Сообщений в теме: 26

[rostmari]

Грузинская культура в XII и начале XIII веков

Политическое объединение страны, усиление грузинского государства и его экономический подъем создавали благоприятные условия для дальнейшего развития грузинской культуры.

1. Просвещение. В Грузии всегда большое внимание уделялось просвещению. В этот период были созданы два крупных учебно-просветительских центра – Гелатская и Икалтойская академии.
В 1106 году по указу Давида Агмашенебели началось строительство Гелатского монастыря. Руководителем академии был наставник-наставников, пользующийся большим влиянием и авторитетом. Примечательно, что наставник-наставников всегда фигурировал рядом с католикосом и Чкондидели. В Совете Дарбази наставника-наставников приветствовал сам царь. Для руководства академией Давид Агмашенебели пригласил из Петрицони известного философа и ученого Иоане Петрици.
Большую роль в культурной жизни страны играл значительный просветительский центр – монастырь Шио-Мгвиме. Широкую просветительскую деятельность осуществляли грузинские к ультурные центры за пределами Грузии: Афонский Иверский монастырь, Иерусалимский Крестовый монастырь, Петрицонский монастырь и основанные на Синайской и Черной горах монастыри. Грузины получали образование в Византии. Давид Агмашенебели для получения образования отправил в Византию 40 способных юношей.
Царская власть Грузии всячески заботилась и покровительствовала монастырям как внутри страны, так и за рубежом.

2. Историография. При царе Давиде и царице Тамар Грузия достигла своего наивысшего могущества.
Жизнь и деятельность этих великих царей Грузии занимала умы многих писателей и историков, которые посвятили им свои труды.
Сочинение, написанное историком Давида Агмашенебели, уже в XII веке было внесено в «Картлис Цховреба» и тогда же оно было переведено на армянский язык.

3. Литература. В XII-XIII веках были созданы замечательные памятники грузинской литературы. Следует отметить «Покаянный канон» Давида Агмашенебели. Это песнопение – блестящий образец высокой поэзии, выделяющийся по глубине содержания и по своей художественной форме. В нем Давид кается в своих личных грехах, но его переживание и покаяние принимают общечеловеческое звучание.
До нас дошло также несколько ямбических стихов Деметре I-го.Замечательным памятником светской литературы является роман «Амирандареджаниани», написанный Мосе Хонели. В нем рассказывается о героических похождениях.
Значительными литературными памятниками являются «Тамариани» (автор – Чахрухадзе) и «Абдул-Мессия» Иоанэ Шавтели («Абдул Масих» по-арабски значит «раб Христа»).
В XII веке на грузинский язык был переведен роман «Висрамиани», в основе которого лежит персидская поэма XI века «Вис о Рамини» о любви Виса и Рамина.

4. Искусство. В указанный период были построены прекрасные памятники архитектурного искусства Грузии. Ярким примером высокого строительного искусства является Большой Гелатский храм святой Богородицы. Его алтарь украшает замечательная мозаичная фреска Богородицы.
Уникальным памятником XII века является высеченный в скале монастырский комплекс Вардзиа в Джавахети. Это город-крепость, который состоит из нескольких сот пещер. Поблизости от Вардзии расположен также высеченный в скале Ваханский монастырь. О высоком уровне инженерного искусства свидетельствуют Беслетский, Рконский мосты и мост Дандало.
О развитии златокузнечества в Грузии указывает блестящий образец златоваяния – икона Хахули.

www.gumer.info

[rostmari]

Грузины в области духовной культуры создали выдающиеся образцы народного творчества.
Еще с Х в. у грузинского народа существовал тот уровень музыкального искусства, который европейская музыка достигла лишь в эпоху Возрождения. Одним из излюбленных народных музыкальных инструментов является чианури–смычковый инструмент, прототип скрипки. Затем пандури и чонгури–щипковые инструменты, разновидность лютни. Пандури распространилась у целого ряда народов Кавказа. Возможно, что и украинская бандура имеет кавказское происхождение. Характерна также архаическая многоствольная свирель- «флейта Пана», по-грузински «соинари». Кроме этого есть целый ряд духовых и ударных инструментов. Особенно популярен небольшой бубен-тамбурин (даира), под который танцуют.

http://edu-zone.net/show/77967.html

[rostmari]

Грузинское многоголосие, возникнув в глубокой древности, прошло длительный эволюционный путь развития, став подлинным шедевром и достоянием не только грузинского народа, но и всего человечества. Первые свидетельства о древне-грузинском песенном искусстве относится к античным временам: историк Ксенофонт (IV в. до н.э.) писал об обычае могущественного племени чаны, которое жило на юго-западе современной Грузии, начинать бой с врагом песнями и танцами, географ Страбон (I в. до н.э.) сообщал о бытовании здесь хоровых песен на языческих праздниках в честь божества луны. Наиболее ранние сведения о грузинском многоголосном пении в виде простейшего двухголосного типа относятся к VIII столетию.

На карте нынешней Грузии выделяют не менее 15 музыкальных диалектов – хевсурский, сванский, аджарский, мегрельский, гурийский и другие. Каждому из них присущ свой интонационный тип чувствований, свой тип полифонии. Жанровый состав грузинских многоголосных песен разнообразен – трудовые, обрядовые, плясовые, колыбельные, лирические, шуточные, врачевательные. Особой красотой отличаются застольные песни. И это не случайно – грузинское гостеприимство и хлебосольство известны во всем мире.

Восточно-грузинское пение характеризуется гомофонным и гомофонно-полифоническим построением, когда мелодия в различных сочетаниях на фоне баса развивается двумя верхними голосами, один из которых, создавая сложную, витиеватую музыкальную ткань, слышится более ярче. Данный тип пения отличается разнообразием форм, интересными приемами выразительности, оригинальной модуляцией и ритмоинтонационным богатством.

Среди восточно-грузинских особо выделяются степенностью и величавостью картолино-кахетинские песни. Их напевность, речитативность, импровизационность и орнаментальность опираются на четкую ладовую основу.

Западно-грузинское пение характеризуются стройностью, строго выдержанной гармоничностью и суровостью звучания. Среди них особой красотой отличаются песни сванов, мегрельские, гурийские и аджарские песни.

Пению сванов специфическую колоритность придает движение трех голосов основными трезвучиями, ему также свойственны частые диссонирующие сочетания.

Изяществом, лиризмом и плавностью замечательны мегрельские любовные, бытовые и шуточные многоголосные песни. В определенной степени им противопоставлены песни походные и трудовые, для которых характеры драматизм и мужественность. В целом для мегрельского трехголосного пения свойственна динамика, подвижность и виртуозность всех голосов, в том числе и баса.

Необыкновенно красивы гурийские и аджарские песни, в первую очередь, благодаря специфическому верхнему голосу – криманчули. Он требует необычного для мужского пения высокого регистра и умение исполнять гортанным звуком сложные фиоритуры орнаментального характера. Богатство мелодии, острота ритма, сложнейший комплекс полифонических элементов – вот основные черты гурийского и аджарского песенных диалектов.

В современной песенной традиции Грузии сохранились следы всех этапов становления многоголосия – от простейшего двухголосия, когда самостоятельность партии 2-го голоса еще не была осознана, до четырехголосных песен надури, которые исполняются гурийскими и аджарскими ансамблями. Специфической особенностью надури является то, что они попеременно поются двумя коллективами, в каждом из которых не менее 6 человек.

Грузинское многоголосие, и в первую очередь, мужское хоровое пение – уникальное явление не только в закавказской, но и в мировой музыкальной культуре. Яркая самобытность народной песенной традиции, которое проявляется в редком многообразии достигших высокой ступени развития типов полифонии, является главной визитной карточкой современной Грузии и одним из важных факторов национального самосознания.


http://www.unesco.ru...12005161108.php

Прикрепленные файлы

•  georgian_polythony.jpg   17,3К   11 Количество загрузок:

[wsir1963]

ГРУЗИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

50-е годы XIX в. знаменуют наступление нового этапа развития грузинской литературы. Эпоха романтизма сменяется укреплением позиций критического реализма.

2 января 1850 г. постановкой в Тбилиси труппой Г. Эристави комедии «Раздел» было положено начало грузинскому профессиональному театру.

    

Георгий Эристави (1813—1864) — драматург, поэт, общественный деятель, редактор литературного журнала «Цискари» (начал изд. в 1852 г.). Как участник «тайного общества» он был выслан в Виленскую губернию. В ссылке изучил польский язык, познакомился с творчеством А. Мицкевича и сделал несколько переводов из его «Крымских сонетов». Лирические произведения Г. Эристави пропитаны горечью несбывшихся надежд, полны воспоминаний о родном крае. В драматической поэме «Помешанная» (1839) изображена молодая интеллигенция, противопоставленная старшему поколению, однако еще не созревшая для решения серьезных жизненных задач.

Г. Эристави первым в грузинской литературе отразил новые социально-экономические процессы в жизни Грузии. В его драматических произведениях («Тяжба, или точка с запятой», 1840; «Раздел», 1850; «Скупой», 1851, и др.) изображена деградация феодальных отношений и упрочение позиций буржуазии. Г. Эристави создал впечатляющие образы представителей разных слоев русского чиновничества; особенно интересны в его творчестве типы хозяев жизни — торговцев, купцов, первонакопителей. Своей реалистической драматургией он утвердил новый стиль и новый творческий метод, оказавший огромное влияние на последующее развитие грузинской литературы. В продолжение многих десятилетий пьесы Г. Эристави и его последователей входили в репертуар грузинского театра. Они и сейчас ставятся на сцене в Грузии и в других театрах страны.

Вслед за реалистической драмой появляется и реалистическая проза. Лаврентий Ардазиани (1815—1870) создает грузинский социальный роман, где дается история становления нового сословия, обстоятельный художественный анализ зарождения и развития буржуазии, — «Соломон Исакич Меджгануашвили» (1861). Автор описывает похождения разбогатевшего выходца из низших слоев общества. В романе противопоставляются два разных общественных слоя — крепнущая буржуазия и деградирующее потомственное дворянство, растерявшее, как семья Раиндидзе, материальный достаток и былую славу. Понимая, что дворянство является уходящим классом, автор тем не менее видит выход в возвращении к отцовским очагам и обновлении деревни. Однако сильной стороной творчества Л. Ардазиани являются не подобные утопии, а трезвый подход к изображению современного города с его сложными социально-экономическими процессами и противоречиями, связанными со становлением буржуазных отношений.

Грузинский реализм обретает особую тональность в повести «Сурамская крепость» Даниэля Чонкадзе (1830—1860). Опубликованная в журнале «Цискари» (1859—1960) накануне реформы 1861 г., она была воспринята как призыв к борьбе против жестокого отношения к крестьянству со стороны помещиков, духовенства и администрации. В правдивых, близких к реальным фактам картинах вскрывались социальные корни крепостничества и выявлялась предельная накаленность отношений между антагонистическими силами, которая привела к вооруженному столкновению. Сочетание мифологически-сказочного (легенда о строительстве Сурамской крепости) и реально-бытового материала, оригинальное сюжетно-композиционное решение, острота и актуальность тематики, трагическая напряженность конфликта принесли повести широкую известность, автор ее по праву считается одним из зачинателей грузинской прозы критического реализма.

В истории общественной мысли Грузии и новой грузинской литературы 60-е годы имеют исключительно важное значение. Среди народов России усиливалось движение за национальное самосознание и самоопределение, которое нередко вдохновлялось борьбой народов Западной Европы за национальную свободу и свержение чужеземного ига. «Имена Гарибальди, Мадзини и Кошута стали дороги для всех лучших и сознательных людей», — писал А. Церетели. Революционно-демократическая интеллигенция России боролась против полицейского режима, требовала политической и социальной свободы. Передовая грузинская молодежь устремлялась в Петербург, который был научным и политическим центром страны. Среди грузин, студентов Петербургского университета, был и Илья Чавчавадзе  (1837-1907)-
будущий великий грузинский писатель и общественный деятель, имя которого ознаменовало целый период в истории родной культуры и литературы. Обладая многогранным талантом, широкой эрудицией, И. Чавчавадзе был борцом за социальную справедливость, принципиальным защитником национального достоинства родины, ее духовных ценностей, в особенности грузинского языка. Его творчество вобрало опыт многовековой грузинской культуры и обогатило традиции грузинской художественной литературы.

Уезжая в 1857 г. в Петербург, начинающий поэт написал стихотворение «Кварельским горам», которое воспринималось как его клятва в любви к отчизне: «Где бы я ни был, со мною вы, горы, повсюду...». В Петербурге И. Чавчавадзе сблизился с передовой молодежью, группировавшейся вокруг «Современника» и читавшей «Колокол» Герцена и Огарева. Увлеченный произведениями Белинского, Чернышевского и Добролюбова, студент Чавчавадзе вырабатывал платформу своей будущей деятельности. Поэтическим манифестом считается его стихотворение «Поэт»:

...На  землю небом  послан  я
Не для одних  лишь сладких  песен.
Посла  небес, меня  народ
Растит — небесного земное;
Я с богом  говорю затем,
Чтоб весь народ  пошел  за  мною.
И бога  жертвенный огонь
Лишь потому  в  груди  пылает,
Чтоб  быть народу  братом, — боль
Его  и  радость разделяя...

(Перевод  Б. Серебрякова)

Творчество И. Чавчавадзе — реализация этой поэтической программы. Глубокая озабоченность судьбой Грузии пронизывает всю его литературную и общественную деятельность, начиная с 1857 г., вплоть до 30 августа 1907 г., когда злодейским выстрелом была трагически оборвана жизнь великого художника и гражданина. Патриотическими идеями проникнуты такие лирические шедевры поэта, как «На чужбине», «Пусть я умру», «Матери грузина», «Элегия», «Мое перо», «Почему ты приуныла, милая страна?», «Базалетское озеро» и др. В его эпических полотнах предстают картины политического угнетения родины («Призрак», «Царь Димитрий Самопожертвователь»). В условиях свирепой цензуры он часто обращался к прошлому, к аллегориям, символам, эзоповскому языку. В драматической поэме «Мать и сын» поэт говорит о необходимости сплочения народов, жаждущих освобождения. Идея объединения покоренных народов прослеживается и в поэме «Призрак», начатой еще в Петербурге, в которой он выступает против национального и социального угнетения, и в стихотворении «29 мая 1871 года», пронизанном искренним сочувствием к побежденным защитникам Парижской коммуны.



