Сообщений в теме: 44

[lara]

wsir1963 (12.1.2009, 3:24) писал:

МЕСТЬ КНЯГИНИ ОЛЬГИ

Пленницы судьбы. Княгиня Ольга

[wsir1963]

В ролике Ольгу сравнивают с Сигрид Гордой,или шведская королева не хотела ни в чем уступить славной Ольге.

О Сигрид Гордой, шведской королеве, жившей во второй половине Х века, рассказывал Снорри Стурлусон, исландский поэт и историк XIII века. Но и в героических сагах Сигрид оставила свой след – например, удивительную исторую о том, как прекратился обычай убивать жен на похоронах мужей. «Книга Плоского острова» рассказывает, как жена шведского конунга Эйрика Сигрид оставила его: знатная дама, чье имя подходило для настоящей валькирии, заявила, что не хочет последовать за ним в могилу. Эта дама не уступала в решительности и гордости современным ей конунгам.

Она действительно пережила Эйрика. Сигрид была вдовой и владелицей многих земель,она гордилась своим могуществом и слыла провидицей (свойство, необходимое не только для богов, но и для правителей). К ней в усадьбу явились женихи – один из областных норвежских конунгов и конунг из Гардарики (возможно, один из двенадцати летописных сыновей Владимира Святославича, крестителя Руси). Сигрид приняла их с почестями и разместила вместе с дружинами в одном большом доме. Когда началось пиршество, конунги и их дружинники – в том числе и стража, которую они не забыли оставить у дверей – напились допьяна. Тогда Сигрид велела поджечь дом, а тех, кто выберется из пламени, рубить мечами. Королева сказала, что так она хочет отучить мелких конунгов приставать к ней со сватовством. С тех пор она звалась Сигрид Гордая.

  "Харальд Гренландец был конунгом в Вестфольде, как было написано раньше. Он был женат на Асте, дочери Гудбранда Шишки. Одним летом, когда Харальд Гренландец отправился в Восточные Страны в викингский поход, чтобы добыть себе добра, он поехал в Швецию. В то время там правил конунг Олав Шведский. Он был сын конунга Эйрика Победоносного и Сигрид, дочери Скёглар-Тости. Сигрид была тогда вдовой, и у нее было много больших поместий в Швеции. Когда она услышала, что в страну куда-то неподалеку приехал Харальд Гренландец, с которым она вместе воспитывалась, она послала к нему людей и пригласила его на пир. Он не стал откладывать поездку и отправился в сопровождении многих своих людей. Прием был очень дружеским. Конунг и Сигрид сидели на престоле и пили вместе в продолжении вечера, и всех людей конунга усердно угощали. Вечером, когда конунг пошел в опочивальню, ему там была приготовлена постель с пологом из драгоценной ткани и роскошными покрывалами. Народу в этом покое было мало. Когда конунг разделся и лег в постель, к нему пришли Сигрид и сама наполнила его кубок и очень склоняла его к тому, чтобы он выпил, и была очень весела. Конунг был очень пьян и она тоже. Потом он заснул, а Сигрид тоже ушла спать.

Сигрид была женщина очень мудрая, и ей было дано предвидеть многое. На следующее утро был снова роскошный пир. Как обычно бывает, когда люди слишком много выпивают, на следующий день они воздерживаются от питья. Но Сигрид была весела. Они с конунгом беседовали, и она сказала, что не считает свои владения и свою власть в Швеции меньшими, чем его власть и владения в Норвегии. От этих речей конунг стал невесел и молчалив. Он собрался уезжать и был очень расстроен. А Сигрид была весела и проводила его богатыми подарками. И вот Харальд вернулся осенью в Норвегию, провел зиму дома и был все время не в духе. Следующим летом он отправился в Восточные Страны со своим войском, а потом приплыл в Швецию и послал сказать Сигрид, что хочет встретиться с ней. Она приехала к нему, и они стали беседовать. Вскоре он завел речь о том, не пойдет ли она за него замуж. Она отвечает, что это он говорит пустое. Он, дескать настолько хорошо женат, что должен быть доволен своим браком. Харальд говорит:

– Аста женщина хорошая и знатного рода, но она мне не ровня.

Сигрид отвечает:

– Возможно, что ты знатнее ее родом, но мне кажется, что в этом браке – счастье для вас обоих.

После этого и до того, как Сигрид уехала, они обменялись лишь немногими словами.

Харальд конунг был сильно расстроен. Он снарядился в поездку внутрь страны и хотел еще раз встретиться с Сигрид. Многие из его людей отговаривали его, но он все-таки поехал с большой дружиной и приехал в усадьбу, где Сигрид проживала. В тот же вечер туда приехал другой конунг. Его звали Виссавальд
и он был из Гардарики. Он тоже приехал свататься к ней. Конунгов поместили вместе с их дружинами в доме, хотя и большом, но старом. В соответствии с этим было и все убранство дома. Вечером не было недостатка в напитке, настолько хмельном, что все были мертвецки пьяны, и стражи как внутри, так и снаружи дома, заснули. И вот Сигрид велела расправиться со всеми ними огнем и мечом. Дом и все, кто в нем был, сгорели, а те, кому удалось из него выбраться, были убиты. Сигрид сказала, что так она хочет отучить мелких конунгов от того, чтобы приезжать из других стран свататься к ней. С тех пор ее стали звать Сигрид Гордая".

Снорри Стурлусон  "Круг Земной"           


На руку Сигрид, которой было около 20 лет, мог претендовать Вышеслав, которому тогда было 16-17 лет и земли которого находились по соседству с Швецией. Для династического брака, которым скрепляли соглашения, различие в возрасте не могло быть преградой. Но Сигрид, а возможно, её окружение, выбрали союз с Данией, скреплённый браком с конунгом Свеном Вилобородым (умер 1014 г.).
Сигрид некоторое время правила от лица своего малолетнего сына Олафа. Союз Швеции и Дании был направлен против Владимира, успехи которого, наверное, неоднозначно воспринимались соседями. Приблизительно в то же время ярл Эрик, сын норвежского ярла Хокона, что нашёл приют при шведском дворе, захватил и сжёг Ладогу. Но, правда, это было сделано из ненависти к королю Олафу, которого поддерживал Владимир, но при поддержке шведов.

[SergOs]

lara (13.1.2009, 11:21) писал:

Последний приют Царицы Тамары

Ссылка работает, фильм не скачивается.

[wsir1963]

Солнце грузинской истории

…Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата.
Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата.

Это — строки из вступления в поэму Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Они как нельзя лучше отражают отношение Грузии и грузин к самой прославленной женщине в их истории. Национальное сознание присвоило любимой царице устойчивый эпитет — «солнцеликая». Солнце — это значит так много, почти все, но все же оно — всего лишь символ. Так и историческому образу Тамары недостает конкретности, живых подробностей, какими переполнены жизнеописания и много более древних деятелей (например, ее собственного прадеда Давида Строителя). Только полунамеки хронистов и поэтов позволяют нам порой догадываться, как драматически с юных лет до самой смерти складывалась ее судьба.



