Сообщений в теме: 130

[SergOs]

Н. Рубцов, Э. Шнейдерман
Пародия на Е. Евтушенко

Куда меня, беднягу, завезло!
Таких местов вы сроду не видали!
Я нажимаю тяжко на педали,
Въезжая в это дикое село.
А водки нет в его ларьке убогом,
В его ларьке единственном, косом.
О чем скрипишь передним колесом,
Мой ржавый друг?
О, ты скрипишь о многом.
Надежда есть, что спички есть в кармане.
Но спичек нет, хотя надежда есть.
И я опять в обмане, как в тумане.
А выйду ль из него когда — бог весть.
Одну давно имею на Сущевской,
Другая на Мещанской намечается,
А третья... впрочем, это несущественно,
Поскольку по тебе одной скучается.

[SergOs]

А вот и незабвенный Бродский!
Причем, Палангу легко заменить на... правильно, Батуми!

В Паланге
Коньяк в графине - цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.

Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.

Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.

К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.

Страна, эпоха - плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают "три",
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.

И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.

Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог

не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.

Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично - как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.

И. Бродский
Осень 1967

[SergOs]

Когда мы зажигаем свечи,
Звучат иначе наши речи,
Закутанные в полутьму;
Не видно тех, кто произносит,
Кто нам звучанье преподносит,
Лишь тени плавают в дому.
Но больше хочется молчанья,
Как будто с таинством венчанья,
С открывшеюся глубиной,
Все вмиг исчезло – время даже,
Что на часах всегда, на страже,
А вот – притихло за стеной.
Колеблются и дышат свечи,
Сердца смиряя человечьи, –
Надолго ли? Продлить моли
Мгновенья эти, эту вечность,
Всепоглощающую свечность,
Единство неба и земли.
С. Х.

[SergOs]

Мама, мама! Дежурю я по февралю,
В Усть-Илиме пою – улялюм!
Улялюм, вашу мать, не увидишь конца.
До чего ж я похож на отца!
И ворую я спички, курю я табак,
Не ночую я дома, дурак!
И спасибо, спасибо, лесная земля!
Бог простит вас, родные края!
И валежник лежит, и Джульбарс сторожит,
Вертолет все кружит да кружит.
Но соленые уши, пермяк простота
Из полена стругает Христа!

Отрывок из поэмы «Лесная школа»
Т. Кибиров

[SergOs]

А вот начало той поэмы:

ТРИ ПОЭМЫ - 1
НОВАЯ КНИГА СТИХОВ ТИМУРА КИБИРОВА.
2005-2007 ГОДЫ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТОН
С необщим выраженьем рожи
Я скромно кланяюсь прохожим.
Но сложное понятней им.

А мы… Ничем мы не блестим.
Понятней сложное, приятней
Им площадная новизна,
Ребяческая крутизна
И велемудрая невнятность.
Cие опять прельщает их.
А мы-ста будем из простых.

Мораль из моды вышла ныне,
А православие вошло,
Уж так вошло, что все едино –
Писать об этом западло.
Пристойней славить смерть и зло.

Не зло – так боль, не смерть – так блядство
Пристойней и прикольней петь.
Пристойней тайное злорадство,
Что нам Врага не одолеть,
И что исчезнул, как туман,
Нас возвышающий обман,

Что совести и смысла нету,
А низких истин – тьмы и тьмы,
И что достойно есть поэту
Восславить царствие Чумы.

Всего ж удобней и приличней
Варраву выбрать навсегда,
Ведь он гораздо симпатичней
Малопристойного Христа!..

Но романтический поэт,
Безумец, подрывает снова
Благопристойности основы,
Клеймит он снова хладный свет!
Noblesse oblige и volens-nolens,
Такая уж досталась доля,
Такой закон поэту дан –
Он эпатирует мещан
Враждебным словом отрицанья,
Не принимая во вниманье,
Пропал он нынче или пан!

Вот почему нравоученья
И катехизиса азы
Во вдохновенном исступленье
Лепечет грешный мой язык.

Дрожа в нервическом припадке,
Я вопию, что все в порядке,
Что смысл и выход все же есть
Из безнадежных общих мест,
Что дважды два еще четыре
Пою я городу и миру!

Есть упоение в говне,
В нытье со страхом и упреком.
Но в этом я не вижу проку,
И это не по вкусу мне.
И спорить о подобных вкусах
Готов я до потери пульса!

(Неточность рифмы знаменует,
Что автор не шутя психует
И сознает, насколько он
Атавистичен и смешон).

Что ж веселитесь… Стих железный,
Облитый злобой… bla-bla-bla…
В надежде славы и добра
Мне с вами склочничать невместно.

И пусть умру я под забором,
Как Блок велел мне умирать,
Но петь не стану в этом хоре,
Под эту дудку танцевать.

Грешно мне было б. Не велит
Мне Богородица такого.
К тому же – пусть Она простит –
Мне скучно, бес, пуститься снова
В пучину юношеских врак,
В унылый пубертатный мрак….

Но кроме бунта против правил
Наш романтический поэт
Обязан, поразмыслив здраво,
Избрать такой себе предмет
Любовных мук, чтоб – не дай Боже -
Она не полюбила тоже,
Чтоб, далека и холодна,
Безумство страсти инфернальной
Тупой взаимностью банальной
Не осквернила бы она!
Но тут мне жаловаться грех –
Я в этом смысле круче всех!

И посвящается все той же
Н.Н., неведомой красе
Сей труд и будущие все!..

Увы, залогов подороже,
Достойнее тебя, мой свет,
В моем распоряженьи нет.

[SergOs]

Виктор Цой

На улице снег
Утратил свою белизну,
В стеклянности талой воды
Мы видим луну.
Мы идём,
Мы сильны и бодры...
Замёрзшие пальцы
Ломают спички,
От которых зажгутся костры.

Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной...
Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной...

Это наш день,
Мы узнали его
По расположению звёзд,
Знаки огня и воды,
Взгляды богов.
И вот мы делаем шаг
На недостроенный мост,
Мы поверили звёздам,
И каждый кричит: "Я готов!"

Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной...
Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной...

Те, кто слаб,
Живут из запоя в запой,
Кричат: "Нам не дали петь!",
Кричат: "Попробуй тут спой!"
Мы идём,
Мы сильны и бодры...
Замёрзшие пальцы
Ломают спички,
От которых зажгутся костры.

Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной...

[Nemo]

SergOs (25.9.2008, 5:44) писал:

С. Шкаликов, исп. Чайф
Я pисую на окне

Я pисую на окне глаз твоих косые стpелы,
Я игpаю на тpубе водосточной неумело...
Я тебе постpою Кижи взяв от спичек коpобок,
Я летаю над Паpижем задевая потолок...
Я pисую на окне, я смотpю в пустые стены,
Оставляя на песке cовеpшенные поэмы.
Я pаскpашиваю гpезы, я летаю в облаках.
О боже, может - может пpосто я дуpак?
Отчего от счастья слезы, слезы гоpя, гоpя моpе,
Счастья тихий pучеек, убегающий в песок.
Я pисую на окне, сам с собою гpомко споpя,
Поиск истины в вине, истина чего-то стоит...
Спит кукушка на часах. Может поздно, может pано,
Hет у вpемени стоп-кpана, нету кpыльев на pуках.
Где-то там засох в пустыне счастья тихий pучеек,
Я один в своей кваpтиpе, а над небом потолок...

О это одна из моих любимых песен Чайфа!

[SergOs]

жене
Все громко тикает. Под спичечные марши
В одежде лечь поверх постельного белья.
Ну-ну, без глупостей. Но чувство страха старше
И долговечнее тебя, душа моя.
На стуле в пепельнице теплится окурок,
И в зимнем сумраке мерцают два ключа.
Вот это смерть и есть, допрыгался, придурок?
Жердь, круговерть и твердь - мученье рифмача...
Нагая женщина тогда встает с постели
И через голову просторный балахон
Наденет медленно, и обойдет без цели
Жилище праздное, где память о плохом
Или совсем плохом. Перед большой разлукой
Обычай требует ненадолго присесть,
Присядет и она, не проронив ни звука.
Отцы, учители, вот это - ад и есть!
В прозрачной темноте пройдет до самой двери,
С порога бросит взгляд на жалкую кровать,
И пальцем странный сон на пыльном секретере
Запишет, уходя, но слов не разобрать.
1994
С. Гандлевский

[SergOs]

Б. Пастернак
ВЕСНА
1
Что почек, что клейких заплывших огарков
Налеплено к веткам! Затеплен
Апрель. Возмужалостью тянет из парка,
И реплики леса окрепли.
Лес стянут по горлу петлею пернатых
Гортаней, как буйвол арканом,
И стонет в сетях, как стенает в сонатах
Стальной гладиатор органа.
Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.
2
Весна! Не отлучайтесь
Сегодня в город. Стаями
По городу, как чайки,
Льды раскричались, таючи.
Земля, земля волнуется,
И катятся, как волны,
Чернеющие улицы,-
Им, ветреницам, холодно.
По ним плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.
От кружки синевы со льдом,
От пены буревестников
Вам дурно станет. Впрочем, дом
Кругом затоплен песнью.
И бросьте размышлять о тех,
Кто выехал рыбачить.
По городу гуляет грех
И ходят слезы падших.
3
Разве только грязь видна вам,
А не скачет таль в глазах?
Не играет по канавам -
Словно в яблоках рысак?
Разве только птицы цедят,
В синем небе щебеча,
Ледяной лимон обеден
Сквозь соломину луча?
Оглянись, и ты увидишь
До зари, весь день, везде,
С головой Москва, как Китеж,-
В светло-голубой воде.
Отчего прозрачны крыши
И хрустальны колера?
Как камыш, кирпич колыша,
Дни несутся в вечера.
Город, как болото, топок,
Струпья снега на счету,
И февраль горит, как хлопок,
Захлебнувшийся в спирту.
Белым пламенем измучив
Зоркость чердаков, в косом
Переплете птиц и сучьев -
Воздух гол и невесом.
В эти дни теряешь имя,
Толпы лиц сшибают с ног.
Знай, твоя подруга с ними,
Но и ты не одинок.
1914

[SergOs]

А. Полонская
Любовники
Тогда в отчаянии, на пятый день,
он выстриг прядь её волос,
зашив в сорочку, что на нём была.
Настал черёд спуститься демонам с горы,
чтобы развеять миф о пораженьях зла,
чтобы … забрать её.
Бросался чёрный ветер мошкары
в дрожащие цветы; руины снов
дымились над картонным ночлегом спящих.
На улице, моргнув, потухла спичка,
и весна зажгла зелёные костры
в каштанах, всем головы видениями затмив –
от жуликов до псов бродячих.
Но в спальне выпал снег:
стен, штукатурки, простыней, и рук, да, да и рук.
С картины летели две пчелы из темноты на свет;
с другой – спешил Варавва прочь от подножия холма,
средь нас впоследствии чтоб раствориться.
Глаза открыв, она сказала вслух «Какая тьма»,
не узнавая профили и лица.
Он встал и лбом ко лбу приник,
побрёл из комнаты, где ёжился ночник,
лишь бы куда идти, не откликаясь. Вера
была любимою сестрой, что предала.
Он бормотал: «Я вслед уйду», - но до утра
сумел прожить. Он без неё ещё сумел прожить полвека.