Писатель обращался и к другим актуальным проблемам. В поэме «Несколько картин или эпизодов из жизни разбойника» (1860), в повести «Рассказ нищего» (1859) столкновение полярных сил разрешается трагическим финалом: гибнут и крестьяне, и их угнетатели. В рассказе «Человек ли он?» (1861—1863) он показывает интеллектуальную нищету деградирующего помещичьего сословия. Суровая сатира писателя беспощадно клеймит тех, кто позорит нацию, кто тормозит движение общества вперед. Рассказ «У виселицы» (1879), поэма «Отшельник» (1883), повесть «Отарова вдова» (1886) посвящены «проклятым» вопросам неправедного мира. Писатель улавливает в обществе микробы хладнокровия, разобщенности, его тревожит равнодушие, черствость, торжество эгоизма. Он стремится противопоставить им высокие идеалы. Его «Отшельник» является гимном добру и красоте, которые, по убеждению поэта, являются началом всего сущего на земле. Так были реализованы задуманные И. Чавчавадзе еще в юности планы и задачи, сформулированные в первом же его художественном произведении «Записки путника, или от Владикавказа до Тбилиси» (1861—1863), которые лишь по внешнему признаку можно отнести к жанру путешествия. В этом замечательном памятнике грузинской общественно-философской мысли автор рассуждает о назначении человека, говорит об эстетических идеалах и стремлениях передовой грузинской молодежи, которую тогда называли «таргдалеули» («испившие воду Терека», т. е. побывавшие в России); о необходимости обретения политической свободы. В этом произведении прозвучала скорбь по утерянному духовному единству народа, по забытым здоровым народным традициям. Движущей силой общественного прогресса И. Чавчавадзе считал народ. Он утверждал, что историю творят народные массы, которые являются созидателями культуры и хранителями языка. И. Чавчавадзе умел постигать трепетную душу народа, внутренний мир человека. Созданные им образы и характеры, художественные коллизии и конфликты проникнуты подлинным демократизмом и гуманизмом.
Творчество И. Чавчавадзе — энциклопедия жизни Грузии. Недаром народ видел в Чавчавадзе своего духовного пастыря, великого писателя и общественного деятеля, творчество которого вошло в сокровищницу культуры Грузии.
Убит вместе с женой бандой наёмных убийц. Заказали убийство грузинские социал-демократы. По многим данным одним из убийц был Серго Орджоникидзе.


Сверстником и сподвижником И. Чавчавадзе был замечательный поэт Акакий Церетели (1840—1915). На протяжении полувека он, как и И. Чавчавадзе, нес тяжелое, но благородное бремя наставника и учителя своего народа в сложных общественно-политических условиях самодержавной реакции 70—90-х годов XIX в. и позднее — во время революции 1905 г.
В поэзии А. Церетели нашли отклик актуальные проблемы политической, социальной, культурно-литературной жизни грузинского народа. Его стихотворения были популярны, многие из них стали любимыми народом песнями. В качестве примера можно назвать известную песнь «Сулико». А. Церетели прославился своей лирикой, хотя он писал поэмы, рассказы и произведения других жанров. Поэтический язык был близок к той среде, которая ему была хорошо знакома с первых дней жизни, — среде грузинского крестьянства. Ведь будущий поэт по тогдашним обычаям первые детские годы провел в доме своей няни в деревне. «И я должен сознаться, — писал он в своих воспоминаниях — если во мне сохранилось что-либо доброе и хорошее, то главным образом благодаря тому, что я рос в деревне, вместе с крестьянскими ребятами».

Как и многие грузинские шестидесятники, А. Церетели учился в Петербурге. Возвратившись на родину в 1862 г., он стал активно сотрудничать в грузинской прессе. Отбросив витиеватость и тяжеловесность старого литературного стиля, он утвердил новую художественную традицию, которая впоследствии приобрела много последователей. Его стихи отличались изящной простотой, музыкальностью, естественностью. Подобно И. Чавчавадзе, поэт избрал главной темой своего творчества борьбу за свободу и независимость родины, его произведения были полны сочувствия к бедствиям крестьянина. Свою «чонгури», т. е. свою поэзию, он посвятил служению правде, народу; звучание струн этого музыкального инструмента — стихотворения — должно выражать многоголосую жизнь, горе и радость народа; поэзия, по мысли А. Церетели, должна быть всем доступной и желанной и помогать страждущим; поэт должен смело и упорно бороться против общественного зла: «Я беру мою чонгури, чтобы правде послужила, // Чтоб она, встречая бури, мысль на бой вооружила». Поэт — голос самой жизни. Сердце и разум поэта должны как зеркало отражать то, «что мелькнет у входа». Однако это зеркало не может и не должно быть бесстрастным. И если поэт с гневом обрушивается на врагов своего народа, то друга он приветствует заздравной чашей.
Особое же отношение у поэта к Родине: «В иконостасе мирозданья отчизны образ всех милей». Патриотизм А. Церетели органически сочетался с интернационализмом, с добрым отношением к достойным сынам других народов. Так, например, армянскому драматургу Г. Сундукяну он посвятил стихотворение, в котором говорил: «Ты армянин, а я — грузин, и все же братья мы родные». Родина виделась А. Церетели в разных образах — реальных, аллегорических, символических: она — и возлюбленная поэта, и спящая красавица, которую усыпили враги; она — то утренняя заря, то героиня Руставели, Нестан-Дареджан, заключенная в крепости... Иногда поэт сопоставлял современность с историческим прошлым, воспевал мужество и отвагу сынов страны, без раздумий отдавших Родине свои жизни. А. Церетели вспоминает Торникэ Эристави и Давида Куропалата из поэмы «Торникэ Эристави», Бидзину Чолокашвили, Шалву и Элизбара Эристави из «Баши-ачуки», Цотне Дадиани из поэмы «Натела», Ираклия II из драматической поэмы «Патара Кахи», или же героя грузинской мифологии Амирана для противопоставления героического духа индифферентности современного поэту общества. Поэт верил, что, подобно Амирану, грузинский народ «цепи разорвет... сбросит он страданий бремя, встретит радости приход».

Отмену крепостного права поэт приветствовал с радостью. Однако первые восторги быстро сменились разочарованием, и вскоре «освобожденному» крестьянину он посвятил свою известную колыбельную «Иавнана», в которой одним из первых отразил неутешительное положение вещей. Он откликнулся на известие об убийстве Александра II стихотворением «Весна», написанным 3 марта 1881 г. и тогда же опубликованным в газете «Дроэба» («Времена»):
Сегодня  ласточка окна
Своими  крыльями  коснулась,
Под  птичий  гам:  «Весна!  Весна!»
Надежда  в  сердце  встрепенулась...
...Дождусь  того,  чего  лишил
Меня  мой  плен, — весной  чудесной
Увижу  пир  природных  сил,
Услышу  я  свободы  песни!..

(Перевод А. Гатова)
А. Церетели выступал не только со стихотворениями, поэмами, рассказами, он — автор серии публицистических статей в рубриках «Горячие новости», «Пестрые думы», «Накипь» и др. С 1897 г. он приступил к изданию собственного журнала — «Сборник Акакия», в котором печатал как свои произведения, так и образцы грузинского фольклора. Там же он начал публиковать свое мемуарное произведение «Пережитое», в котором показал жизнь грузинской деревни дореформенного периода, рассказал о литературных кружках 40—50-х годов, о студенчестве 60-х годов, дал несколько зарисовок из петербургской жизни. Он сотрудничал и в тбилисской русской прессе, в «Тифлисском вестнике» (подписывал свои произведения псевдонимом «Барон Квакенберг»), в «Обзоре», в «Новом обозрении», «Закавказье», «Закавказской речи»...

И. Чавчавадзе и А. Церетели создали и утвердили в правах новый литературный язык, очистив его от вековых наслоений и приблизив к народной речи; подняли на новую ступень реалистический метод; с их творчеством связано углубление значения литературы в развитии грузинского общества. На протяжении полувека они шли вместе по тревожным и опасным путям общественной деятельности, руководили национально-освободительным движением; создали литературную школу и дали направление последующему развитию литературных сил.



Одним из передовых общественно-литературных деятелей 60-х годов был Георгий Церетели (1842—1900). Начиная с первой статьи, опубликованной в 1863 г. в журнале И. Чавчавадзе «Сакартвелос моамбе» («Вестник Грузии»), имя Г. Церетели — публициста, редактора, корреспондента тбилисских и центральных газет, автора художественных, критических, исторических статей не сходит со страниц прессы. Он был первым редактором газет «Дроэба», «Квали» и «Сельской газеты», журнала «Кребули». В 70-х годах был корреспондентом петербургской газеты «Голос» и сотрудником тбилисских изданий — «Тифлисский вестник», «Новое обозрение», «Кавказ», а в археологических изданиях печатал разыскания по археологии, истории и эпиграфике.
Последовательный сторонник критического реализма, в романах и рассказах он дал широкую картину жизни современного общества. Быт крепостнической деревни, жизнь людей, включавшихся в буржуазные отношения, чиновничьей среды, служителей церкви воспроизведены в проникнутых гражданским пафосом «Записках путешественника».

Одна из основных тем прозы Г. Церетели — положение страны в то время, когда она стала пробуждаться от долгой спячки, когда гудки курсирующих на Черном море пароходов стали предвещать наступление коренных экономических изменений, затрагивающих все сословия. На этой основе и разворачиваются сюжеты рассказов и романов Г. Церетели «Первый шаг», «Цветок нашей жизни», «Гулкан», «Тетя Асмат», «Серый волк» и др. Публицистичность была главной чертой его творческой манеры, что нередко мешало созданию полноценных художественных образов.

Своеобразное место в грузинской литературе второй половины XIX в. принадлежит Антону Пурцеладзе (1839—1913) — общественному деятелю, поэту, прозаику, переводчику. Он автор художественных произведений, в которых показана образованная молодежь, мечтающая построить жизнь людей на основе гуманности, свободы и независимости. Те же идеи проводит он и в своей публицистике. В его рассказах герои ставят вопросы эмансипации женщины, организуют просветительские учреждения, интересуются революционным движением, а один из них сражается в рядах парижских коммунаров.

Многие произведения А. Пурцеладзе посвящены историческим темам. В центре поэм «Марабда», «Слава Багратионов», а также в трагедии «Великий Моурави» — идея национально-освободительной борьбы. Писателя особенно интересовала личность Георгия Саакадзе, исторического героя Грузии XVII в., исследованию деятельности которого он посвятил также и объемистый научный труд. Некоторые произведения писателя пользуются популярностью и сохраняют актуальность и в наше время (исторический роман «Маци Хвитиа», рассказы «Похождения трех», «Горе праведным» и др.).

Заметный след в грузинской литературе оставил поэт, драматург, этнограф и общественный деятель Рафиэл Эристави (1824—1901). Большое место в его публицистическом и художественном творчестве занимает крестьянская тема. Любовью к родине, своему народу проникнуты стихотворения «Родина хевсура», «Родной язык», «Глас божий и глас народа», поэмы «Аспиндзская битва», «Тамариани». Произведения «Думы Сесии», «Забота Тандилы», «Думы Беруа» отмечены социальным протестом и любовью к скромным деревенским труженикам. Р. Эристави, наряду с Я. Гогебашвили, является основателем грузинской детской литературы.

Для второй половины века характерно активное развитие грузинской печати. Заметно в литературной жизни 60—70-х годов имя публициста С. Месхи (1847—1883). Деятельность его связана с газетой «Дроэба», которую он редактировал в 1869—1883 гг. В разгар монархической реакции газета проводила идеи национально-освободительной борьбы с царизмом. Одним из организаторов грузинской прессы был Нико Николадзе (1843—1928), известный публицист и общественный деятель. Студентом Петербургского университета в 1861 г. он принял активное участие в студенческом бунте, после чего вместе со своими сверстниками Г. Церетели, К. Лордкипанидзе, Г. Джавахишвили сидел в Шлиссельбургской крепости. Н. Николадзе близко познакомился с Чернышевским, участвовал в освобождении своего любимого учителя, а также сотрудничал с Герценом, публиковал в «Колоколе» свои статьи. В Петербурге он был неофициальным фактическим редактором газеты «Народное богатство», в 1878 г. в Тбилиси Николадзе основал газету «Обзор», сотрудничать в которой пригласил Г. Успенского и др. В журнале «Искра» и «Современник» Н. Николадзе опубликовал художественные произведения «На петербургской стороне» и «Провинциальные картины»; весьма интересны также его мемуары, появлявшиеся в печати с начала 80-х годовОсновоположник грузинской научной педагогики, публицист и писатель Яков Гогебашвили (1840—1912) был соратником И. Чавчавадзе к А. Церетели. Кроме учебников для грузинских народных школ он создал целый ряд художественных произведений. Воспитательная идея в рассказах Я. Гогебашвили всегда тесно связана с высокой художественной ценностью произведения, которая достигалась благодаря опоре на богатый грузинский фольклор. Я. Гогебашвили является основоположником детской и юношеской литературы в Грузии.

Представителями критического реализма в грузинской литературе 80-х годов выступила группа писателей — друзей народа, разночинцев, разделявших идеологию народников. Они основали в Тбилиси журнал «Имеди» («Надежда»). Находясь под сильным влиянием шестидесятников, в основном творчества И. Чавчавадзе, представители народнической литературы следовали художественным традициям предшественников, их демократизму и гуманизму. Яркими представителями этого направления были Сопром Мгалоблишвили (1851—1926), Екатерина Габашвили (1851—1938), Нико Ломоури (1852—1915). Они развивали такие жанры, как социологический роман, очерк, автобиографическая повесть, и создали образ социально значимого героя, преданного народу, образованного, в основном выходца из среды бурсаков, крестьян или из обедневшего дворянства. Рассказы Н. Ломоури («Каджана», «Русалка», «Со всех сторон», «Крещеные нехристи») проникнуты человеколюбием. Сознательная и самоотверженная борьба крестьянства питала надежду С. Мгалоблишвили на возможность изменения политической системы. Его рассказы «Из прошлого», «Красная подкладка», «Я — источник бессмертия» и другие и сегодня не потеряли своего значения. Е. Габашвили в психологических этюдах, новеллах и рассказах «Танец Тины», «Думы аробщика» и др. особое внимание уделяла проблеме раскрепощения женщины. Она создала также интересные образы интеллигентов — друзей народа, не жалевших ни сил, ни средств для помощи крестьянам («Победитель Нико», «Друг деревни», «Деревенский учитель» и др.).

Большой вклад в грузинскую национальную культуру внес Иванэ Мачабели (1854—1898). После окончания Петербургского университета, учебы в Германии, во Франции, Мачабели вернулся в Петербург, а в 1879 — в Грузию, работал в «Иверии», а затем стал редактором газеты «Дроэба», занимался активной общественной, театральной, просветительской, и главное — переводческой деятельностью. Его переводы на грузинский язык пьес Шекспира («Король Лир» — совместно с И. Чавчавадзе, «Гамлет», «Отелло», «Ричард III», «Юлий Цезарь», «Макбет», «Антоний и Клеопатра», «Кориолан» и др.) отличаются глубоким проникновением в художественный мир оригинала.