Начнем по порядку — то есть с имени Тамара (точнее — Тамар). В святцах оно определяется как грузинское, хотя, несомненно, восходит к Фамари, одной из самых ярких героинь Ветхого Завета (ее поучительную историю можно обнаружить в 38-й главе Книги Бытия). А коль скоро речь зашла о библейских «корнях» царицы, то уместно вспомнить предание, согласно которому грузинские Багратиони происходят по прямой линии от Давида Псалмопевца. Это обстоятельство даже нашло отражение в фамильном гербе династии — среди прочих атрибутов на нем изображен кимвал великого царя Иудейского. Одно время муссировались слухи, будто бы при создании государства Израиль после Второй мировой войны потомкам Багратиони предлагали трон в Иерусалиме...

Теперь о внешности. Похвалы Руставели можно дополнить одой придворного поэта Чахрухадзе, повествующей о неземной красоте царицы. То же восхищение проскальзывает в хрониках и народных преданиях. Даже в современном учебнике по истории Грузии для школьников, иллюстрированном тусклыми фотографиями, изображение Тамары воспроизведено в цвете на мелованной бумаге. В этом портрете есть все, что за века прославило красоту грузинских женщин и подсказало Бальзаку лестное для нации сравнение: «Она стояла перед ним прекрасная, как молодая грузинка» («Неведомый шедевр»).

Портрет, однако, совершенно произволен, основан на чистом художественном домысле. Если же вернуться к объективности и вглядеться в сохранившиеся прижизненные изображения царицы на фресках в Бетании и Вардзии… Фресковая техника не способствует достижению большого сходства, но в общих чертах модель «схвачена». Что мы видим? Одутловатое лицо с припухшими веками, округлый подбородок и тонкие губы. Скорее всего, Тамару рисовали уже в поздней зрелости. И слава Богу, здесь любитель исторической правды может хотя бы смотреть на нее, не зажмуриваясь, как от софитов, которыми освещена апологетическая литература о нашей героине.

Теперь, собственно, о жизненных драмах первой леди грузинской истории.

В годы ее девичества, еще до престола и замужества, при тбилисском дворе разыгрались страсти с кровавым исходом.

В 1177 году сложился заговор с целью возвести на престол племянника царствовавшего монарха Георгия III, принца Деметре (в домашнем обиходе — Демны). По мнению исследователей, опирающихся на политический анализ и намеки исторических хроник, Демна, доводившийся Тамаре двоюродным братом, был влюблен в свою кузину, что и послужило настоящей причиной борьбы за престол. Молодой человек не желал уступать любимую никаким гипотетическим женихам, хотя ко времени восстания сам уже состоял в браке с дочерью главы заговора, государственного амирспасалара (командующего войсками) Иванэ Орбели. Разумеется, у именитого феодала были иные, более практические цели, в том числе, конечно, — увидеть свое чадо на троне.

По правилам «преимущественно мужского» престолонаследия Демна имел основания претендовать на корону грузинских царей, поскольку доводился отпрыском старшему из братьев Георгия, имевшего одну лишь дочь. Вот что пишет о мятежнике летописец-современник: «…созрел сын брата его старшего по имени Деметре, ясноликий, искусный в ратном деле, постигший науки, как пристало мужам его рода. Но грех, что сводит на нет всяческую добродетель и ученость, совершенство облика и доблесть ратную, омрачил ему жизнь и сгубил его. Грех сей — отсутствие страха Божия и попрание веры Христовой — врожденный порок и несчастье его царствующего рода». Что такое? О каком грехе пишет хронист? Тут мы имеем дело с одним из глухих и невнятных намеков, коими полнятся жизнеописания членов семьи Багратиони. Но, возможно, дело прояснят дальнейшие события?

Итак — заговор. Рядом с Демной не только Орбели, но и другие родовитые феодалы. У них 30 000 войска, и они полны решимости — каждый во имя собственных выгод — сместить своего государя, отца юной красавицы. Особенно нетерпелив «ясноликий» и «искусный» Демна. Он торопит тестя с выступлением на север, в сторону Тбилиси — столицы, вновь обретенной (отбитой у мусульман) усилиями их общего с будущей царицей предка Давида Строителя. Там, во дворце над Курой, в Исани, живет милая его сердцу юная Тамар. До нее всего сто миль — три дневных перехода. Что же ты медлишь, амирспасалар? Так ведь легко упустить птицу удачи. Ты же видишь, что пыл наших сторонников, с трудом собранных под мои знамена, остывает.

Так и случилось: родитель молодой Тамары оказался предприимчивее своих противников. Он сам собрал преданные трону отряды и двинулся в сторону крепости Лоре, где сосредоточились их главные силы. (Спустя семь столетий топоним Лоре войдет в российскую историю вместе с именем канцлера М.Т. Лорис-Меликова, автора «несостоявшейся» имперской конституции. Дословно эта фамилия переводится как Владетель Лоре.) Царские войска обложили твердыню, и, выглядывая из бойниц, влюбленный Демна мог видеть разбросанные в ложбине палатки, шатер своего коронованного дяди с ярким вымпелом, трепещущим на ветру, всадников в кольчугах, разыгрывающих, пока суд да дело, турниры; воинов, разводящих костры для жарки кабанов и косуль. Они в изобилии водились в окрестных лесах.

Оправдались худшие предчувствия царевича — энергичные действия Георгия III дезорганизовали заговорщиков. Первым от них отошел внушительный внешностью, но слишком осторожный Гамрекел Торели, за ним ушли некоторые другие, и, наконец, заговорщики узнали, что прославленные в сражениях братья Мхаргрдзели тоже явились к царю с повинной. Встревоженный амирспасалар отправил гонцов к соседним мусульманским правителям. Заманчивыми посулами он пытался привлечь их на свою сторону, однако в ответ получил только витиеватые и ни к чему не обязывающие слова одобрения, на которые щедр исламский Восток. А осада Лоре продолжалась — со всем, что сопутствует долгой осаде: голодом и жаждой, досадой и страхами. Уже и Орбели с Демной не раз высказывали друг другу претензии: старый князь догадывался о тайных планах зятя, а юноша в глубине души сознавал, что отец милой Тамары, ежедневно объезжавший свой лагерь, ему ближе сурового тестя — отца немилой жены. Наверное, сердце его разрывалось между сердечной склонностью, родственным долгом вассала и рыцарским словом, данным товарищам по восстанию.

Все это, конечно, фантазии, но, как бы там ни было, однажды ночью Деметре по веревке спустился с крепостной стены и явился в шатер к дяде. Смелость этого поступка свидетельствует: он искренне раскаивался и, надо полагать, надеялся на снисхождение. Но венценосный родственник оказался черствее, чем царевич думал. По словам летописца, Демну ослепили, и вскоре он умер.

Однако мы увлеклись драмами в Лоре и забыли о юной царевне. Тамара из дворца в Исани с тревогой следила за ходом боевых действий, вслушивалась в разговоры придворных и шушуканье челяди… Знала ли она о тайных чувствах своего авантюриста-кузена, на чьей свадьбе с недетским любопытством разглядывала когда-то невесту из дома Орбели? Как в таком случае она отнеслась к жестокости отца? Видела ли впоследствии ослепленного брата? Нашла ли для него слова утешения?

