проведенную молодость, укрепляя свое здоровье и отправляя мирные досуги своего собрата и партнера английского посла, если Вам придется услышать что-либо подобное - то, пожалуйста, выступите в нашу защиту, ибо и в розовом варенье можно скиснуть и потонуть, и о профсоюзах вспомнить с глубочайшей, хотя и несколько запоздалой нежностью, два года рассматривая вечный снег гор и пену цветущих садов из канареечной клетки. Да что греха таить - если бы Вы знали, с какой радостью я вчера смотрела в кино на лицемерное брюшко и косоворотку, на кудри и пухлые жесты. И как радовалась перепугу высокопоставленных соседей послов, впившихся глазами в лица и сцены "Съезда народов Востока". Ну, крепко, крепко жму Вашу руку.
Л.Рейснер
РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 290. Автограф.
http://www.rusarchiv...ion/kabul.shtml