В начале 80-х годов в грузинскую литературу вошли два крупных художника — Александр Казбеги (1848—1893) и Важа-Пшавела (псевдоним Луки Разикашвили, 1861—1915). Эти писатели привнесли в родную литературу новую тематику, образы горцев из Хеви, Пшави, Хевсурети, Гудамакари и Тушети. Оба выросли в горах — А. Казбеги в Степанцминде (ныне Казбеги), а Важа-Пшавела — в Чаргали. Они почти одновременно вошли в литературу, Казбеги — своей прозой, а Важа-Пшавела — лирикой и поэтическим эпосом. Оба создают монументальные произведения, передавая в своем творчестве величие природы, суровость законов горцев, пользуясь необычайным богатством фольклорных жанров и форм. Они размышляют о свободе родины, рассматривают проблему личности в свете общечеловеческих идеалов.

А. Казбеги с 1867 по 1870 г. учился в Москве. Вернувшись на родину, он мог бы занять престижную должность, однако предпочел служебной карьере другой путь: отправился в горы с пастухами-односельчанами. «Мне хотелось обойти горы и долы, — писал он впоследствии, — познакомиться с народом и испытать страх и радость, всегда сопровождающие пастухов». Спустя несколько лет с большим запасом наблюдений и знанием практической жизни он приехал в Тбилиси и в 1880 г. опубликовал обзорно-этнографическую статью «Мохевцы и их жизнь», затем — маленький рассказ «Цицка», за которым последовали произведения, принесшие ему огромную популярность.

В своих романах и повестях писатель изобразил жизнь и быт горцев, описал их духовный мир, обряды, традиции, верования, законы, нарисовал чудесные картины суровой природы Кавказа. Действие в этих произведениях происходило, как правило, после присоединения Грузии к России. В его творчестве ярко воплощена идея борьбы народов Кавказа против царизма. Но во всех несправедливостях он обвинял не русский народ, а самодержавие. Произведения Казбеги почти всегда заканчиваются трагически для героев, которые теряют исконные традиции, сформировавшиеся в борьбе с захватчиками и природными силами, основанные на любви к родной стране, на гостеприимстве и взаимопомощи, уважении к женщине, к старикам.

Первый свой роман «Элгуджа» А. Казбеги опубликовал в 1881 г., затем последовали «Отцеубийца» (1882), «Элисо» (1882), «Хевисбери Гоча» (1884). А. Казбеги искусно воссоздает разнообразные характеры, изображает своих героев как в обыденных, так и в экстремальных ситуациях. Борьба грузинского народа против самодержавного строя приобретает в произведениях А. Казбеги подлинно эпический размах и масштабность. Однако писатель не забывает и о возвышенной идее дружественных отношений между простыми людьми, представителями разных народов. Произведения Казбеги проникнуты народной героикой, образы мужественных людей, движимых высокими человеческими стремлениями, отличаются нравственной цельностью. Его эпический стиль, напряженность конфликтов, сюжетных ходов и ныне волнуют сердца читателей.
«Важа-Пшавела» значит «муж пшавский». Под этим именем вошел в грузинскую литературу поэт и писатель, оставивший неизгладимый след в истории развития грузинского поэтического мышления.

Будущий поэт родился в селе Чаргали в горном регионе Грузии Пшави, где люди жили по своим старинным традициям, вдохновляясь героическим прошлым и богатым устным творчеством, духом древней истории, преданий, мифов о богах небесных и богатырях земных, защищавших людей от злых сил — дэвов, об Амиране и Копале-дэвоборце. Многие из этих преданий и сказок, легенд и мифов Важа-Пшавела позднее использовал в своем творчестве, создавая произведения, вошедшие неоценимым вкладом в сокровищницу не только грузинской, но и мировой литературы.

Своими духовными предтечами Важа-Пшавела называл Руставели, Д. Гурамишвили, Н. Бараташвили и И. Чавчавадзе, а главным источником своего творчества считал богатый фольклор горцев, особенно пшавов. Важа-Пшавела, разделяя эстетику грузинских шестидесятников, полагал, что поэзия должна служить народу. Он создал потрясающие по силе воздействия и выразительности образы людей и одухотворенные картины природы. По его убеждению, кроме живой, созерцаемой природы, существует и природа иная, которую поэт поститает особым, только ему присущим зрением. В стихотворении «Я был в горах» гора не физическая вершина, а высокий порыв поэзии. Оттуда, с высоты поэтического духа, ему виден весь мир, вся вселенная: «Я на груди луну баюкал и с богом вел я разговор». Поэт, «высокой думой окрыленный», готов умереть для блага мира и отчизны. Современное состояние общества вызывало в поэте скорбь и гнев. Он мечтал о герое будущего, которого представлял в образе человека, любящего народ, альтруиста, «каи кма» — «доброго молодца». Идеал поэта, герой с могучим характером, был запечатлен в образах Алуда (поэма «Алуда Кетелаури»), Гоготура («Гоготур и Апшина»), Звиадаури, Джокола («Гость и хозяин»), Квириа, Зезва, Лухуми («Бахтриони»).

Размышления о добре и зле, нравственности, о столкновении общества и личности, о глубинной сущности человека привели поэта к пониманию его противоречивости, выраженному с предельной экспрессией. Но это не мешало поэту видеть в мире, в природе универсальную гармонию. Этому Важа-Пшавела посвятил стихотворение «Ночь в горах» — гимн тому великому чуду гармонического единства и целостности прекрасного мира природы, которое волшебным образом рождается из множества взаимопротиворечивых начал:

Природа  благо  совершает,
А  рядом  делает  и  зло;
И  никогда  не  разбирает,
Где  будет  мрачно,  где  светло...
.........
И  все  ж  она  живое  чудо,
Ее  прекрасно  бытие,
И  славу  в  честь  ее  повсюду
Я  слышу, слушая  ее.

(Перевод О. Ивинской)

Вселенная сложена гармонично, но не всегда жизнь людей включена в это благо, ей сопутствуют противоречия. Их могут устранить только герои. Важа-Пшавела вводит их в свой поэтический эпос — цельных, сильных, бесстрашных. Это — сыны народа, рожденные в его недрах, несущие в себе думу о его судьбах. Произведения поэта открывают читателю мир, населенный людьми, не испытавшими крепостного права, закаленными в боях за существование, за защиту прочных и гуманных моральных устоев. Огромную поэтическую энергию вложил Важа-Пшавела в свои художественные полотна. Жизненно актуальная, общечеловеческая проблематика его поэм существует как бы вне определенных временных границ, вне пределов конкретного национального бытия, хотя они повествуют о жизни и быте горцев-грузин. В произведениях Важа-Пшавела можно встретить сопоставление общины и личности, родового и индивидуального, но художественное мышление поэта не замыкается в этом кругу. Он боготворит жизнь во всех ее видах и проявлениях, благословляет великое чудо природы — человека; он призывает к правде, добру, красоте — внешней и духовной: со всей гражданской и поэтической страстностью поэт старается спасти людское общество от извечного зла, противоборство с которым обострялось в моменты столкновения традиций и новых начал. На таком философско-идеологическом фундаменте и строит поэт свои эпические произведения: «Бахтриони» (1892), «Алуда Кетелаури» (1883), «Гость и хозяин» (1893) и др.

В наследии Важа-Пшавела значительное место занимает художественная проза, в которой он выступает с такими же высокими нравственными идеалами, как в лирике и поэтическом эпосе. Есть у него и бытовые рассказы, составленные из картин народной жизни, и сатирические зарисовки, и прекрасные поэтические новеллы о природе («Сухой граб», «Фиалка», «Свадьба соек», «Горный источник», «Горы высокие», «Рассказ маленькой лани» и др.). Поэтическая проза Важа-Пшавела — продолжение его лирики и эпоса.

Важа-Пшавела — внешне простой, но по сути сложный художник, гений, корни философско-поэтического мышления которого связаны с глубинами цивилизации. Основой поэтического стиля писателя, его мировосприятия являются гуманизм, пронизанный горячим общественным и гражданским чувством, трагическое восприятие причин, задерживающих развитие свободной личности и тормозящих прогресс общества, упорное стремление к правде, справедливости, совершенству человека.

Хуцищвили С. Г.

Грузинская литература [второй половины XIX в.]

[wsir1963]

Духовный отец нации. О жизни и творчестве Ильи Чавчавадзе, великого грузинского поэта

Автор: Михаил Григорян

Человек! Ты моего внимания достоен.
Потому что мой совет тобою узаконен!
В этой жизни каждый пройденный твой день насыщен
Вопросом: сегодня людям чем был я полезен?

Эти бессмертные строки великого сына грузинского народа Ильи Чавчавадзе стали эпиграфом не только моей статьи о нем, но и эпиграфом и главным девизом всей его сознательной и полезной для своего Отечества жизни, заветом будущим поколениям одной из красивейших и мудрейших наций мира, страна которой именуется Сакартвело - Грузией.

Илья Чавчавадзе - явление в многовековой грузинской литературе. Его гений охватывает конец прошлого и начало нашего столетия. Он был, остается и останется на все времена величайшим грузинским поэтом, прозаиком, мыслителем, наиактивнейшим общественным деятелем и знаменосцем национально-освободительного движения, основоположником новой, реалистической грузинской литературы и современного общенационального грузинского литературного языка и мышления.

Знаменитому роду князей Чавчавадзе было суждено быть в авангарде не только грузинской духовной жизни, но и родить для отечества полезных и одаренных деятелей. Праотцом этой выдающейся династии был и остается яркая личность Александр Чавчавадзе, отец жены А. С. Грибоедова Нины Чавчавадзе, первый поэт-романтик середины XIX века, вторая дочь которого, Екатерина, стала великой княгиней менгрельского царского двора и тещей одного из отпрысков Ашиля и Мюрата. Ближайшими родственниками этого рода являлись и другие поэты-романтики того времени: Григол и Вахтанг Орбелиани, Николоз Бараташвили, чьи корни происходили от царской династии Ираклия Второго. Одним из последних представителей этого знатного рода был и отец героя нашей статьи - Григол Чавчавадзе, который был женат на дворянке Марии Бебуришвили. Илья Чавчавадзе, их первенец, и был рожден 27 октября 1837 года в кахетинском селении Кварели, расположенном над Алазанской долиной. Мать писателя прекрасно знала грузинскую литературу, особенно поэзию, и привила любовь к ней своему сыну. Илья Чавчавадзе до десяти лет жил в деревне и обучался в домашней школе сельского священника, где вместе с ним учились и крестьянские дети. Пройдут годы, Илья получит блестящее образование в частном пансионе в Тифлисе, потом в гимназии и Петербургском университете, но навеки сохранит благодарную память о своем первом учителе-священнике, которому обязан своим духовным потенциалом и чувством огромного патриотизма. На писательском поприще он неоднократно обратится за помощью к нему, позаимствует у него фольклорную и историческую тематику.

Рано потеряв родителей, Илья Чавчавадзе воспитывался овдовевшей сестрой отца Макринэ Эристави, к которой на долгие годы сохранил глубокую привязанность.

Обучение на юридическом факультете Петербургского университета, где Илья провел четыре года, имело решающее значение в формировании его убеждений и эстетических взглядов.

"Четыре года я в России и не видел родины. Четыре года!.. Но они были фундаментом жизни, первоисточником жизни, волоском, который судьба, точно мост, перекинула между светом и тьмою. Но не для всякого! Только для тех, кто поехал в Россию, чтобы образовать свой ум, привести в движение мозг и сердце, дать им толчок..." - так характеризовал Илья Чавчавадзе значение проведенных в Петербурге четырех лет. В эти годы он создает свои лучшие стихотворения ("Грузинке матери", "Песня грузинских студентов", "Пахарь", "Муша" (рабочий), "Поэт", "Пусть я умру, в душе боязни нет" и др.), пишет поэму "Несколько картин, или Случай из жизни разбойника", первые варианты поэм "Видение", "Мать и сын", произведения в прозе "Рассказ нищего", "Человек ли он?", переводит на грузинский язык Пушкина, Лермонтова, Гете, Шиллера, Гейне, Байрона, Вальтера Скотта, Андре Шенье...

Студенческие годы знаменательны и тем, что Илья Чавчавадзе вступил в тесное общение с Чернышевским и с редакцией "Современника". Под благотворным воздействием "властителей дум" русской разночинной интеллигенции окончательно сложились общественно-политические и эстетические воззрения великого грузинского писателя. Бурная, молодецкая, темпераментная деятельность кавказца в России, участие в революционных выступлениях передового студенчества привели его к частым депрессиям.

В 1861 году Илья Чавчавадзе возвращается на родину, в свою обожаемую Сакартвело, и становится во главе группы молодых писателей и общественных деятелей, известной в истории грузинской литературной мысли под названием "Пирвели даси" (первая группа), или "Тергдалеули" (испившие из Терека, то есть ездившие в Россию), которая активно и последовательно вступила в схватку с консервативно-реакционной группой грузинских литераторов. Эта борьба между "отцами и детьми" (как ее именуют в истории грузинской общественной мысли) составила целую эпоху в развитии грузинской литературы и общественной жизни. Вокруг петербургского студента "тергдалеули" сплотились такие выдающиеся представители грузинской культуры, как А. Церетели, Н. Николадзе, Г. Церетели, Я. Гогебашвили и другие.

Наступила новая эпоха в развитии родной литературы и общественной мысли. Поэтическим манифестом нового, реалистического литературного движения явились слова И. Чавчавадзе из его знаменитого программного стихотворения "Поэт":

... У всевышнего престола
Сердце я зажгу, как факел.
Чтоб всегда служить народу
Путь торя ему во мраке.

Чтобы стать народу братом,
Другом в счастье и печали,
Чтобы мне его страданья
Мукой душу обжигали.

Лишь когда в груди зажжется
Свет добра, огонь небесный, -
Лишь тогда народа слезы
Осушу своею песней.

Итак, вызов брошен, борьба за отстаивание своих убеждений начата. Отныне жизнь Ильи Чавчавадзе будет насыщена неожиданными поворотами и значительными событиями как личного, так и общественного характера. Реакционные силы общества ополчатся против него и всех его начинаний, друг за другом закроются издаваемые и редактируемые писателем журналы, в том числе и "Вестник Грузии", вокруг которого были сплочены лучшие жизнеспособные силы новой грузинской литературы. После его закрытия Илья Чавчавадзе был вынужден поступить на госслужбу в Кутаисской губернии, а потом в Душети, на должность мирового судьи, а после возвращения в Тифлис был избран председателем правления банка и стал его бессменным руководителем до конца своей жизни.

Поэт и банк - понятия несовместимые. Но это с первого взгляда для тех, кто полностью не учитывает стратегию действия во имя цели, связанной с субсидированием культурных мероприятий. К тому времени все попытки писателя и его сподвижников по созданию материальной базы для поддержки национальных культурных учреждений - театров, книгоиздательств, учебных заведений - провалились и порождали замешательство в рядах прогрессивного крыла литераторов. А от доходов банка зависела дальнейшая судьба духовной жизни Грузии, вот почему писатель дал согласие стать его председателем.