Опять-таки домыслы, а что поделаешь? Ничего не остается, как домысливать. Иначе пришлось бы ограничиться фразой: в весьма нежном возрасте (около 13—14 лет) царевна пережила сильное потрясение.

И быть может, пытаясь сгладить свою жестокость и искупить вину, Георгий III еще при жизни венчает дочь на царство. То был, конечно, символический акт, призванный, насколько возможно, обезопасить наследницу от грядущих посягательств на ее права, а не досрочная уступка полномочий. Подобное часто происходило в средневековом христианском мире.

  
Одетые и вооруженные подобным образом бойцы ковали победы для Тамары на протяжении всего ее триумфального царствования (изображение относится к XII—XIII векам)

Но с 1184 года 19—20-летняя осиротевшая Тамара наконец полновластная царица Грузии. Недалек золотой век ее правления. Но тут разыгрывается вторая драма царицы, виновника которой привезли с далекого Севера, известного только предприимчивым купцам и путешественникам. Из неоглядных степей по ту сторону Большого Кавказа явился жених для новоиспеченной государыни. Претендентов имелось, естественно, множество, но отцы отечества — члены дарбази (Государственного совета) рассудили так: там, за горами, крепнет молодая единоверная Русь, и дальновидная предусмотрительность подсказывает наладить с ней связь. Самый быстрый и надежный способ сделать это— заключить династический брак. Вот почему царские сваты привезли с собой русобородого, статного Юрия — сына Владимиро-Суздальского князя Андрея Боголюбского. Правда, поговаривали, что княжич чем-то прогневил благочестивого отца, и тот поэтому был только рад с ним расстаться, но в конце концов кто же не бедокурит в молодые годы? Быль молодцу не в укор. Надо полагать, что престол потомков Давида образумит его. Зато он бел лицом, ловок в седле — не хуже лучших наездников из Одиши, села, славного конной школой. А имя Юрий, звучащее для грузинского слуха непривычно мягко, легко меняется на весомое Георгий, как у покойного отца царицы. С таким небесным покровителем жизнь в Иверском царстве быстро пойдет на лад.


Однако такого не случилось, надежды дарбази не оправдались.

Прошло венчание, отшумел грандиозный свадебный пир. Наступили будни. Красивый русич вызывал всеобщее внимание и любопытство. Члены Совета, преодолевая языковой барьер и мучая купцов-толмачей, пытались ввести его в курс государственных дел. Молодые дворяне устраивали для новообретенного сюзерена охоту, ристалища и дружеские пирушки. А придворные дамы все чаще многозначительно переглядывались и перешептывались, ибо помнили, что такое медовый месяц: от него голова идет кругом, а тело наливается соками жизни… Но шли недели, месяцы; минул год, а молодая царица не только не «налилась», но словно бы заметно увяла. Ее красивое, по всеобщему мнению, лицо побледнело и осунулось.

Стало ясно, что между молодыми неладно. Русич, конечно, недурен, но что же он избегает жены, неделями не заходит к ней, а когда заходит — об этом с недоумением говорит прислуга — не раздевается и не ложится в царскую постель? Разве что, захмелев, утирает слезы и поет что-то протяжное… Может быть?.. Но знатные повесы, составлявшие государю компанию в охоте и развлечениях, уверяли, что Юрий частенько заглядывает к разбитной вдове — мельничихе, живущей возле Анчисхатской церкви. Обращаясь в поисках ответа к историческим хроникам, мы готовы наткнуться на привычные уже обиняки, что и понятно — ведь речь идет о частной жизни царицы Тамары, причисленной к лику святых вскоре после кончины. Ее имя стоит рядом с Ниной Каппадокийской и Великомученицей Кетеваной, а плотское и низкое несовместимы с этими именами. Но тут вдруг летопись почему-то нарушает табу — цепочку невнятных слов о слабостях Юрия прерывает прямое обвинение в содомии и скотоложестве.

Бедная царица. Судьба словно издевается над ней.


Собор Богоматери в Кутаиси, более известный в народе как «Баграти» (в честь Баграта III, первого «собирателя грузинских земель»), старше Тамары на сто с лишним лет. Когда царица приезжала сюда помолиться, он уже был знаменит и славен

Что ж, она проявляет свойства, унаследованные от великого предка: жизненные испытания не сгибают ее. «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Из милой девушки вырастает выдающаяся правительница.

По прошествии двух лет своего странного, двусмысленного брака Тамара расторгает его. Княжича выдворяют в Византию (туда ближе, чем до Руси). Невезучий отпрыск Андрея Боголюбского еще дважды попытается вернуть себе престол грузинских царей: в эпоху феодальных распрей нетрудно найти союзников. На первых порах ему даже будет сопутствовать удача, однако в конце концов он потерпит сокрушительное поражение и скроется из виду хронистов. Дальнейших сведений о нем не сохранилось.

А где кончается история, там начинается беллетристика. Не удивительно, что взаимоотношения Тамары и Юрия до сих пор дают пищу для разнообразнейших толкований во фрейдистском духе. Почему молодой разгульный грешник не смел прикоснуться к красивой жене? Что лишало его сил? Грузинские писатели не раз обращались к увлекательному сюжету, но при этом, подобно летописцам, проявляли такт и чуткость. И только в пору отмены всех запретов, то есть в наши дни, молодой литератор опубликовал повесть с доминированием эротико-патологического элемента, в центре которой брачное ложе царицы (Георгий Бугадзе «Первый русский»).

Однако вернемся в XII век.

В 1189 году Тамара венчалась вторым браком с осетинским царевичем Давидом Сослани, из боковой ветви Багратиони. От него она по ходу больших политических дел родила двоих детей: царевича Георгия (Лашу) и царевну Русудан. Царице досталась-таки своя доля супружеской и материнской радости. Ее муж не обладал большим государственным умом, но отличался воинской доблестью и мужеством. Она, как большинство женщин Средневековья, от мужчин большего и не требовала.

  
Храм Джвари (Креста), стоит у слияния Арагви с Курой с VI века — и практически сохранил первозданный вид! В эти ворота входила Тамара


Кроме того, Тамара уже усвоила к этому времени: любовь для венценосцев — в лучшем случае побочный сюжет. Провидение доверило ей судьбу царства, унаследованного от великого предка. В ее окружении все реже попадались люди, помнившие Давида Строителя, зато повсюду виднелись результаты начатых им преобразований. Направлять их дальше — отныне ее поприще. Все, что она узнала в этой жизни, чему научилась у духовных отцов и светских советников, «пойдет» на завершение начатого прадедом. Нет никакой возможности перечислить здесь все, даже только самое значимое, что сделалось в эпоху Тамары.

Ее заботами была проложена кратчайшая дорога из центральной Грузии в южную область Месхетию, сооружены оросительные каналы протяженностью в сотни километров и водопроводы, доставляющие воду в монастыри, выстроены мосты (некоторые из них в первозданном виде сохранились до наших дней). Строились храмы — шедевры зодчества — в Бетании, Питарети, Икорте. Их купола и окна украшены искуснейшим орнаментом. Не меньшее эстетическое удовольствие вызывают ювелирные изделия, чеканка и перегородчатая эмаль «эпохи царицы Тамары». «Такой работы нельзя встретить и в самой Византии», — считали в старину.