Плодов такого решения не пришлось ждать долго. Вскоре осуществилась заветная мечта Великого Ильи - образовался "Почетный орган прогрессивно-демократической интеллигенции", начала выходить редактируемая писателем газета "Иверия", которая спустя два года была преобразована в ежемесячный журнал, сыгравший огромную роль в политической и культурной жизни страны. Через некоторое время по поручению Ильи Чавчавадзе и ближайшего его сподвижника Дмитрия Кипиани было организовано Общество по распространению грамотности среди грузин, сыгравшего исключительную роль в приобщении народных масс к образованию и в развитии национальной культуры в целом.

Илья был председателем и этого общества до последних дней своей трагической жизни, оставив ему по завещанию все состояние.

Общество на собственные средства развернуло по всей Грузии сеть начальных школ на родном языке, открылись грузинские гимназии в Тбилиси и Кутаиси, начались работы по сбору рукописных памятников древней грузинской литературы и фольклора, а также по восстановлению и развитию грузинского драматического театра, национального музея и т. д.

Великий Илья умел любить - страстно, самозабвенно и поэтично. Его первая юношеская любовь была связана с именем матери великого режиссера-реформатора грузинской сцены Котэ Марджанишвили - княгини Элисабед Чавчавадзе-Марджанишвили. Ей посвящены стихотворения "К Алазани", "Милая, ты сад наш помнишь?" и другие.

Вторая любовь поэта - Софья Ильинична Чайковская, родная сестра гениального русского композитора П. И. Чайковского, в которую он безумно был влюблен в студенческие годы.

И наконец третья, последняя любовь Ильи - Ольга Татеозовна Гурамишвили, впоследствии ставшая его преданной и любящей женой. Многие из стихов, посвященные ей, отмечены задушевной нежностью и глубокой эмоциональностью переживаний. Этим и объясняется их большая популярность. По сей день в Грузии народ поет такие его лирические песни, как "Помнишь, любимая, в нашем большом саду", "О мучительница, знаю" и другие.

В начале статьи среди сатирических произведений писателя я выделил его гениальный рассказ "Человек ли он?", идейно-тематическая концепция которого так созвучна с нашим труднообъяснимым временем. Не зря вопрошает автор - человек ли герой его рассказа Луарсаб Таткаридзе, смысл жизни которого - оголтелый цинизм, ограниченность, тупость, а средство для поддержания всего этого - его неимоверное обжорство.

Такими же достоинствами очерчен образ его великогабаритной пассии "ненаглядной" Дареджан. Она идейная руководительница своего жирного супруга, а вместе они - одно целое. Они ярые противники всего передового, знаний и духовности вообще. Цель жизни этих окончательно деградировавших супругов - наблюдения за передвижением мух, заботы об очередной еде, самодовольное созерцание бытия похожих на них же людей. Не зря в Грузии имя Луарсаб Таткаридзе ассоциируется с никчемностью, чванливостью и тугодумием. Образ Луарсаба живуч и в наши дни, в нашей серой среде. В этом, безусловно, великая сила правды чавчавадзевского сатирического произведения.

Говорят, от сатиры до трагедии всего один шаг. Не этот ли шаг разделает нас с бытующей в нашей среде обывательщиной, нарастающим хамством и маниакальностью?

Да, человечество, смеясь, прощается с прошлым, но отчего нам так трудно сделать это?

Великие грузинские актеры Васо Годзиашвили и Сисилия Цуцунава на грузинской сцене долгие годы воплощали заглавные роли в спектакле "Человек ли он?", наилучшим образом раскрывая в своих героях затаенную опасность для окружающих - цинизм и беспощадность, необдуманную жестокость и никчемность.

Произведения Ильи Чавчавадзе частые гости не только театральных подмостков, но и съемочных площадок. Многие из нас и по сей день помнят блестящие экранизации его "Отаровой вдовы", "Рассказа нищего", "Отшельника" и других произведений, где выдающиеся грузинские актеры блистали своим высокохудожественным исполнением, особенно Верико Анджапаридзе, одна из гениальнейших актрис современности, в роли Отаровой вдовы в постановке Михаила Чиаурели.

Представители и других жанров искусства не раз обращались к бессмертным творениям великого писателя, не раз внося в них свой благодарный вклад в дело пропаганды передовых идей духовного отца грузинской нации.

30 августа 1907 года Грузия хоронила патриарха новейшей грузинской литературы и мысли, автора непревзойденных поэм, чудесных басен и рассказов; хоронила с горькой досадой, что не уберегла его от коварных врагов справедливости, равенства, свободы и прогресса. Похороны духовного наставника народа, великого Ильи, в те далекие от нас годы вылились в грандиозную демонстрацию всенародного гнева против кровавых душителей национального самосознания.

"Убийцы Ильи Чавчавадзе, если могли бы, убили бы и саму Грузию", - сказал Важа Пшавела. А Акакий Церетели добавил: "Как всей своей жизнью, таки мученической смертью Илья Чавчавадзе будет жить, пока живет сама Грузия".

Эти слова "соловья Грузии" оказались пророческими; грузинский народ Великого Илью возвел в лик святых, а святые, как и гении, никогда не умирают.

Из стихов Ильи Чавчавадзе о родине и любви

Славная родина, что ты сегодня грустна?
Ныне безвременье, но пройдут времена.
Старых не стало, зато молодые пришли
И восстановят величье любимой земли.

Родина, клад мой бесценный, зачем ты грустна?
Младшие выросли - крепкий, упорный народ.
Им ты всечасно предмет и забот и работ.
Ты им доверься, они не изменят тебе.
Доблестью их просияешь в превратной судьбе.

Родина, клад мой, бесценный, зачем ты грустна?
Сердце широким гнездом их восторги таит.
Грудь их - защита надежнее всяких защит.
Чувства к тебе не изменит презренный обман.
Грудью вперед - сокрушат они вражеский стан.
Славная родина, что ты сегодня грустна?

[wsir1963]

Николоз (Николай) Мелитонович Бараташвили
        (1817-1845)



      Николоз (Николай) Мелитонович Бараташвили родился в Тбилиси 15 (27) декабря 1817 года. Семья его была из знатного, но обедневшего княжеского рода. Отец, Мелитон, свободно владевший как русским, так и кавказскими языками, служил чиновником при Ермолове и Паскевиче. По свидетельству современников, это был вспыльчивый человек, ведший довольно беспечную жизнь. Он постепенно разорился, и неоплаченные долги омрачили жизнь его семьи. Бедственное материальное положение отца во многом определило судьбу Николоза.
        Мать поэта Евфимия (Ефемия), старшая и любимая сестра поэта Григола Орбелиани, обладала редкими душевными качествами, и поэт во многом унаследовал благородные черты ее характера. По свидетельству дочери, она была женщиной редкой доброты, прекрасной семьянинкой. Мать была первой учительницей сына, и первыми книгами его стали Псалтырь, Часослов и Евангелие. Гимнографический стиль и лексика ряда стихотворений Н. Бараташвили показывают, что он прекрасно знал величественные памятники древнегрузинской литературы.
        Десятилетнего Тато (так его звали близкие) определили в Тбилисское благородное училище, в 1830 году преобразованное в гимназию. На духовное становление поэта в эти годы сильное влияние оказала личность известного общественно-политического деятеля и философа Соломона Додашвили и других прогрессивных педагогов. Был он способным учеником, отличался веселым, живым нравом, был острым на язык, прекрасно танцевал. У мальчика были живые черные глаза, брови, сходившиеся на переносице, и каштановые волосы (подлинный портрет Н. Бараташвили не сохранился). Роста был среднего, худощавый, крепкого сложения, носил обычно черкеску и маленькую грузинскую шапочку.
        Гимназисты увлекались литературой, читали Байрона, Гёте,Мицкевича, Пушкина, выпускали рукописный журнал “Цветок Тифлисской гимназии”. В письмах Бараташвили нередко встречаются реминисценции произведений русских поэтов. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что учащаяся молодежь вращалась в обществе сосланных на Кавказ декабристов и участников польского восстания 1831 года.
        Значительное влияние на последующую жизнь и творчество Н. Бараташвили оказали события 1832 года. (В 1928 году в Грузии возникло тайное общество. В его состав вошли: Александр Орбелиани, Соломон Додашвили, Элизбар Эристави, Григол Орбелиани, Георгий Эристави, Вахтанг Орбелиани и многие другие. Целью общества было освобождение Грузии из-под власти царского самодержавия. Заговор был раскрыт. После расследования и суда в 1832 году все видные члены общества были высланы из Грузии. Среди них дядя поэта Григол Орбелиани и его учитель Соломон Додашвили.)
        В юности Бараташвили получил травму и на всю жизнь остался слегка хромым. Это сделало еще более нервным и без того впечатлительного юношу. Однако живой характер его мало изменился, и до конца жизни он остался прекрасным товарищем, человеком остроумным, общительным, вносившим оживление во всякое общество.
        В 1835 году, по окончании гимназического курса, Н. Бараташвили намеревается поступить на военную службу или в университет. Родители не советовали сыну поступать на военную службу, но послать его в высшее учебное заведение не имели средств. Чтобы поддержать больного и окончательно разорившегося отца, он в восемнадцать лет поступил чиновником в высшее судебное учреждение на Кавказе, в Экспедицию суда и расправы. Легко себе представить его душевное состояние: мечта о студенческой жизни сменилась серыми буднями столоначальника в канцелярии. В своей переписке Н. Бараташвили жалуется на умственный застой общества, на “круг чиновников, который не выгоден для образования нравственности”.
        Свободные от службы часы поэт посвящает литературной работе. Для этого периода его жизни характерно некоторое духовное раздвоение: то веселое времяпрепровождение в холостяцкой компании, то полная замкнутость в самом себе. Он, по его словам, “одинок в этом обширном и многолюдном мире” и ищет уединения на Мтацминдской горе, на берегах Куры, на кладбище за Московской заставой.
        В письме к одному родственнику и другу, написанном на русском языке, он говорит “о непостижимости цели нашего существования, о безграничности желаний человеческих и суете всего подлунного, наполняющего душу ужасной пустотой”.
        В жизни ему фатально не везло: автору гениальных стихов негде было их печатать, лишь узкий круг друзей и родственников знал о нем как о поэте; влюбился он в Екатерину Чавчавадзе, сестру Н. А. Грибоедовой, и любовь, кажется, была взаимной, но первая красавица Грузии предпочла бедному юноше владетельного князя Мингрелии; обращался за помощью к дяде Григолу Орбелиани, но генералу и правителю Аварии как-то не удалось помочь своему племяннику хотя бы в том, чтобы найти для него подходящую службу.
        В 1844 году, прослужив полгода помощником нахичеванского уездного начальника, он был переведен на ту же должность в Ганджу, где скоро заболел злокачественной малярией, от которой и скончался на чужбине, в “жалкой избе”, совершенно одинокий 9 (21) октября 1845 года в возрасте 27 лет. Похоронен был в Гандже во дворе крепостной церкви, не оплаканный родными и друзьями.
        При жизни Н. Бараташвили не было напечатано ни одной его строчки. Стихи его распространялись лишь в немногочисленных автографах и списках. Впервые несколько стихотворений Бараташвили были опубликованы лишь через семь лет после его смерти, в 1852 году. После издания в 1876 году сборника его стихов на грузинском языке, Н. Бараташвили стал одним из самых популярных поэтов Грузии.
        Лишь спустя почти полвека после смерти поэта, в 1893 году, его прах был перенесен в Тбилиси. У вокзала собралась многотысячная толпа, обнажившая головы и преклонившая колени перед прахом своего великого поэта. Гроб был доставлен на руках до Дидубийского кладбища. Над могилой Н. Бараташвили Илья Чавчавадзе произнес свое знаменитое слово.
        При советской власти, в 1938 году, останки поэта были перенесены на воспетую им Мтацминду и преданы земле в Пантеоне выдающихся деятелей Грузии.

[wsir1963]

Как змеи, локоны твои распались...

Как змеи, локоны твои распались
По ниве счастья - по твоей груди.
Мои глаза от страсти разбежались -
Скорей оправь прическу, пощади!

Когда же ветер, овевая ниву,
Заматывает волосы в клубки,
Я тотчас же в тоске своей ревнивой
Тебя ревную к ветру по-мужски.


Цвет небесный, синий цвет

Цвет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.

Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.

Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.

Это легкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах моих.

Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.

1841

Перевод Бориса Пастернака


Мужское отрезвленье - не измена

Мужское отрезвленье - не измена,
Красавицы, как вы не хороши,
Очарованье внешности мгновенно,
Краса лица, - не красота души.

Печать красы, как всякий отпечаток,
Когда-нибудь сотрется и сойдет,
И слабость, и душевный недостаток
Любить не сущность, а её налёт.

Сама же красота иного корня
И вся насквозь божественна до дна.
И к этой красоте, как к силе горной,
В нас вечная любовь заронена.

Та красота стоит в душевном строе
И никогда не может стать стара,
Навек блаженны любящие двое,
Кто живы силами её добра.

Лишь между ними чувством все согрето,
И если есть на свете рай земной,
Он во взаимной преданности этой,
В бессмертной этой красоте двойной.

1842

Перевод Бориса Пастернака

Глаза с туманной поволокою

Глаза с туманной поволокою,
Полузакрытые истомой,
Как ваша сила мне жестокая
Под стрелами ресниц знакома!

Руками белыми, как лилии,
Нас страсть заковывает в цепи.
Уже нас не спасут усилия.
Мы пленники великолепья.

О взгляды, острые, как ножницы!
Мы славим вашу бессердечность
И жизнь вам отдаем в заложницы,
Чтоб выкупом нам стала вечность.

1842

перевод Бориса Пастернака

Когда ты, как жаркое солнце, взошла

Когда ты, как жаркое солнце, взошла
На тусклом, невзрачном моем кругозоре
И после унылых дождей без числа
Настали прозрачные, ясные зори,

Я думал — ты светоч над жизнью моей
В дороге средь мрака ночного и жути.
Куда ж ты? Как прежде, лучи эти лей.
Опять я в потемках стою на распутьи.

Я радость люблю и совсем не ворчун.
Свети мне, чтоб вновь на дорогу я вышел
И снова, коснувшись нетронутых струн,
В ответ твое дивное пенье услышал,

Чтобы в отдалении отзвук возник,
Чтоб нашим согласьем наполнились дали,
Чтоб, только повздоривши, мы через миг
Не помнили больше недолгой печали.

Едва на тебя набегут облака,
Кончаются радости все и забавы.
Пред этим мне всякая жертва легка,
И я для тебя отказался б от славы.

1840

Перевод Бориса Пастернака

Я помню, ты стояла

Я помню, ты стояла
В слезах, любовь моя,
Но губ не разжимала,
Причину слез тая.

Не о земном уроне
Ты думала в тот миг.
Красой потусторонней
Был озарен твой лик.

Мне ныне жизнью всею
Предмет тех слез открыт.
Что я осиротею,
Предсказывал твой вид.

Теперь, по сходству с теми,
Мне горечь всяких слез
Напоминает время,
Когда я в счастье рос.

1840

Перевод Бориса Пастернака

http://poem.com.ua/b...ty-stoyala.html

[wsir1963]

rostmari (19.11.2007, 18:06) писал:

Литература.  Первым грузинским литературным памятником является агиографические произведение «Мученичество Шушаник» (V в.) Якоба Хуцеси (Цуртавели).

Одна из самых плодотворных отраслей древнего грузинского художественного мышления — агиография (описание житий и мученичеств святых).

Политическая и идеологическая жизнь Грузии оказалась плодородной почвой для агиографии. Процесс ее развития не прекращался на протяжении V—XVIII веков, так как в этот промежуток времени у грузинской церкви не было недостатка ни в национальных мучениках, ни в необходимости преподать своей пастве уроки самоотверженности и самопожертвования.

Враги Грузии почти всегда были и врагами ее веры. Поэтому жанр «мученичества», наряду с жанром «жития», сопутствовал агиографической литературе вплоть до последних дней ее существования.

Начальный (кименный) этап грузинской оригинальной агиографии, с точки зрения современного читателя, по своей художественной и исторической ценности, значительно отличается от агиографической литературы тех стран, где этот жанр церковной письменности возник уже после, вследствие деятельности в Византии Симеона Метафраса и Иоанна Ксифилина (зарождение метафрассной агиографии).

В странах развитого христианства Ближнего Востока древнейшие агиографические произведения еще не подчинены строгому трафарету, так как агиографический шаблон еще не успел сложиться. К числу таких нешаблонных памятников относятся лучшие произведения древнегрузинской оригинальной агиографии.

В большинстве случаев агиограф описывает жизнь реального человека; если же личность его героя наделена особыми, выдающимися качествами, то он своей индивидуальностью оставляет след в памяти современников, что находит отражение и в произведении. Такой эффект усиливается, если автор является очевидцем подвижничества и мученичества своего героя и ему достает таланта распознать его неповторимые черты.

Именно таковым является произведение, которое в грузинской художественной и исторической прозе по праву занимает первое место как хронологически, так и по своим литературным достоинствам.

По видимому, «юношеский» возраст грузинской агиографии V века, свобода от трафаретов и строгих церковных шаблонов, позволили священнику Якову достичь особой художественной и исторической правды.

Высокий художественный уровень повествования и яркая индивидуальность героев грузинской версии «Мученичества Шушаник» являются дополнительным аргументом в пользу аутентичности произведения.

Следует подчеркнуть, что высокий художественный уровень свидетельствует также и о том, что «Мученичество Шушаник» вряд ли было стартовым произведением грузинской словесности.

***


Конец IV века и весь V век для стран Кавказа оказались роковыми. В 387 году Византия и Иран поделили между собой Армению. Воспользовавшись этим Иберия вернула себе Гугаретское питиахшество.

Гугаретский эристав стал питиахшем Картли и в государственной иерархии занял второе место после царя.

В 428 году пала в Армении власть последних Аршакидов, а в 443 году царская власть прекратила существование и в Албании. Лишь Картли сохранила государственный суверенитет до 20-х годов VI-го столетия.  

Последние четыре десятилетия V века для Картлийского wарства были годами больших политических свершений: под предводительством Вахтанга Горгасала Картли объединила Восточную и Западную Грузию почти в тех же границах, как это позднее более прочно удалось сделать только в XI—XII веках.

Первое единение феодальной Грузии породило «Мученичество Шушаник» священника Якова, в торое — «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели.

К середине V века попытки Ирана отнять у стран Кавказа их национальную самобытность, превратив их в свою безликую провинцию, достигли кульминации. С этой целью были использованы все средства: переброска грузинских, армянских и албанских конниц в Среднюю Азию для участия в длительных военных операциях, перепись населения с целью отягчения налогов, обложение церквей данью, назначение иранских чиновников на высокие должности светских и идеологических правителей, насильственное распространение огнепоклонства и т. д.

Одним из главных этапов этого коварного плана было отозвание представителей знати этих стран к Иранскому двору для принятия маздеизма.

Во главе армянских феодалов в это время стоял спарапет Армении Вардан Мамиконян. Предводителем грузин был питиахш Картли — Аршуша. По сведениям армянского историка V века Лазара Парпеци, Вардан и Аршуша были свойственниками, как это часто имело место между грузинскими и армянскими феодалами: Аршуша был женат на Анушврам, сестре Дзвик — жены брата Вардана hМаяка Мамикояяна из рода Арцрунов.

Высшая знать Картли, Армении и Албании для видимости приняла маздеизм, с целью усыпить бдительность Иранского двора и подготовить восстание. Несмотря на это иранский шах Иездигерд II (438—457) им полностью не доверился и оставил у себя заложников, в числе которых был один из самых влиятельных лиц на Кавказе — питиахш Картли — Аршуша.

Восстание 451 года потерпело поражение. На поле битвы пали его предводители Вардан и hМаяк Мамиконяны. Вернувшись в 455 году из Ирана, Аршуша не оставил без присмотра малолетних сыновей своего свояка hМаяка (Ваhана, Васака и Арташеса), выпросил их у Иездигерда и забрал на воспитание в свою резиденцию — город Цуртави, вместе с их матерью и всем домом.

Ровно через десять лет с этого момента, в Цуртави произошла трагедия, описанная священником Яковом в «Мученичестве Шушаник».

В «Мученичестве Шушаник» повествование идет от первого лица. Читатель постоянно ощущает зримое или незримое присутствие автора. Из текста явствует, что рассказчик, некий священик Яков, — духовный наставник царицы Шушаник.

Вот, несколько характерных мест из повести: «Придворный епископ питиахша, по имени Апоц, находился в отлучке, его-то сопровождал я, духовник царицы Шушаник» (§111). «Пока мы были заняты такой беседой, явился некий отрок и стал спрашивать: «Здесь ли Яков?» А я спросил его: «Что хочешь?». Тот ответил: «Питиахш требует его к себе». Это удивило меня: «Зачем он требует меня в такое время?» (§ VII).

Конечно, для восстановления биографии священника Якова, содержащиеся в тексте «Мученичества» сведения недостаточны, но других данных о нем в грузинской письменности не сохранилось.

Некий Яков, цуртавский епископ, дважды упоминается в «Книге посланий» (на древнеармянском языке), которая содержит материал о церковном споре, происшедшем в начале VII века между армянами и грузинами. Впервые об этом цуртавском епископе упоминает католикос Картли Кирон, в числе 11-ти цуртавских епископов со времен Шушаник. Во [12] второй раз имя Якова встречается в списке грузинских епископов, участников Двинского церковного собора 506 года.

В свое время было высказано предположение, что священник цуртавской церкви Яков, мог позднее стать епископом, что дало повод специалистам отождествить автора «Мученичества Шушаник» с упомянутым в «Книге посланий» Яковом Цуртавским.

Думается, что для такой идентификации нет достаточного основания: 1. Яков везде называет себя священником (хуцеси), что свидетельствует о том, что в процессе создания сочинения, он не поднимался выше этой ступени. Когда писалось «Мученичество Шушаник» (до 484 года), Цуртавскую кафедру, без всякого сомнения, занимал, если не Апоц, то Гарник, или Сапак. 2. Согласно «Книге посланий», начиная со времен Шушаник до конца VI века, в Цуртави сменилось 11 епископов, первым из которых был знакомый нам по «Мученичеству» — Апоц, а пятым некий Яков. Апоц был епископом в 60—70-х годах V века, Яков — в 506 году. С начала событий, в которые была вовлечена Шушаник, до 506 года прошло ровно 40 лет. Трудно представить себе в 465 году личного духовника царицы настолько молодым (к этому времени Яков уже давно занимал пост придворного священника питиахша), чтобы спустя 40 лет, он все еще мог претендовать на сан епископа.

Обилие и точность интимных деталей, искренность эмоций, непогрешимость хронологии, четкость в описании среды и ситуаций свидетельствуют о том, что описание мученичества с позиции рассказчика для священника Якова не есть лишь литературный прием. Он действительно является очевидцем и участником событий, приключившихся с Шушаник. Все это не только усиливает веру читателя в подлинность произведения, но и втягивает его в перипетии сюжета настолько, что заставляет переживать трагедию так же, как переживал ее очевидец.

Священник Яков по национальности грузин, о чем в первую очередь свидетельствует его язык: поразительно естественный, лаконичный и точный, по духу и стилю подлинно грузинский. Ни один из существующих переводов, в том числе и предлагаемый в настоящем издании, не может дать иноязычному читателю полного представления о высоком художественном уровне оригинала. Этот факт, наряду с другим и данными, является дополнительным аргументом в пользу первичности грузинской версии.

* * *

Прошло немного времени после мученичества Шушаник и священник Яков взялся за его описание. Возможно, автор делал соответствующие заметки и в течение тех восьми лет, когда развертывалось описанное в произведении событие. Такое предположение не лишено оснований, так как согласно тексту, Яков решил описать судьбу Шушаник сразу же после ухода царицы из дому: «И присовокупил я тайно: «Скажи мне, что у тебя на душе, чтобы знать мне об этом и суметь описать твое труженичество». Она спросила: «Почему спрашиваешь об этом?» Я задал вопрос:

«Твердо стоишь за свои убеждения?» Она сказала: «Не быть тому, чтобы я стала сообщницей Варскена в (преступных) его делах и грехах». Тогда я сказал: «Он жестокого нрава. Он подвергнет тебя избиению, великим истязаниям» (§ III).

Возможно, что в предсказаниях Якова в какой-то мере отразился уже свершившийся факт, но то, что описание судьбы Шушаник им было задумано заранее и подготовлен соответствующий материал, явствует хотя бы из явно документальных диалогов, характерных деталей и реалистичности эмоций. В качестве примера можно привести один отрывок: «Некий диакон, служивший при епископе, оказался рядом с Шушаник в то самое время, когда ее выводили из дворца. Пожелал он сказать ей (в напутствие): «Стойко держись!» Но так как питиахш вдруг бросил на него взгляд, то он успел произнести лишь «Стой...» и поспешно убежал» (§ IX).  

Специалистами высказано предположение, что «Мученичество Шушаник» сохранилось до наших дней не совсем в том виде, в каком оно вышло из под пера автора. Тексту должно недоставать какой-то части в самом начале повествования. Первая же фраза: «Теперь я вам поведаю истинную повесть о кончине святой и блаженной Шушаник», дает исследователям основание предполагать существование вводной части рассказа, что подтверждается словами Якова о том,. что Шушаник была: «женщина с детства богобоязненная,. как уже было сказано» .

Эта, вводная, часть произведения или утеряна, или позднее сокращена редакторами, считавшими обязательным описание только ситуации самого мученичества.

Высказано и другое предположение, в частности, что у священника Якова было еще одно «историческое произведение, в котором он мимоходом касался смерти Шушаник, как это мы видим теперь в истории Вахтанга Горгасала»  

Произведению недостает тех эпизодов из жизни Шушаник, которые сохранились в армянской версии.

Это касается, в частности, третьего мученичества Шушаник и эпизода смерти ее сына, утонувшего в реке. Место этого второго эпизода, думается, в XII параграфе произведения. Священник Яков пишет: «Тем временем блаженной Шушаник сообщили: «(Питиахш) обратил твоих детей в веру магов». Она стала возносить молитвы богу с великим плачем, биться головой о землю. Она сказала со вздохом: «Благодарю тебя,. господи боже наш, потому, что они были не мои, они были даны мне тобой. Как угодно тебе, да будет воля твоя» (§ХП). В описанной ситуации благодарить бога и перепоручать ему своих детей в устах мученицы звучало бы несколько цинично. Шушаник как бы упрекает бога, говоря ему: .пеняй, мол, на себя, если дети твои поклоняются не тебе, а огню. Создалось  бы совершенно иное впечатление, если бы Шушаник обратилась к богу с благодарственными словами, узнав о гибели сына, а не о его обращении в маздеизм, приблизительно так, как это сохранилось в тексте армянской версии: «Один из отроков упал в реку, ввергнув в великую скорбь питиахша и всю страну. А блаженная царица узнав, благодарила бога, говоря: «Правда плоть его умерла, но душа избегла западни отца-отступника»  

В «Мученичестве Шушаник» встречаются также поздние вставки и изменения.

Считается, например, что к их числу относится замена грузинского наименования одного из месяцев древнегрузинского календаря (***), римским названием месяца — «октябрь», глосса об упоминании Козьмы и Дамиана 17-го октября и т. д.  

Учитывая все эти детали, можно, повидимому, согласиться и с предположением о позднейшей вставке описания чудес, совершенных царицей Шушаник еще при жизни.

Из композиционного анализа текста явствует, что рассказ о посещении «мужьями и женами» святой Шушаник в крепости, куда она была заключена, и история исцеления немощных, механически вставлены в прерванное повествование и не вяжутся с развитием сюжета. Высказано предположение, что вставка сделана в IX—XII в.в., когда усилился культ национальных святых в Грузии .

Такая постановка вопроса очень важна, в первую очередь, с точки зрения источниковедения, так как «Мученичество Шушаник» — единственное раннее агиографическое произведение, где святая творит чудеса еще при жизни: исследователь получает важную точку опоры общехронологического характера для разграничения периодов в развитии агиографии.   Однако, следует учесть, что уже к концу Х века историк Ухтанес распологал текстом с описанием чудес .

* * *


Шушаник была дочерью армянского спаспета Вардана Мамиконяна — героя армянского восстания 451 года. О ее детстве нам ничего не известно, но священник Яков был о нем осведомлен. В «Мученичестве Шушаник» он пишет: «Женат он (Варскен) был на дочери армянского спаспета Вардана, о ком я пишу для вас, женщине с детства богобоязненной, как уже было сказано». Как видно из цитаты, Яковом было описано детство царицы, возможно, только в нескольких строках, но все же в них, невидимому, содержалось больше сведений, чем в дошедшем до нас тексте.

Какова дата, хотя бы приблизительная, рождения Шушаник? Высказано предположение, что Шушаник старшая дочь Вардана Мамиконяна и родилась она в 409 году . Дата эта условная и опирается на также условно датированную последовательность событий. За исходную принимается приблизительно вычисленная дата рождения деда Вардана Мамиконяна, католикоса Саhака — 348 год. Каждое последующее поколение предположительно отделено от предыдущего приблизительно на 20 лет; таким образом: Вардан должен был родиться в 388 г., жениться в 408 г., в 409 г. у него, по этой релятивной хронологии, должна была родиться дочь — Шушаник, в 410/411 г. — вторая дочь, по имени Вардануш; в 451 году Вардан погиб в Аварайрском сражении.