Кстати, с зодчеством связана любопытная аберрация национального сознания, как нельзя лучше характеризующая отношение народа к Тамаре. Каждый, кто бывал в Грузии, помнит характерные силуэты крепостных руин на вершинах гор, их угловатые контуры, подсказавшие поэту трагическую метафору: «Возносят яблоки адамовы казненных замков очертанья» (Б. Пастернак). Церквям и соборам повезло больше, многие из них избежали казни. Вот список общепризнанных шедевров: Джвари, Ошки, Светицховели, Храм Баграта, Самтависи, Мартвили, Бана...

  
Церковь в Бетании в 20 км от Тбилиси, построенная Тамарой, была излюбленным местом ее уединенных молитв. В XIX веке ученые обнаружили и расчистили здесь знаменитую ныне фреску с изображением царицы

Немецкий исследователь, путешествовавший по Передней Азии в середине XIX века, писал о храме Бана: «Это, без сомнения, самое красивое и самое великолепное из всего того, что я видел в этом роде на всем Востоке, исключая Константинополь!» К сожалению, мало кто из современных грузин видел храм Бана — ныне он в пределах Турции. Но определенно можно сказать, что названные в ряду с ним не уступают в красоте и величии. Все они, как и большинство крепостей, заметьте, построены задолго до нашей героини, с VI по XI век. В народе же, так сказать в просторечии, говорят: это от «времен царицы». И даже не скажешь, что народ ошибается: «времена царицы» просто означают «лучшие времена». Так живет в народной памяти образ Тамары.


При ней процветали искусства, науки, ремесла, однако наибольшего расцвета достигла литература. Как и во всем другом, условия для взлета создал Давид Строитель, который собрал прекрасную библиотеку, послал на обучение в Грецию сорок способных юношей, основал академии в Гелати и Икалто. Зерна, брошенные в благодатную почву, дали всходы: грузинская литература, по преимуществу агиографическая, пополнилась замечательными поэмами Шавтели и Мосэ Хонели. А вершиной национального творческого взлета стал «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Впрочем, такую книгу нельзя считать результатом усилий правителей. Чудо неуправляемо, а то, что Руставели сотворил чудо, признавал каждый образованный грузин. «Витязь» — равновеликий отклик на призыв Давида Строителя к возрождению.

Царица часто видела «литературного чудотворца», назвавшего себя «месх безвестный из Рустави», у себя во дворце — месхетский дворянин и главный казначей двора был не так уж безвестен. Когда египетский султан Саладин, разбив крестоносцев, овладел Иерусалимом, царица послала в Палестину именно Шота с поручением выкупить тамошнюю грузинскую святыню — монастырь Святого Креста. И поэт прекрасно справился с заданием. Потом он навсегда уединится в этом монастыре, неподалеку от Гроба Господня, где и будет похоронен согласно завещанию.

Пройдут века, и весь мир заговорит о «Витязе в тигровой шкуре» как «…лучшей поэме любви, когда либо созданной в Европе» (К. Бальмонт), а Карамзин напишет в «Истории государства Российского, что «царица Тамарь любила Науки, Историю, Стихотворство, и время ее считалось золотым веком Грузинской Словесности».

А тогда, в начале нового, XIII, столетия царица (наверное, не без улыбки) вспоминала другие строки Руставели, посвященные ей: «Та, кому подвластны рати», «беспощадная тигрица»… Что ж, в них тоже своя правда — монарх не может ограничиваться искусствами и поэзией. Для того чтобы они процветали, стране нужны мир и благоденствие. Но — «хочешь мира — готовься к войне». Больше тысячи лет Иберию и Колхиду — хребет Тамариного царства — терзали завоеватели. По долинам Куры и Риони прокатывались волны нашествий: персидские и греческие, парфянские и римские, арабские и сельджукские (кто мог знать, что худшее впереди — за горизонтом зрел смерч по имени Чингисхан)…

Царица помнила, что когда-то только усилиями Давида Строителя удалось восстановить царство в пределах, соответствовавших ареалу нации и, без притязаний на чужое, заявить: «Грузией называется страна, в которой богослужение ведется на грузинском языке». Самое разумное для внучки Давида — окружить свою страну союзниками и вассалами. Для этого с одними правителями нужно договориться, другим пригрозить, а третьих и разгромить.

В общей сложности за три года интенсивных боевых действий грузинское воинство под знаменами Тамары и предводительством Давида Сослани одержало множество побед. Замирены были Ширван, Шамхор, Гянджа, Двин. Потом до Тамары дошли слухи о том, что византийцы обирают грузинские монастыри на Южном побережье Черного моря. Трудно судить, послужило ли это только поводом, но она приказала ввести войска в пределы греческой империи, и они продвинулись вплоть до Синопа и Гераклеи. Эти земли были большей частью населены грузинскими племенами — лазами. Дабы обезопасить юго-западные рубежи, царица Тамара содействовала созданию здесь Трапезундского царства, на престол которого возвела своего родственника Алексея Комнина, из древней византийской же династии. Комнин с братьями еще младенцами попали в Грузию, где и получили воспитание. Родным языком их был грузинский, а царица доводилась теткой, так что союз оказался надежным — во всяком случае, на первых порах.

А победоносные дальние походы тем временем продолжались. Придворные историографы с удовольствием перечисляют завоеванные города — Карс, Тавриз (Тебриз), Хлат, Казвин, Ром-Гур, Эрзерум… Теперь северная граница государства Багратиони простирается от Никопсии (в районе современного Гантиади) до Дербента, а на юге достигает истоков Евфрата и Тигра.

Такое усиление Грузии встревожило мусульманских владетелей Передней Азии. Румский султан Рукн-эд-дин первым открыл переговоры с соседями, настаивая на объединенной борьбе с врагом. Собрав предварительно большое войско, он направил к Тамаре с воинственным письмом посланника. Тому пришлось поплатиться за дерзость патрона: прервав его грозные речи, амирспасалар Захария Мхаргрдзели (четверть века назад он участвовал в заговоре царевича Демны) воскликнул: «Как ты смеешь, нечестивец, осквернять своими словами воздух, которым дышит Солнцеликая!» — и с такой силой ударил мусульманина по лицу, что он упал как подкошенный. Лекари не без труда привели его в чувство.

Пострадавшего дипломата щедро одарили и отправили восвояси. И чуть ли не следом за ним двинулось на юг грузинское войско.

Главное сражение произошло в 1204 году в Басиани, около Эрзерума. Рукн-эд-дин едва спасся бегством.

Осень 1212 года. Царица с небольшой свитой неожиданно прибыла в свою любимую Вардзию. Этот монастырь, высеченный в скале, был для нее тем же, чем для прадеда Давида Гелати, — местом отдохновения и молитвы. Она любила, сидя на огражденном выступе, венчающем крутую лестницу, вырубленную в скале, смотреть на отверстия пещер над Курой — черные дыры походили на стрижиные гнезда, а в гнездах неустанно служили монахи. Глядя снаружи, трудно было представить, что стены пещер и переходы между ними отделаны и украшены орнаментом и росписью.