Из приведенной хронологии достоверна лишь одна дата— год гибели Вардана Мамиконяна — 451. Остальные даты, по-видимому, следует пересмотреть, исходя из следующих данных:  

1. В 451 году в Аварайрском сражении Вардан Мамиконян возглавлял армянское войско. Трудно поверить, что героические деяния, описанные историком, почти современником полководца, относятся к 63-летнему старцу: «С великой мощью бросился он туда, и прорвав правое крыло персидского полка, ударил на зверей и, окружив кольцом, избивал их тут же на месте». «А доблестный Вардан со своими храбрыми соратниками немалое побоище произвел там, в том месте, где и сам он удостоился принять священное мученичество».

2. Жертвой восстания 451 года стал и младший брат Вардана — hМаяк Мамиконян. У него осталось четверо детей, которые, по сообщению их сверстника, впоследствии историка — Лазара Парпеци — в 455 году были еще малолетними. Младший из них, Вард, был настолько мал, что остался с кормилицей в Тао, а трое остальных, будучи также «очень маленькими», в 451—455 годах были взяты Аршушей питиахшем в Картли на воспитание. Старший сын hМаяка — Bahан — по показанию того же Лазара Парпеци, и после 455-го года забавлялся детскими играми. Совершенно очевидно, что к этому времени ему было меньше 15 лет и рождение его следует отнести приблизительно к дате позднее 440 года. Если допустить, что первенец у hМаяка появился, когда ему было около 20 лет, то сам он должен был родиться приблизительно в 420 году, но в таком случае разница в возрасте между братьями будет равна 30 годам, тогда как их отец — hАмазасп— других детей между ними не имел. Таким образом, если придерживаться указанной хронологии, получится, что hМаяк Мамиконян был младше своей племянницы по крайней мере лет на десять.

3. В произведении священника Якова нигде не подчеркивается возраст героев, но пафос всего повествования таков, что читателю трудно представить Варскена и Шушаник в преклонном возрасте, особенно учитывая их взаимоотношения, причины драмы, раскрытой на фоне семейных отношений. Есть в сочинении, с этой точки зрения, и определенные ориентиры. У Варскена и Шушаник «на восьмом году царствования царя Пероза» (465) были три сына и одна дочь. Они были настолько малы, что даже спустя 8 лет не смогли принять участия в семейном конфликте и в вопросах веры полностью подчинились воле отца. По данным армянской версии «Мученичества», когда из страха перед врагом, пожелали вывезти детей из города, один из них при переходе через мост, упал в воду и утонул. А по тем временам, первенцу женщины, которой далеко за 60, должно было быть по крайней мере лет 45.

Перед смертью измученная Шушаник обращается к своему деверю Джоджику: «И да воздаст ему бог за то, что так безвременно снял мои плоды, загасил мой светильник и загубил мой цветок, затемнил красоту добродетели моей и унизил мое достоинство» (§XVI). Маловероятно, чтобы автор-очевидец вложил эти слова в уста почти 70-летней царицы.

4. То же самое можно сказать и о возрасте питиахша Варскена. Трудно представить себе старика, перешагнувшего за 70 лет, который с легкостью покрывает расстояние от Цуртави до Дербенда и Ктесифона, то воюет, то охотится вволю. А отъезд человека столь преклонного возраста в Иран с целью женитьбы, и возникшая на этой почве семейная драма (ревность Варскена к жене: если я отправлю ее в Чор, вдруг она там станет женой какого-либо князя) у читателя-современника вызвали бы скорей улыбку, чем сочувствие к героям.

Будь Варскен в 449—455 годах 50-и лет, трон питиахша Картли занимал бы он и к царскому двору в Ктесифон отозвали бы именно его, а не его Отца — Аршушу, который к этому времени соответственно был бы уже старцем. Кроме того, как известно из сведений Лазара Парпеци, Варскен по политическим соображениям был убит по приказу Вахтанга Горгасала в 484 году. Сомнительно, чтобы глубокий старец, перешагнувший за 80 лет, мог в политической жизни страны играть столь существенную роль, чтобы царскому двору пришлось прибегнуть к такому крайнему средству.

Так, когда же должна была родиться Шушаник?

Думается, в сочинении имеются некоторые ориентиры для выяснения этого вопроса хотя бы приблизительно.  

В одной из бесед Шушаннк с ее деверем Джоджиком, выясняется, что они росли вместе при дворе питиахша Аршуши: «Джоджик же (снова войдя), говорил ей с мольбой: «Ты сестра наша, не погуби нарпцын дом этот твой». А святая Шушаник ответила: «Знаю, что я сестра твоя и что мы с тобой вместе воспитаны» (§ VII). Вот откуда она осведомлена так хорошо о подлинном христианском лице своего свекра, хотя ей несомненно было известно и то, что питиахш Аршуша, будучи в Иране, принял маздеизм.

По этой же причине, Шушаник позволяет себе обратиться к Варскену в следующих выражениях: «Твой отец воздвиг усыпальницы мучеников и церкви. Ты же осквернил богоугодные дела своего отца, изменил его добрым деяниям. Твой отец дом свой превратил в обиталище святых, а ты ввел туда демонов, он исповедовал бога, (творца) неба и земли, он веровал в него, ты же отверг истинного бога и стал поклоняться огню».

Как могла попасть Шушаник в Картли в детстве, до замужества?

Очевидно, это не могло случиться до смерти ее отца Вардана. Малолетнюю Шушаник, по всей видимости, отправили в Цуртави непосредственно после поражения восстания 451 года, дав ей возможность избегнуть судьбы детей hМаяка Мамиконяна, высланных в Ктесифон. После такого предположения, становится понятным, как оказалась в Цуртави молочная сестра Шушаник, которую, по тексту, Варскен послал к своей супруге, чтобы склонить ее к возвращению во дворец. Ее, по видимому, включили в свиту, сопровождавшую малолетнюю Шушаник, подобно тому, как поступили и с сыновьями hМаяка, сопроводив его свиту сверстниками из Армении, среди которых оказался и Лазар Парпеци.

Таким образом, по предложенной хронологии, Шушаник родилась в начале 40-х годов V века. В 16—17 летнем возрасте, во второй половине 50-х годов, она вышла замуж за сына питиахша Аршуши — Варскена, а на «восьмом году царствования царя Пероза» ей было приблизительно 25 лет.  

Шушаник святая мученица как для грузинской, так и для армянской церкви. Армянка по происхождению, она воспитывалась в Грузии, здесь провела большую часть жизни, здесь приняла мученическую смерть и здесь же погребена.

Для грузин женщина-армянка стала символом самопожертвования во имя национальной независимости и веры Грузии.

Как могло случиться, что одну и ту же мученицу к лику святых причислила и монофизитская и диофизитская церковь?

В I веке до нашей эры царь Армении Тигран Великий присоединил к северной части своей обширной империи южные провинции Картли, среди которых было питиахшество Гугарети, где позднее развернулась трагедия, описанная в «Мученичестве Шушаник». Картлийскому царству удалось вернуть эту провинцию полностью лишь в 387 г. н“ э. после того, как Византия и Иран поделили между собой Армению. Питиахш Гугарети стал также и питиахшем Картли, заняв в государственной иерархии место непосредственно после царя.

Провинция Гугарети была расположена на границе между Арменией и Грузией. Политически она примыкала то к одной, то к другой стране. По этой причине на ее территории наряду с грузинами жили и армяне.

В цуртавской епархии, по сведению «Книги посланий», в начале VII века, у армянского населения была своя община,. с монастырями, монахами, деревенскими священниками.

Армянское население Гугарети состояло из крестьян и дворян. Привилегированный слой особенно разросся и усилился после поражения восстания 451 года, когда армянская знать укрылась в Картли. Ее часть, как известно, позднее вернулась на родину и возглавила освободительное движение-страны (Ваhан Мамиконян); часть же, вероятно, окончательно обосновалась в Гугарети.

Став супругой гугаретского питиахша, Шушаник особо позаботилась об армянской общине цуртавской паствы, о сохранении для нее национального облика. Нам трудно сейчас судить, ввела ли она сама обычай ведения богослужения в Цуртави наряду с грузинским и на армянском языке, или же это новое правило было установлено уже после смерти Шушаник, в ее честь .Как бы там ни было в действительности, ясно, что Шушаник собиралась ввести церковную службу на двух языках и если это осуществилось позднее, то была исполнена ее воля. В «Книге посланий» сообщается, что со времен Шушаник в цуртавской епархии установилась традиция обучать юношей, предназначенных в священники, как грузинской, так и армянской грамоте. Начиная с того же времени, цуртавские епископы были обязаны владеть обоими языками. Армянин по происхождению обучался грузинскому языку и письменности здесь же, в грузинской среде, грузин посылался в Армению, так как на месте, по-видимому, соответствующих условий не было.

Такое покровительство по отношению к армянской общине цуртавской паствы и забота о сохранении ее национальной самобытности, создали Шушаник большой авторитет среди местного армянского населения.

После мученической смерти Шушаник, культ ее из Гугарети постепенно распространился на всеармянскую церковь. Из переписки глав грузинской и армянской церквей в начале VII века явствует, что Шушаник к этому времени и для армянской церкви уже была святой. Постепенно усыпальница Шушаник в Цуртави превратилась в место паломничества армянских пилигримов.

Но армянская церковь этим не довольствуется. В конце Х века она посылает историка Ухтанеса в Цуртави, чтобы он на месте собрал письменные и устные сведения о мученичестве Шушаник.  

И действительно, Ухтанес ознакомился здесь с сочинением священика Якова и посетил места мученичества Шушаник. Не исключено, что происхождение армянской версии «Мученичества Шушаник» непосредственно связано с этой миссией.

Гугарети оказалась тем пороховым складом, где на рубеже VI—VII веков вспыхнул раскол между грузинской и армянской церквами.

Епископ цуртавский Моисей (по происхождению армянин) и армянская община его епархии не поддержали халкедонитскую и провизантийскую ориентацию грузинской церкви, усмотрев в ней попытку энергичного проведения грузинской национальной политики. Католикос Картли Кирон, по видимому, задался целью подвергнуть ассимиляции смешанное население Гугарети и изъять армянский язык из богослужения, хотя говорить об этом открыто он избегал. Ему было прекрасно известно, что введение армянского богослужения в цуртавской церкви связывалось с именем Шушаник и пока ее могила оставалась местом паломничества армянских пилигримов, осуществление задуманной им политики в Гугарети было бы затруднено. Поэтому, вполне вероятно, что устное предание о перенесении католикосом Картли Кироном праха Шушаник в Тбилиси, соответствует истине, хотя армянская церковь противопоставила этой версии свое предание о перенесении праха Шушаник не в Тбилиси, а в Ахпат. Так или иначе, согласно обеим версиям, в какой-то период прах Шушаник из Цуртави был перенесен. Вопрос состоит в том, когда это произошло и что послужило тому причиной? Если верить сведениям историка Ухтанеса, то в конце Х века в Цуртави все еще показывали место упокоения Шушаник, где он бывал не раз и сам. Но известно немало случаев, когда после перенесения праха мученика в другое место, старая могила сохраняла прежнее, порой большее значение, чем место нового упокоения.

Таким образом, разрыв, происшедший между грузинской и армянской церквами, связан с именем Шушаник. Для   армян, живших в Грузии, она стала символом армянского родного вероисповедания, а место ее упокоения его материальным воплощением. Грузинская церковь попыталась убрать этот символ, но так, чтобы ни в малейшей степени не омрачить памяти святой. Напротив, она поставила мученицу в первый ряд грузинских национальных святых. Для этого, повидимому, имелись по крайней мере две причины: во-первых, борьба Шушаник против принятия ее мужем и семьей маздеизма при тогдашнем международном положении грузинского государства, реально означала также и борьбу за грузинскую национальную независимость и грузинская церковь должным образом оценила это самопожертвование. Во-вторых, причисление Шушаник к лику грузинских святых снимало необходимость существования именно армянского богослужения на месте ее усыпальницы.

Но все это — национальные вопросы, имеющие и свою идеологическую основу.

Армения и Картли приняли христианство почти одновременно (в начале IV века). По кавказской традиции просветители обеих стран были тесно связаны друг с другом. Фактически они представляли два разветвления одной миссии.

Провозгласив христианство государственной религией, страны Кавказа противопоставили себя зороастрийскому Ирану, а позднее на протяжении целых десяти веков, оказались почти изолированными в мусульманском окружении.

Но в процессе борьбы за приоритет на Кавказе, необходимость в самообороне от взаимовлияния, требовала выработки внутри общей идеологии, определенных различий. Поэтому Картли и Армения из тех ответвлений христианства, которые возникли в V веке в недрах восточной церкви, выбрали разные течения.

Армяне, приняв христианство, тем самым не только противопоставили себя Ирану, но, выбрав его восточный вариант — монофизитство — отмежевались и от Византии, потеряв при этом сильного союзника-единоверца. Зато армянская церковь приобрела целиком национальный характер, смогла заменить собой утерянную государственность, а позднее объединить армянскую диаспору во всем мире.  

В кавказоведении распространена точка зрения, что с 451 года вплоть до начала VII века официальной верой грузинской церкви было монофизитство и идеологическое единство с армянской церковью осуществлялось на этой основе.

Наличие культа Шушаник в обеих церквах служит как бы подтверждением этого тезиса, но тот же факт его же и отрицает: почему грузинская халкедонитская церковь не постаралась стереть следы своего монофизитства и не отреклась от общих с армянской церковью святых?

Дело в том, что, по мнению халкедонитской историографии, двинский католикосат принял монофизитство лишь на втором местном (двинском) церковном соборе 551 года. До этого времени армянская церковь, так же как и картлийская, была православной. Поэтому грузинская, и вообще халкедонитская, церковь признает всех тех церковных деятелей и святых, которые подвижничали в Армении до 551 года. По этой же причине она не боится обвинения в монофизитстве на том основании, что в этот период у нее окажутся общие с армянской церковью святые.

Но это был субъективный взгляд грузинской церкви на церковную историю стран Кавказа. Каковыми же были реальные обстоятельства?

Как указывают исторические источники, во второй половине V века страны Кавказа были настолько поглощены борьбой против Ирана и маздеизма, что в монофизитско-диофизитской полемике не принимали никакого участия. Спор этот достиг наших стран только к началу VI века и то на уровне примиренческого «hЕнотикона» византийского императора Зенона.

Таким образом, мученичество Шушаник и возникновение ее культа совпали с нейтральным отношением кавказской церкви к спору между монофизитами и диофизитами.

Сама мученица оказала большую услугу с одной стороны грузинской национальной церкви в ее борьбе против маздеизма, с другой же армянской церкви в укреплении армянской общины цуртавской епархии. Благодаря этому Шушаник приобрела имя всекавказской святой. Но так как в агиографии отразилась только ее заслуга перед грузинской церковью,   то в списке национальных героев Шушаник оказалась только в Грузии, что лишний раз доказывает первичность грузинской версии произведения священника Якова.

Сегодня уже трудно представить себе конкретно, что происходило в Картлийском царстве в 60—70 годах V века. Ясно одно: сановник первого ранга, правитель важнейшей пограничной провинции — Варскен — стал на путь децентрализации государства.

В произведении священика Якова царь Картли вообще нигде не фигурирует. Варскен предстает перед читателем полновластным правителем своей страны. Он самостоятельно устанавливает внешнеполитические контакты, принимает участие в дальных походах и т. д.

Высказано предположение, что с целью достижения полной независимости, Варскен воспользовался пребыванием Вахтанга Горгасала в ту пору в Иране. Так или иначе, перед восстанием против Ирана в 484 году Вахтанг Горгасал приказал умертвить Варскена, несомненно по той причине, что тот мешал делу объединения Грузии и борьбе за национальную независимость.

Нам неизвестно, сознавала ли Шушаник, что благодаря своему мученичеству, оказалась в самой гуще политических коллизий. Однако, ясно, что женщина-армянка оказалась в стане павших в борьбе за единое грузинское национальное государство и за единую грузинскую национальную церковь.

Невидимому, Шушаник и Варскен были первыми жертвами общекавказского восстания, начатого под предводительством Вахтанга Горгасала. Однако Шушаник стала символом борьбы за национальную независимость и осталась им навеки, Варскену же выпало на долю встретить приговор современников и истории в качестве предателя родины и веры отцов.

* * *


Изображение Якова Цуртавели (V век), автора первого памятника грузинской литературы.

Произведение священника Якова-шедевр художественного мышления средневековой Грузии. К сожалению, перевод  не в состоянии отразить поразительную лаконичность его фразы, сдержанную экспрессию, непосредственность повествования, богатство подтекста.

Благодаря мощи и простоте языка, оно по сей день воспринимается как эталон грузинской прозы, связующее звено между новой и древней грузинской литературой. Но гениальность сочинения священника Якова не ограничивается совершенством формы.

Отраженная в нем действительность и взаимоотношения между героями не только высокохудожественны, но и безупречны с исторической точки зрения. Это счастливое совпадение дает историку возможность, использовать «Мученичество Шушаник» как первоисточник для воссоздания раннего этапа истории феодальной Грузии. Произведение содержит богатейший материал для исследования политического, социального и идеологического положения, структуры церкви и феодального дома, семейного быта, обычного права и многих других сторон истории Грузии V века.

Полное раскрытие подтекста «Мученичества Шушаник» все еще остается задачей будущих поколений, исследователей культуры и истории Кавказа.

Полный текст: http://vostlit.narod...usanik/pred.htm

[wsir1963]

МУЧЕНИЧЕСТВО ШУШАНИК

Месяца октября 17

/11/ Теперь я вам поведаю истинную повесть о кончине святой и блаженной Шушаник.

Это было восьмое лето царствования персидского царя [Пероза] 1, когда питиахш 2 Варскен, сын Аршуши 3, отправился к царскому двору 4.

Рожденный от родителей христианской веры, Варскен сначала сам исповедовал христианство. Женат он был на дочери армянского спаспета 5 Вардана 6, о ком я пишу для вас, женщине с детства богобоязненной, как уже было сказано, носившей имена по отцу — Вардан 7, а ласкательное — Шушаник 8. Непрестанно думала она о дурном поведении своего мужа и заклинала всех, творить молитву за него, дабы бог отвратил' его от безрассудства и обратил к благоразумию Христову.

Кто может по-настоящему рассказать про это жалкое существо, трижды несчастного, вконец обреченного Варскена, описать, как он отказался от упования на Христа! Или кто не стал бы его оплакивать как человека, никогда не испытавшего ни горя, ни страха, ни силы меча, ни горечи заточения во имя Христа.

Когда предстал он перед царем персидским, не то чтобы стал добываться почета, напротив того, он принес в жертву царю себя самого: /12/ отрекшись от истинного бога, стал поклоняться огню и сам себя отлучил от Христа. Этот несчастный просил царя выдать за него замуж (персиянку). Этим Варскен хотел угодить царю. Он говорил ему: «Законную жену свою и детей своих также обращу я в твою веру». То есть Варскен обещал царю совершить дело, которого Шушаник не поручала [30] ему. Царь был рад этому и велел выдать за него замуж царскую дочь.

II

После этого питиахш отпросился у персидского царя. Достигнув (на обратном пути) пределов Картли 9, области hEpeти 10, он задумал известить (о своем прибытии), чтобы азнауpы 11 и его дети и слуги вышли ему навстречу, и он вместе с ними вступил в страну как преданный ей (правитель).

Ради этого он выслал вперед своего раба 12 на посольской лошади в селоград 13, называемый Цуртави 14.

Когда раб прибыл туда, он предстал перед Шушаник, нашей царицей, и приветствовал ее. А блаженная Шушаник пророчески сказала ему: «Если он жив душой, то пожелаю здравствовать и ему и тебе. Если же вы уже мертвы душой, то твое приветствие да возвратится тебе» (Срв. Матф. 10, 13.). Раб не дерзнул отвечать ей. А святая Шушаник заклинала его сказать истину. Наконец, посланец открыл правду, сказав: «Варскен отверг :истинного бога».

Когда услышала это блаженная Шушаник, павши, стала биться головой оземь и с горькими слезами причитать: «Жалейте все несчастного Варскена, он отверг истинного бога, он исповедовал атрошан 15, присоединился к безбожным».

Затем Шушаник поднялась, покинула /13/ свой дворец и со страхом божьим направилась к церкви, взяв с собой и своих трех сыновей и дочь. В церкви она поставила их перед алтарем и стала молиться: «Господи боже! Ты мне их даровала, ты же защити их, принявших крещение в святой купели святого духа, чтобы составить едино стадо единого пастыря (Срв. Иоан. 10, 16.), господа нашего Иисуса Христа».

После того как отслужили вечерню, Шушаник нашла маленький домик близ церкви и вошла туда, полная горести. Она прислонилась в углу к стене и заплакала горькими слезами. [31]

III

(Когда это происходило), придворный епископ питиахша, по имени Апоц, находился в отлучке, — ему случилось отправиться в обитель одного святого человека для получения от него совета по некоторому вопросу. Его-то сопровождал я, духовник (В тексте — хуцеси, букв. священник, пресвитер.) царицы Шушаник. Неожиданно к нам явился из дворца диакон и рассказал обо всем происшедшем: о возвращении питиахша и о делах царицы. Мы преисполнились печалью и подняли великий плач, охваченные горем от обнаружившихся грехов наших.

Я удалился оттуда раньше (других) и прибыл в село-град, где пребывала блаженная Шушаник. И увидев, что она в безысходном горе, я стал плакать вместе с ней и говорить:

«Тебе предстоит, о царица, совершить великий подвиг. Храни веру христианскую, чтобы дьявол (В тексте — мтери, букв. враг.) наподобие рака, не нашел в тебе пищу для себя» (Срв. II Тим. 2, 17.). Святая Шушаник ответила мне: «Наставник (В тексте — хуцеси, букв. священник, пресвитер.), я готова совершить великий подвиг». Я сказал:

«Так! будь бодра, терпелива, великодушна!» Она произнесла в ответ: «Одну меня постигло это горе». А я ответил: «Твое горе — наше горе, твоя радость — /14/ наша радость. Ты для нас была не только царицей, ты о всех нас заботилась, как о собственных детях».

И присовокупил я тайно: «Скажи мне, что у тебя на душе, чтобы знать мне об этом и суметь описать твое труженичество». Она спросила: «Почему спрашиваешь об этом?» Я задал вопрос: «Твердо стоишь за свои убеждения?» Она сказала: «Не быть тому, чтобы я стала сообщницей Варскена в (преступных) его делах и грехах». Тогда я сказал: «Он жестокого нрава. Он подвергнет тебя избиению, великим истязаниям». Она же ответила: «Лучше умереть мне от его руки, чем быть в единении с ним и погубить свою душу. Мне известны слова апостола Павла: «Брат или сестра не связаны, пусть расходятся» (Срв. I Корин. 7, 15.). «Это так!» — сказал я. [32]

IV

Пока у нас шла такая беседа, явился некий перс, предстал перед блаженной Шушаник и стал говорить ей плача: «Как это дом-то ваш, место покоя, вдруг стал несчастным! Там радость сменилась горем!» Между тем перс делал это по указанию Варскена. Он это говорил с лукавством, хотел подкупить ее сердце. Но Шушаник разгадала смысл лукавой речи и твердо оградила себя (от обмана).

Три дня спустя питиахш Варскен прибыл (в Цуртави). И тот перс тайно доложил ему: «Как мне стало известно, твоя жена отказалась от тебя. Но советую тебе, не говори ей резких слов, так как женщина, по природе, слабое существо» (В тексте букв. — природа женщин узка.).

На другой день, когда питиахш встал с постели, призвал нас, священников, к себе и, встретив приветливо, молвил: «Не избегайте меня и не гнушайтесь меня!» А мы ответили: «Погубил ты себя, погубил и нас!» Тогда он стал говорить: «Как осмелилась моя жена допустить по отношению ко мне /15/ такую выходку? Отправляйтесь вы к ней и скажите (от моего имени): Ты ниспровергла мое божество и посыпала пеплом мое ложе, ты оставила свое место и удалилась в другое».

(Когда это поручение нами было исполнено,) святая Шушаник ответила: «Не я воздвигла это божество, чтобы я его ниспровергла. А твой отец воздвиг усыпальницы мучеников и церкви. Ты же осквернил богоугодные дела своего отца, изменил его добрым деяниям. Твой отец дом свой превратил в обиталище святых, а ты ввел туда демонов; он исповедовал бога, (творца) неба и земли, он веровал в него, ты же отверг истинного бога и стал поклоняться огню. А так как ты отверг творца своего, я тоже пренебрегла тобой. Если даже подвергнешь меня истязаниям, то и тогда не заставишь меня стать соучастницей твоих действий».

Все ею сказанное мы передали питиахшу. Это привело его в раздражение, он стал бесноваться. [33]

V

После этого (питиахш) решил послать за ней брата своего Джоджика и жену Джоджика, невестку свою, а также придворного своего епископа. Он им наказал: «Скажите ей так: Вернись немедленно на свое место, брось эти мысли! Если нет, то силой приволоку тебя!»

(Посланцы) явились к царице и говорили ей много убедительных слов (в пользу возвращения). Тогда Шушаник сказала им: «Вы, люди мудрые, все это верно говорите. Но не допускайте даже мысли, что я еще могу быть его женой. Я думала обратить его к себе и. побудить его исповедовать истинного бога. Вы же понуждаете меня делать другое. Да не случится это со мной! А ты, Джоджик, после этого мне не деверь, а я тебе более не невестка, и твоя жена тоже — мне не сестра. Потому, что все вы держите его сторону, вы — соучастники его действий».

На это сказал ей Джоджик: «Я знаю, что он пришлет своих слуг, и они силой поволокут тебя». А святая Шушаник ответила ему: «Я была бы рада, если он меня связал и так поволок, /16/ так как этим был бы вынесен мне его приговор».

При этих ее словах все стали ронять слезы. Джоджик встал и вышел вон со слезами на глазах. А святая Шушаник сказала епископу: «Как ты можешь советовать мне внять вашим словам, когда он отрекся от бога?» Джоджик же (снова войдя), говорил ей с мольбой: «Ты — сестра наша. Не погуби царицын дом этот твой». А святая Шушаник ответила: «Знаю, что я сестра твоя и что мы с тобой вместе воспитаны. Но я не могу допустить, чтобы было совершено кровавое дело и чтобы все вы оказались повинны в нем».

(Несмотря на это,) так как все настойчиво понуждали ее, встала святая и блаженная Шушаник и, взяв свое Евангелие, с плачем произнесла: «Господи боже, ты ведаешь, что возвращаюсь я, от всего сердца желая умереть». Сказав это, она отправилась вместе с ними, забрав с собой Евангелие свое и святые книга о мучениках.

Достигнув дворца, Шушаник не захотела снова занять свои покои, а устроилась в маленькой комнатке. Здесь она [34] воздела руки к небу и произнесла: «Господи боже, не нашлось для меня никого милосердного ни среди духовных, ни среди мирян. Все предали меня в руки врага божьего Варскена, чтобы он меня умертвил».

VI

Два дня спустя, явился волк этот во дворец и объявил своим слугам: «Сегодня вместе ужинаем я, Джоджик и его жена. Чтобы никто другой к нам не заходил!» Когда же наступили сумерки, позвали на общую трапезу жену Джоджика. А так как Джоджик и его жена пожелали, чтобы все вместе покушали и чтобы к столу была приглашена и святая Шушаник, то в час ужина они пошли за ней. Они хотели ей тоже дать поесть, потому что Шушаник все эти дни /17/ оставалась без пищи. Ее еле уговорили, насилу взяли с собой. Когда увидела жена Джоджика, что за столом святая Шушаник до пищи и не дотрагивалась, поднесла ей стакан вина, понуждая ее выпить. Но святая Шушаник гневно произнесла: «Когда это было, чтобы женщины делили с мужчинами трапезу?!» И она рукой оттолкнула стакан, который расколотился о лицо угощавшей и вино разлилось.

Увидя это, Варскен с непристойной руганью (повалил ее) и стал попирать ногами. Затем, схватив кочергу, нанес ей удар по голове, так что кочерга глубоко врезалась в череп, отчего у Шушаник один глаз затек. Он безжалостно бил ее кулаками по лицу, таскал за волосы. Неистовствуя, он рычал подобно зверю, выл как бешеный. Джоджик, брат его, поднялся с места, чтобы помочь ей. Варскен в схватке побил и его, а у Шушаник с головы содрал кубаст 16. (Наконец Джоджик) с великим трудом вырвал ее у него из рук, отбил как овечку у волка. Как мертвая лежала святая Шушаник на земле, а Варскен осыпал руганью и ее и весь ее род, все ее племя, называя ее разорительницей его дома. Наконец он приказал слугам заключить ее в узы и набить оковы на ноги.

Когда несколько укротилась его ярость, явился к нему тот же перс и стал горячо просить, освободить святую Шушаник от уз. В силу этой убедительной просьбы он велел освободить [35] ее от уз, поместить в одну комнатку под строгую охрану, приставить к ней одного слугу, чтобы никто не мог войти и видеть ее — ни мужчина, ни женщина.

VII

На другой день, как только занялась утренняя заря, питиахш справился у слуги, приставленного к Шушаник: «Каково ее состояние после получения ран?» Тот ответил: «Не выживет». Тогда питиахш сам /18/ вошел к ней, взглянул и был поражен большими отеками, покрывшими ее. Он дал указание слуге: «Чтобы никто не входил к ней смотреть!» А сам отправился на охоту.