Царица ехала из Исани три дня, останавливаясь в пути и не торопя министра двора, выславшего вперед вестников и челядь. Вардзия всегда готова к прибытию Солнцеликой, но все-таки лучше предупредить настоятеля.

Шел период сбора винограда, и над всей Грузией курились дымки и стоял сладкий запах молодого вина. Это была ее любимая пора — летний зной утомлял и тяготил — быть может, в этом одна из причин пристрастия к пещерному городу, наполненному прохладой.

Солнце светило мягко. Изредка на тропе, брошенной на скалу, подобно канату, появлялась фигура монаха. Он начинал неспешный спуск, встречаясь порой на пути с такой же безмолвной фигурой, — задержавшись ненадолго, они расходились. Нет, пожалуй, обитатели пещерного города напоминали, скорее, не стрижей, а муравьев — тружеников во имя Господне.

Пять лет назад царица овдовела. Ей недавно минуло пятьдесят, и, хотя это не так уж много, она чувствовала, что жизнь подходит к концу. Старалась, однако, не обнаруживать недугов и не искала лекарей, а думала и читала. Думала она больше о будущем, чем о прошлом. Что ждет ее наследника — Лаша? Он смел и решителен, но уж больно нетерпелив и горяч, а правителю нужна осмотрительность (Георгий IV в 1223 году получит смертельную рану в битве с монголами). Какой стороной обернется жизнь к царевне Русудан, кажется, слишком склонной к кокетству? (Она оказалась серьезнее, чем думала мать: унаследовала престол после брата и даже, подписав вассальное соглашение с Чингизидами, сохранила в Грузии внутренний мир.)

Зрение ее с годами почти не ослабело, но читала она теперь только два сочинения: «Покаянные песнопения», написанные на склоне лет царственным прадедом, и книгу Руставели.

Она не очень понимала, в чем надо было каяться прадеду, возродившему грузинское царство, хотя мудрая горечь его слов трогала до глубины души.

Что же касается Шота, то... Говорили, что в стране объявились знатоки, заучившие его поэму наизусть. Царица не собиралась состязаться с ними, но каждый Божий день раскрывала рукопись, поднесенную когда-то автором, и погружалась в нее на долгие часы.

Вот и сейчас «Витязь в тигровой шкуре» лежит у нее на коленях, и царица мысленно произносит вступительные строфы — их она тоже помнит наизусть:

Суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна,
Ни с каким любодеяньем не равняется она:
Блуд — одно, любовь — другое, разделяет их стена.
Человеку не пристало путать эти имена. Как верно.

Как величаво и грациозно. «Месх безвестный» — почему, даже когда Тамара здесь, в Вардзии, в двух часах езды от его вотчины, он никогда не является ко двору? Царица постарела, но ведь и он немолод, сильно поседел, как заметила она при последней встрече летом в Гегути (там находился один из ее дворцов).

Плач миджнура о любимой — украшенье, не вина.
На земле его скитанья почитают издавна.
И в душе его, и в сердце вечно царствует одна,
Но толпе любовь миджнура открываться не должна.

Что он хотел сказать этими строками? Зачем тревожит покой стареющей женщины?

В 1213 году царица Тамара умерла.

И вот ее последняя загадка: хронист по имени Басили и еще два летописца оставили подробное жизнеописание царицы, но никто в Грузии не знает, где она похоронена!

Иногда историки что-то неуверенно говорят о фамильном склепе Давида Сослани, но будь этот склеп местом захоронения Тамары, он с самого начала стал бы местом паломничества. Любивший ее народ явно не знал никогда, куда идти на поклон покойной. Вместо царственных останков — одно сияние имени…

И все же сохранилось два более или менее связных предания о Тамариной могиле. Одно — грузинское, другое — европейское.

Согласно первому царица завещала похоронить ее тайно, скрыв последний приют от друзей и недругов, дабы в случае вторжения неверных, которое она предчувствовала, избежать надругательства. В девяти направлениях отправились девять похоронных дрог и в девяти провинциях довольно обширного царства похоронили девять самшитовых гробов. Иногда темпераментные грузины идут еще дальше и утверждают, что после этого девять молодых братьев, совершивших «обряд» и преданных царице даже по ту сторону жизни, пронзили друг друга мечами, дабы не выдать ненароком тайну. Но это уже, пожалуй, слишком…

А вот европейское предание: в начале XIII века некий рыцарь Де-Буа писал с Востока архиепископу Безансонскому во Францию: «Теперь послушайте новости, удивительные и важные. Узнал я по слухам, а потом установил истинность этого дела через достойных доверия послов, что из Иберии христиане, именуемые георгенами (грузинами. — Прим. ред.), бесчисленной конницей и пехотой, воодушевленные Божьим содействием, весьма сильно вооруженные, выступили против неверных язычников и быстрым натиском уже взяли триста крепостей и девять больших городов, из коих сильными завладели, а слабые обратили в пепел. Из указанных городов один, расположенный на Евфрате, считается самым знаменитым и богатым из всех языческих городов (подразумевается Эрзерум. — Прим. ред.). Владетелем того города был сын вавилонского султана… Вышеупомянутые идут, чтобы освободить землю священного Иерусалима и покорить весь языческий мир. Царю их знатному шестнадцать лет, он подобен Александру мужеством и добродетелью, но не верой (автор имеет в виду, что Александр Македонский был язычником, а грузинский царь, в данном случае Лаша, Георгий, — христианин. — Прим. ред.). Этот юноша везет с собой кости своей матери, могущественной царицы Тамары, которая при жизни дала обет побывать в Иерусалиме и просила сына своего: если она умрет, не побывав там, отвезти ее кости ко Гробу Господню. И он, помня о просьбе матери… решил перевезти ее останки, захотят того или не захотят язычники».

Игорь Эбаноидзе

[wsir1963]

SergOs (14.1.2009, 11:32) писал:

Ссылка работает, фильм не скачивается.

Скачивается! Его показывали по Первому каналу.

[wsir1963]

Самуэлла Иосифовна ФИНГАРЕТ "ОГОНЬ НА ВЕТРУ"

Историческая повесть о дружбе двух народов, русского и грузинского, о силе искусства, объединяющего людей, вдохновляющего их на лучшие чувства, на подвиги.

"Глава XVII
СВАТОВСТВО ЛИПАРИТА

Недаром сложили присловье: «Ищи удачу на празднике». Ещё говорили: «Нашёл удачу – вот праздник». Так поверни или этак, радости не было конца, когда Михейка узнал, что Евся выйдет на волю. Оказалось, Юрий Андреевич и Шота одну и ту же хотели себе награду. Оба бились за Евсю. Шота ловкостью ума победу добыл. Оружием Юрия Андреевича не одолеть: самая твёрдая у государя рука, самый верный глаз. Только теперь всё равно, кто кого одолел. Главное, что выйдет Евся на волю. Вдвоём они скалы на куски разнесут, Юрия Андреевича вызволят. Михейка с нетерпением ждал, когда закончатся состязания стихотворцев, свернётся и угаснет праздник.

Раньше Михейка думал, что можно мериться силой и ловкостью, умением управлять конём. Выходило, что слово также способно превратиться в оружие. Стихотворцы ратоборствовали с помощью слов.

Ограду из верёвок убрали. Народ забил поле, теснясь к полукругу, открытому со стороны помоста. Ребятишки повисли на ветках. Верховые остались в седле – с коня лучше видно и слышно. В полукруг по одному вступали поэты, читали стихи. Голоса то раскатывались, подобно грому, то журчали нежнее ручьёв. Михейка слушал вполуха, хотя стояли они с Липаритом совсем близко, за спиной у Шота. Мысли Михейки заняты были другим.

Вот вышел толстяк в пёстром шёлковом ахалухе с широченными разрезными рукавами. Он грозно сдвинул нависшие брови и во всю мочь завопил о белом, в цвет молока, лице своей избранницы, о румянце, похожем на раннюю вишню, о губках, сладких, как мёд, и о чёрных виноградинках глаз.

– Вах, несчастная, болезнь её на меня. Где были её глаза, когда полюбила обжору? – весело крикнул кто-то. В толпе рассмеялись. Толстяк обиделся и ушёл. Не лучшая участь постигла другого стихотворца. Этот был, словно нарочно, длинный и тощий, наподобие жерди. Сладким голосом он принялся растягивать нескладные строки, спотыкавшиеся, как охромевший конь. Каждый стих заканчивался поклоном. Стихотворец кланялся светозарной царице и супругу её благородному, кланялся памяти всех царей, кланялся добродетельной Русудан.

– Смотри, болезнь твоя на меня, переломишься от поклонов.

На этот раз в толпу врезалась стража. Да попробуй, найди, кто крикнул.

Третий поэт рассыпал в стихах тучи стрел в погоне за фазанами и зайцами. Он также не получил одобрения.

– Скажи, Шота, – попросили с помоста.

Не входя в круг, Шота произнёс:

Небольшой стишок – творенье стихотворца небольшого,
Не захватывает сердце незначительное слово.
Это жалкий лук в ручонках у стрелочка молодого,
Крупных он зверей боится, бьёт зверушек бестолково.
Мелкий стих подчас пригоден для пиров, увеселений,
Для любезностей весёлых, милых шуток, развлечений,
Если он составлен бойко, он достоин одобрений.
Но певец лишь тот, кто создан для значительных творений.


Шота обернулся в сторону Чахрухадзе, поэта прославленного в семи землях, и, отвечая на этот безмолвный призыв, Чахрухадзе вошёл в полукруг. Зазвучали стихи короткие, звонкие. Строки воспевали Тамар, но за каждым словом слышалась слава родине. Мудрость Тамар оборачивалась мудростью государственной политики, чары заключались в высоком призвании вдохновлять на борьбу и подвиг.

Всем князьям велела ты: «Мужайтесь,
На врага должны вы ополчиться!»
Храбрецов ты вдохновила: жаждут
Пасть за веру, с турками сразиться!


Стихи казались историей нынешних лет, переложенной в горделивую песнь.

Ты словила всех, разбив строптивых
И презрев покорных причитанья.
Ни иранцев рать, ни злые звёзды
Не хотят с тобою состязанья.
Шла война; в ту пору некто, муж твой,
Был наказан карою изгнанья.


«Это про Юрия Андреевича. – Пальцы Михейки невольно сжались в кулак. – Был бы он здесь, показал бы важному стихотворцу, как вселюдно государя честить». Михейка с тоской вдруг подумал, что высвободить Юрия Андреевича совсем нелегко, хотя бы и с Евсей. Попросту сказать, невозможно. Амирспасалар догадался, кто скрыт под сеткой кольчуги, приказал небось охранять изо всех сил. Евсю по той же причине в крепости держат, если и выпустят, то снова могут схватить. Евсе заказано здесь появляться.

Трудные мысли пошли перекатываться камнями, колоть и резать зазубринами рваных краёв. Михейка обтачивал неподатливую поверхность, скалывал и затуплял углы. Работа шла долгая, как у Липарита на шлифовальной плите. Перед глазами всё время стояла пластина с чудищем-птицей, летящей ввысь. Мимо слуха прошли последние стихи Чахрухадзе. Хвалебные крики, какими поздравило поле поэта, не вывели из задумчивости. Михейка очнулся, услышав голос Шота. К этому времени в голове как раз созрел план, в котором пластина с паскунджи занимала не последнее место, и, если бы Михейка мог посмотреть на себя со стороны, он бы увидел, что лицо его просветлело, словно сдвинулась тень от тучи, а в глазах проступила синь. Знал теперь Михейка, знал, что должен он сделать. В короткий час предстояло свершить невозможное, поступить выше собственных сил. И разве не о том же трубили и пели строки стихов?

Шота читал главу, в которой говорилось, как Автандил во второй раз нашёл своего побратима.

Раз на холм поднялся витязь, изнемогший от молений,
И взглянул он на долину, где играли свет и тени,
И средь зарослей заметил вороного в отдаленьи.
«Это он! – воскликнул витязь. – В том не может быть сомнений!»


Впервые внимали люди стихам, похожим на разговорную речь. Звучали слова, какие произносят в обычной жизни. Но непростыми были эти слова. Всё будничное и малозначительное исчезло. Взамен явилось высокое чувство. Строки напряглись внутренней силой, зазвучали, как песня, покоряя и завораживая.

И увидев Тариэла, отшатнулся он назад:
Полумёртвый лик скитальца был отчаяньем объят.
Ворот был его разорван, по щекам катился град.
Покидая мир мгновенный, не смотрел на брата брат.
Справа возле Тариэла лев лежал и меч чеканный.
Слева – рухнувший на землю тигр виднелся бездыханный.
По лицу из глаз страдальца ток струился непрестанный.
Лютым пламенем пылало сердце в скорби несказанной.


– Только и есть в том разница, что у меня мелкий зверь, а в его стихах крупный, – прервал напряжённое повествование незадачливый стихотворец-стрелок.

Слушатели ахнули, возмущённые.

– Ты ошибся, брат, – без всякого недовольства ответил Шота. – Я воспел не охоту. Через борьбу с могучим львом и тигром я раскрыл силу чувств. Мои герои борются насмерть и смертно страдают. Они пробиваются через горы зла, чтобы найти друг друга, потому что правда в единстве. Едины земля и небо, солнце и звёзды. Люди, звери, деревья, всякая малая травинка и всякая малая тварь слиты с землёй и друг без друга не существуют. Разве не помощь друг другу, не братство месхов, картлийцев, грузин, апхазов, армян помогли нашим землям выстоять в вековой борьбе?

– Правда это! Истинные слова! – единодушным криком отозвался народ на поле.

– Слово поэта – огонь на ветру! – произнёс низкий раскатистый голос. Сказано было негромко, но так значительно, что Шота расслышал, несмотря на крики и шум. Он обернулся. В стороне стоял Иванэ Шавтели, поэт и философ, удалившийся от суетных мирских дел в пещеры Вардзийского монастыря. Историограф о нём написал: «Муж весьма прославленный и дивный в своих подвигах, который получил дар предвидения». Как Шота раньше не разглядел высокую дородную фигуру и белую бороду, веером падавшую на рясу, слишком узкую для этих могучих плеч?

Шота прижал руки к сердцу, низко поклонился.

– Я отвечу на великую похвалу, какой только может удостоиться поэт, тем, что наполню каждое слово своих стихов любовью к братству и мужеству, – сказал Шота, и над притихшим полем понёсся исторгнутый из сердца поэта призыв. Шота вложил его в уста Автандила, когда благородный витязь, до последней капли крови преданный дружбе, увещевал обезумевшего от горя Тариэла.

Коль ты мудр, то знай, что мудрость так вещает нам с тобою:
Муж не должен убиваться в столкновении с судьбой.
Муж в беде стоять обязан неприступною стеною.
Коль заходит ум за разум, всё кончается бедою!


Шота возвысил голос и смолк. Наступила тишина, какая бывает перед грозой. И как разорвавшийся гром, последовал взрыв восторженных криков. Шота покинул полукруг и подошёл к помосту, а люди на иоле продолжали славить поэта.

– Твои стихи величавы и прекрасны, перед ними распахиваются все сердца, – сказала Тамар. – Какую радость я могу доставить поэту в обмен на удовольствие, что доставил он нам?

– Поэт, которого слышит его народ, имеет семь царств, – с поклоном ответил Шота.

– Не много можно добавить к такому богатству, и всё же царь царей попытается. Вчера, Шота, ты просил за другого. Сегодня пусть будет твой день.

– Надеюсь, что не вызову гнева царя царей. Но вот стоит мой земляк, – Шота обернулся, махнул рукой. Рядом тотчас оказался Липарит, ожидавший условного знака.

– Мы оба родом из Месхети, – продолжал Шота. – Оба отдали сердца на служение вечному, с той только разницей, что я облекаю горе и радость в слова, как кинжал в ножны, а Липарит Ошкнели свои чувства переливает в металл. Отсветом ясных звёзд он заставляет светиться камни. Пусть царь царей удостоит златоваятеля чести и посмотрит, что он сделал ради величия и воинской славы царя царей Тамар.

Липарит опустился на колени и протянул чашу на литых шариках-ножках, схожую с усечённым яблоком. Шота бережно принял серебряный плод и передал Тамар.




Поистине, мало кому приходилось видеть работу столь совершенную. Достаточно было повернуть чашу в руках, чтобы заплясали под сводами арок танцоры, запели певцы. На смену одной забаве явилась другая: понеслись всадники, помчались, спасаясь от дротиков, звери. Витязь, могучий, как Тариэл, встретился в схватке с тигром. Вот поле чаши стало свободным. Чистотой бескрайнего неба замерцало гладкое серебро. По тулову вверх полетела лев-птица паскунджи. Взмах крыльев был величав и тяжёл. Немалый груз поднимала в небо чудесная птица – Искандер примостился между крылами. Но птица летела, летела.

– Под видом Искандера прославлена Солнце Тамар, вдохновительница всех наших побед, – с одобрением проговорил Закарэ.



– Шота прав, – сказала Тамар. – Великое чувство оживило фигуры, привело в движение крылья паскунджи.

– Это так! – воскликнул Липарит. – Всем сердцем я полюбил мерцхали Нино, и любовь водила моим чеканом, когда он превращал немое серебро в чашу, звучащую голосами.

– В звуках твоего голоса слышится просьба. Я угадала, мастер? – с улыбкой спросила Тамар.

– Царь царей видит истину, ему открыто моё сердце. – Липарит словно мчался с горы. Он боялся, что стоит остановиться, как из-за робости он растеряет слова. – Отец Нино азнаур, и жениха для дочери он выбрал также из азнауров. Ему нипочём, что жених вдов и стар, лишь бы звание при нём находилось.

Разглашать, что Нино приёмная дочь, Липарит счёл делом неблагородным.

– Разделяет ли избранница твои чувства, мастер?

Липарит смутился.

– Краска на его щеках красноречивей ответа, – сказал Давид Сослани. – Помогать влюблённым одно из правил, которым нас учат стихи. Как имя отца Нино?

– Реваз Мтбевари. Он начальник крепости Верхняя.

– Второй день дороги ведут в эту крепость, – удивлённо проговорила Тамар. – Амирспасалар докладывал, что Реваз гость нашего праздника?

– Память Светозарной твёрже скалы, несокрушимее крепостных стен, – подтвердил Закарэ.

– Пусть подойдёт к нашему креслу.

Воля царя царей тотчас была исполнена. Перед помостом предстал сухой, широкий в кости человек, с неулыбчивым жёстким лицом, пересечённым шрамом. Он отвёл в сторону несгибавшуюся в колене ногу и поклонился.

– Я рада видеть отважного воина, раны которого свидетельствуют перед всеми о мужестве, проявленном в битвах. Достаточную ли награду получил ты из нашей казны за верную службу?

– Должность начальника крепости и звание азнаура послужили наградой, которой я вряд ли стою.

– Поймаю тебя на слове и попрошу вернуть половину. Отдай мне взамен твою дочь, чтобы я вручила её славному мастеру, искусному ваятелю по металлу и шлифовальщику драгоценных камней. Я одарю Нино богатым приданым и сама завяжу покрывало под её подбородком, в знак того, что девушка стала женой.

Сумрачное лицо старого воина потемнело ещё больше.

– Царь царей вправе взять мою жизнь, но над дочерью – воля отца. Я азнаур. Звание мне принесли раны. Я хочу, чтобы мои внуки были, как я, азнаурами.

– Что скажешь, поэт? – обратилась Тамар к Шота.

Все, кто был на помосте, придвинулись ближе. Чем закончится спор царя царей с простым воином?

– Если тысячу стоит происхождение, в десять тысяч оценим личное достоинство. Если негож жених, не поможет богатство и знатность, – ответил Шота.

– Мои внуки будут азнаурами, – ни на кого не глядя, проговорил Реваз.

– Нам жалко лишиться такого златоваятеля, как Липарит, – сказала Тамар. – Однако упрямца к добру не склонить. Как видно, другого Липариту не остаётся, как бросить своё ремесло и вступить в ряды нашей личной гвардии. Я уверена, что очень скоро он отличится, и мы получим возможность порадовать его званием азнаура.

– Не могу, – сказал Липарит и опустил голову. – Потерять Нино для меня всё равно, что остаться без света. Но я должен лепить металл и зажигать искры в камне. Без этого мне не жить.

– Мои внуки будут азнаурами, – в третий раз повторил старый воин.

Тамар бросила растерянный взгляд на супруга.

– Желание воина, не щадившего жизни в битвах за родину, следует уважать, – твёрдо произнёс Давид Сослани. – Посему царь царей Незакатное Солнце Тамар повелевает так.

Давид возвысил голос. Сквозь толпу, теснившуюся за его креслом, пробился писец личного ведомства с листом пергамента и чернильницей наготове.

– Я, царь царей самодержица Тамар, повелеваю, – принялся говорить Давид слова указа. – Всех детей, рождённых от брака Липарита Ошкнели, златоваятеля, и Нино, дочери Реваза Мтбевари, как мальчиков, так и девочек, считать потомственными азнаурами, внуками азнаура, начальника крепости. Твёрдо сие и нерушимо, и никто не изменит нашего повеления.

Писец закончил писать, с низким поклоном передал перо царю царей. Тамар поставила свою подпись.

– От счастья такого в груди разорвётся сердце! – вскричал Липарит.

– За невестой до вечера повремени приезжать. Вперёд сам отправлюсь. Разбойника, выпущенного на свободу, заодно заберёшь, – зло проговорил старый воин. Хромая, ушёл без поклона.

– Грозный у мастера будет тесть, – рассмеялся Давид.

Стоявшие близко увидели, что лик Тамар просветлел, и принялись вторить весёлому смеху.

Народ долго не покидал поле. Длили люди последний праздничный день. Завтра руки возьмутся за плуг, кирку и зубило, а сегодня пусть дудят музыканты в стародавние дудки, пусть выплясывают на канатах под небом бесстрашные канатоходцы-плясуны. Даже вельможи и девушки свиты не покинули пёстрые от ковров ступени помоста.

Михейка разыскал Шота. Но тот разговаривал с седобородым монахом, ростом и дородностью напоминавшим Евсю. Нарушать чужую беседу не полагалось, и Михейка остановился поодаль. Главное, что времени было в обрез.

– Незакатное Солнце царица Тамар три замка за лето и осень меняет, – говорил Шота. – На рассвете Тмогви покинем, отправимся дальше на юг. Я с неразлучными своими спутниками расстаюсь только на ночь. – Шота указал на пенал и чернильницу у него на поясе. – Придворный поэт мало чем отличается от бродячего стихотворца, также кочует с места на место. В суете живём.

– Мелкая суета подчас забирается даже в монастырские кельи, – ответил монах и вдруг в голос расхохотался. – Представь, дорогой Шота, не далее, как сегодня утром, похитили мою рясу. С чужого плеча пришлось на себя надеть. Диковинный вор забрался, однако, в келью: бесценные книги и светильники из серебра оставил без внимания, а на старую рясу позарился.

– Да ведь это Юрий Андреевич! – неожиданно для себя воскликнул Михейка.

Шота обернулся, с неодобрением посмотрел.

– Прости, господин Шота, что разговор перебил, по нечаянности вышло. Только дело у меня важное.

– Если дело, то слушаю, Микаэл. Господин Иванэ Шавтели, должно быть, нам разрешит.

– Помнишь, ты хотел, чтобы русские письмена переложили для тебя на грузинскую речь?

– Помню, и моё желание со временем не уменьшилось.

– Такой человек нашёлся.

– Где он? Веди нас скорее.

– Он заточён в новых пещерах Вардзии. Его охраняет стража.

– Кто же этот человек? – в изумлении спросил Шота.

– Князь и государь Гиорги Русский.

Наступило длительное молчание.

– Речь идёт о великой воинской поэме. Чахрухадзе познакомили с ней на Руси, – проговорил наконец Шота, обернувшись к своему собеседнику.

– И поэт Шота Руставели очень хочет увидеть человека, который мог бы ему рассказать об искусстве стихосложения другого народа? – живо спросил монах.

– Превыше всего на свете.

– Если узник в самом деле в монастыре, я помогу устроить с ним встречу.

– Великодушный порыв свидетельствует о дружественном расположении великого Шавтели к безвестному Шота. Но разве я осмелюсь отправиться к тому, кто попал в заточение, с праздным намерением побеседовать о стихах?

– Господин Шота, всё равно, о чём говорить, только пойди, передай государю вот это, – Михейка выхватил из-за пояса бронзовую пластину. Руки дрожали от нетерпения.

«Мальчонка – русский. Как я раньше не догадался, когда услышал, что он поёт песню про русского витязя. Должно быть, он ищет способ помочь своему государю. Могу ли я вступить с ним в союз?» Тыльной стороной ладони Шота провёл от виска к подбородку и после недолгого замешательства произнёс про себя твёрдо: «Рыцарь приходит на помощь рыцарю, умирающему от жажды и ран, даже если тот оказывается из стана врага. Неволя на чужбине хуже, чем смерть от жажды и ран. И не поступили бы Автандил, Тариэл и Фридон по-другому».

– Хорошо, Микаэл, передам, – сказал Шота вслух.

Михейка обернул пластину лоскутом красного шёлка.

– Спасибо тебе, господин Шота.

Второй разговор у Михейки произошёл с Липаритом.

– Как выпустят Евсю, вели, чтобы сразу отправился в тайности к тётушке Этери и безвыходно меня дожидался. К ночи коня для него приведу, – торопливо сказал Михейка.

– Разве ты не поедешь со мной? – удивился Липарит.

– Дело важное предстоит выполнить.

Липарит поднял глаза. Встретился с долгим ответным взглядом.

– Что задумал ты, Микаэл?

– Передай господину Бека, что ушёл я. Ещё скажи, что вовек буду помнить его доброту и мудрые наставления. В знак того, что правду сказал, клятву кровью даю.

Михейка вырвал из ножен клинок, полоснул левую руку.

– Как падает кровь на землю, так обещаю откинуть воинское оружие, когда выйдет тому возможность. Кинжал и стрелы сменю на молоток и чеканы.

Липарит хотел закричать: «Что ты делаешь?», хотел сказать: «Останься, без нас пропадёшь». Но ничего этого он не сказал, только крепко обнял мальчонку.

– Прощай, Микаэл. Если беда случится, помни – в Тбилиси второй твой дом.

– Когда возьму орудия в руки, первое, что выбью на металле или, случится, на камне, как поднимался на небо полководец Александр Великий. «Кто тебя научил?» – спросят люди. «Мой старший брат», – отвечу им я.

Михейка ушёл, но, не сделав и трёх шагов, воротился.

– Для Нино бронзу с рисунком припас, да пришлось с подарком расстаться, – сказал он смущённо. – Передай, чтобы помнила. Через тебя она мне сестрой доводится.

– Будь счастлив, мой мальчик, на твоей далёкой лесной родине.

«Давно Липарит и господин Бека про меня догадались. Молчали из благородства и доброты», – подумал Михейка. Он поклонился по-русски, поясным низким поклоном, коснувшись рукой земли, и скрылся в толпе".

http://www.litportal.../book39611.html

[wsir1963]

Шота Руставели. Витязь в барсовой шкуре  Перевод Константина Бальмонта


http://balmont.lit-i...kommentarii.htm

[lara]

Nika (11.1.2009, 23:58) писал:

святость на весах не измеришь.

У Православной Церкви свои "весы"

Лик святости

Царица Тамара - Святая благоверная, "за свою благочестивую жизнь, дела по укреплению церкви и веры".

Княгиня Ольга - Святая равноапостольная, "за обращение в христианство".

В Грузинской Православной Церкви есть Нино (წმინდა ნინო), Святая равноапостольная, - христианская просветительница Грузии.

[lara]

SergOs (14.1.2009, 12:32) писал:

Ссылка работает, фильм не скачивается.

по ссылке online-просмотр

[Nika]

Говорят Вардзию так назвали потому,что Тамара как-то крикнула из окна этого сооружения кому-то: ак вар, дзия---я здесь, дядя.