(Улучив время), подошел я к слуге, охранявшему ее, и попросил: «Пусти меня к ней одного, чтобы я мог посмотреть ее раны». Слуга ответил мне: «Если узнает он, убьет меня». А я сказал ему: «Несчастный! Не ею ли ты воспитан? А если даже убьет он тебя из-за нее, ну, так что же?!» После этого-он тайно впустил меня. Войдя к ней, увидел я ее лицо, все израненное, совсем опухшее. Возопил я, возрыдал. А святая Шушаник сказала мне: «Не плачь обо мне. Эта ночь явилась для меня началом радости». Я попросил ее: «Позволь мне омыть кровь с твоего лица и промыть тебе глаза — удалить оттуда золу, (которая с кочерги попала); разреши приложить пластырь и снадобье к ранам, авось, заживут за ночь». А святая Шушаник ответила мне: «Наставник, не проси меня об этом. Кровь (которая сочится из моих ран) очищает меня от грехов».

После этого я стал понуждать ее отведать пищи, которую прислали ей епископ Самуил 17 и Иоанн 18, тайно трудившиеся в пользу нее и дававшие ей утешение. На это сказала мне святая Шушаник: «Наставник, я не в состоянии отведать пищи,. потому что челюсти у меня разбиты и несколько зубов выломано». Тогда я взял немного вина, размочил в нем хлеба, и она чуть поела.

Я торопился уйти. Тогда святая Шушаник обратилась ко мне с вопросом: «Наставник, не послать ли ему эти украшения, которые от него имею? Как бы он сам не стал требовать. [36] Они мне в этой жизни больше не могут пригодиться». А я ответил ей: «Не спеши возвращать, пусть будут у тебя».

Пока мы были заняты такой беседой, явился некий отрок и стал спрашивать: «Здесь ли Яков?» А я спросил его: «Что хочешь?» Тот /19/ ответил: «Питиахш требует его к себе». Это удивило меня: «Зачем он требует меня в такое время?» И, отправившись спешно, явился я к нему. Он сказал мне: «Известно тебе, священник, что я выступаю войной против гуннов? 19 Принадлежащие мне украшения я не оставлю у нее, раз она не моя жена. Найдется другая, которая будет их носить. Ступай к ней и доставь мне сюда все, что там есть». Я пошел к святой Шушаник и сообщил ей об этом. Она очень обрадовалась, благодарила бога и вручила мне все (украшения), которые я доставил питиахшу. Он, приняв их из моих рук и перебрав, нашел, что все в целости и снова сказал: «Найдется другая, которая украсит ими себя».

VIII

Когда наступил великий пост, блаженная Шушаник приискала себе маленькую келью около святой церкви и поселилась в ней. Оконце, которое там было, она заделала и, пребывая после этого в темноте, проводила время в посте, молитве и плаче.

Один из приближенных сказал питиахшу: «Пока стоит великий пост, не говори ей ни слова».

В понедельник пасхальной недели вернулся питиахш из похода против гуннов. Дьявол снова стал мутить его душу. Он явился в церковь и обратился к епископу Апоцу: «Выдай мн,е мою жену. Почему ты разлучаешь нас?» И стал он ругаться и жестоко хулить бога. Тогда сказал ему один священник:

«Господин, почему так поступаешь? Почему сквернословишь, ругаешь епископа, угрожаешь Шушаник?» Но питиахш. ударил священника палкой по спине, и тот больше ничего не посмел сказать.

Волоком волочили святую Шушаник по земле, по терниям, из церкви до самого дворца; приволокли ее туда как мертвую. Путь местами был устлан, колючками. Между тем как сам [37] (питиахш) шагал по ним, /20/ у Шушаник от колючек все тело было изранено, а кубаст изорвался в куски. В таком виде ее доставили во дворец. Здесь питиахш велел связать ее и подвергнуть избиению. (Когда ее били), он злобствуя, приговаривал: «Вот и не помогли тебе ни твоя церковь, ни пособники твои христиане, ни их господь». Ей было нанесено триста палочных ударов, но у нее не вырвалось ни единого вздоха, ни единого стона. Она только это сказала безбожному Варскену: «Несчастный, ты себя самого не пожалел и отступился от бога, как же ты пожалеешь меня?»

Питиахш, увидев, что по ее нежному телу обильно стекала кровь, приказал наложить ей на шею цепи, а постельничему велел отвести ее в крепость и заключить в темницу, где она и должна была умереть.

IX

Некий диакон, служивший при епископе, оказался рядом с Шушаник в то самое время, когда ее выводили из дворца. Пожелал он сказать ей (в напутствие): «Стойко держись!» Но так как питиахш вдруг бросил на него взгляд, то он успел произнести лишь «Стой...» и поспешно убежал.

Святую Шушаник повели (в крепость) 20. Вели ее босоногую, с распущенными волосами, как какую-нибудь простую женщину. Никто не смел прикрыть ей голову, потому что питиахш ехал вслед, осыпая ее всякой руганью.

Святую сопровождала многочисленная толпа, великое множество женщин и мужчин, которые следуя за ней, оглашали воздух воплями, рыдали, царапали себе щеки, жалостливо проливая слезы о святой Шушаник. А она, оглянувшись назад, сказала народу: «Не плачьте, братья мои, сестры мои, /21/ дети мои! Поминайте меня в своих молитвах. Ухожу я от вас навсегда. Не увидеть вам больше меня, живой не выйти мне из темницы». Питиахш, видя толпу и плач мужчин и женщин, стариков и детей, сидя на лошади, стал кидаться на людей и разгонять их.

Когда достигли моста у крепости, питиахш сказал святой Шушаник: «Тебе вот только этот путь дано пройти пешком, [38] потому что ты живой не выйдешь из крепости, разве только вчетвером вынесут тебя!»

Вступив (в ограду) крепости, в северной ее части приискали маленький и темный домик и водворили туда святую. Цепи, наложенные ей на шею, так и остались на ней. Безбожный Варскен запечатал их своей печатью. Тогда святая Шушаник произнесла: «Я рада здесь страдать, чтобы там упокоиться». На это питиахш сказал ей: «Вот, вот, упокойся!»

Затем приставил он к ней стражу и дал наказ, уморить ее голодной смертью. Он сказал стражам: «Я заявляю вам,— если кто либо войдет к ней, мужчина или женщина, то увидите, что будет с вами, с женами и детьми вашими, с домами вашими. Я не буду повинен в расправе, которая ожидает вас». Сказав это, питиахш покинул крепость.

Х

В третье воскресенье он вызвал к себе одного сторожа и стал его спрашивать: «Жива ли до сих пор эта несчастная?» Сторож ответил ему: «Господин, она кажется ближе к смерти, чем к жизни. Она скорее умрет от голода, ибо не принимает никакой пищи». Тогда питиахш сказал: «Не тревожься, пусть она умирает».

/22/ Я много упрашивал стража (впустить меня к ней), обещал подарить ему оружие, для него подходящее. Он с трудом решился впустить и сказал мне: «С наступлением ночи приходи ты один». Когда же он впустил меня, я увидел ее — агницу божью, чудно украшенную, как невеста (Срв. Откр. Иоан. 21, 2: Исх. XLIX, 18 и LXI, 10.), узами. И так как сердце мое не выдержало, я навзрыд заплакал. А святая Шушаник сказала мне: «Из-за счастья ли моего плачешь, наставник?» Тогда страж заявил мне: «Если бы я знал это, не впустил бы тебя». Я высказал Шушаник все, что бог помог мне высказать, чтобы укрепить ее, и, покинув ее, спешно вернулся в свое жилище.

Скоро питиахш отправился в Чор 21. Джоджик, брат, его, .находился в отлучке, когда все это происходило с Шушаник. [39]

А как только вернулся к себе (и узнал о происшедшем), он погнался вслед за питиахшем и настиг его на границе hЕрети. Джоджик настойчиво просил его облегчить Шушаник от уз. Наконец, питиахш, так как ему надоели эти просьбы, велел снять с нее только узы.

Джоджик вернулся назад и, войдя к Шушаник, снял у нее цепи с шеи. Зато она не пожелала, чтобы с нее снимали и оковы. Она хотела остаться в них до самой смерти.

А прожила она в той крепости полных шесть лет, процветая божественными правилами, и проводя время в посте, бодрствовании, стоянии, неустанных коленопреклонениях, неутомимом чтении книг. Она озарила и оживила всю темницу звучанием своих духовных гуслей.

XI

С тех пор прославились ее подвиги по всей Картли. Приходили к ней (из разных концов) мужчины и женщины принести жертву в исполнение обета и, благодаря священным молитвам блаженной Шушаник господь человеколюбивый даровал каждому то, кто в чем испытывал нужду: бездетным — чадо, хворым — исцеление, а слепцам — прозрение.

/23/ Была одна персиянка, огнепоклонница, страдавшая проказой. Она посетила святую Шушаник и та стала увещевать, чтобы она оставила огнепоклонство и стала христианкой. Женщина согласилась исполнить это незамедлительно. Шушаник поучала ее и говорила: «Отправляйся в Иерусалим и исцелишься от проказы». Та, с усердием уверовав, отправилась в путь с именем бога нашего Иисуса Христа, и излечилась от недуга. Возвратившись назад с великой радостью, она навестила святую Шушаник и принесла ей благодарность, а после отправилась домой к себе, торжествуя по поводу своего исцеления.

XII

Святая Шушаник оставила вязание из шелков, с большим рвением взялась за псалтырь и, за немного дней заучив наизусть [40] все сто пятьдесят псалмов, днем и ночью с плачем воспевала всевышнего бога.

Тем временем блаженной Шушаник сообщили: «(Питиахш) обратил твоих детей в веру магов» 22. Она стала возносить молитвы богу с великим плачем, биться головой о землю. Она сказала со вздохом: «Благодарю тебя, господи боже наш, потому что они были не мои, они были даны мне тобой. Как угодно тебе, да будет воля твоя, господи. И защити меня от рук вражьих».

(Когда в следующий раз) зашел я к ней, видел ее изнуренной и осунувшейся от плача. Пища, которая была прислана святым епископом, (оставалась нетронутой). И лишь после-того, как я стал настаивать на этом, она чуть попробовала ее, и мы благодарили бога. А дети ее, которые до последнего времени приходили навещать ее, после обращения (в огнепоклонство), после того, как они отвергли бога, и не смели показываться; ей противно было слышать даже имена их.

XIII

/24/ Спустя некоторое время, питиахш прислал людей сказать ей: «Вернись во исполнение воли моей, во дворец; не вернешься в свой дом, так отправлю тебя на осле в Чор или ко двору». А святая Шушаник послала ему такой ответ: «Несчастный и безрассудный! Если ты меня отправишь ко двору или в Чор, как знать, там возможно, на мою долю выпадет лучшая участь, уйду от зла, которое здесь терплю». (Получив такой ответ,) питиахш сильно задумался над ее словами — «возможно, на мою долю выпадет лучшая участь». (Он сказал себе): «А вдруг она там станет женой какого либо князя». И с тех пор прекратил слать к ней людей. Между тем, святая Шушаник имела в виду, что ее здесь терзали, что ей приходилось столько претерпевать; она лишь хотела быть угодницей божьей.

(Не успокоившись), питиахш. избрал ее молочного брата 23 и ему поручил привести ее во дворец.

Но когда посланец обратился к ней со словами: «Внемли м.оему совету, вернись во дворец, не разрушай дом ваш», то [41] святая Шушаник ответила ему: «Передай тому безбожнику,— ты меня убил, ты мне сказал: «живой не выйдешь из крепости». Теперь же, если можешь воскресить мертвую, то воскреси сперва свою мать, которая погребена в Урде 24. Если же не можешь ее воскресить, то и меня не сможешь ты вывести отсюда, разве только силой вытащишь». Когда эти слова были переданы питиахшу, то он произнес: «Я действительно сказал так».

На следующий день некий муж зашел к святой Шушаник и сказал ей: «Ты хорошо ответила ему. Он таким способом думал обмануть тебя. Он совсем другое имел в мыслях, он замышлял зло против тебя».

А святая Шушаник на это ответила: «Не думай, что бог спит (Срв. Псал. 120, 4.). Он-то вкладывает готовый ответ в уста человека. Сам господь говорит: «Я буду отвечать за вас» (Срв. Лук. 12, 12.).

XIV

В исходе шестого года ее пребывания в темнице ею завладел недуг — следствие чрезмерного неутомимого труженичества. Об этом я предупреждал, говоря ей: «Не напрягай своих сил чрезмерно, потому что изнуришь свою плоть, она не выдержит, ты потеряешь способность творить добрые дела, до этого тебя доведут столь строгий пост, постоянное стояние, труженичество, заполняющее каждую ночь, чтение псалмов, песнопения». Она не давала своей плоти ни малейшего покоя. Так она истаяла, превратилась в пепел.

/25/ За все эти шесть лет в продолжение всех пятидесяти дней каждого предпасхального поста она не садилась ни днем, ни ночью, не засыпала, не принимала и пищи никакой; только в воскресные дни приобщалась плоти и крови Христа, бога нашего, и принимала лишь немного травяного отвара — и того немного, — а хлеба совсем и не пробовала до наступления пасхи. [42]

С того дня, как ее заточили в крепость, она не опускала головы на подушку, под голову клала только кирпич, а тюфяком ей служил ветхий войлок. Для постороннего глаза в изголовье держала она грубошерстную подушку. А для совершения земных поклонов подстилкой ей служил кусок дерюги. И копошилось невообразимое количество блох и вшей там.

(В той местности, где это происходило,) в летнее время как огонь жжет палящее солнце, дуют знойные ветры, вода вредоносная, отчего жители той местности подвержены всяким болезням, пухнут от воды, все желтолицы, тщедушны, осунувшиеся, чесоточны, с лицами обезображенными от кожных болезней; потому и жизнь их краткодневна, так что в той стране стариков и не встречается. Вот в такой крепости (Шушаник) пребывала в заточении шесть лет, славя бога, обремененная тяжелыми узами.

XV

Когда наступил седьмой год, тело святой, трижды блаженной Шушаник покрылось язвами. От неутомимого труда у нее отекли ноги, местами гноились раны. Язвы были большие, на них появились и черви. Она снимала их своей рукой и показывала мне, вознося в то же время благодарение богу. Она сказала мне: «Наставник, не считай это тяжелым испытанием, потому что там червь — еще больше, и он к тому же не умирает» (Срв. Марк., 9, 44.). Когда я увидел червя, меня охватило безграничное горе и сильно заплакал. А она сказала мне со всей строгостью: «Наставник, почему ты огорчаешься? лучше быть съеденной этими, умирающими, червями здесь же, в этой жизни, чем там — теми, неумирающими». Я ответил ей: «Малой ли жертвой зачтется тебе, что ради самоистязания носишь власяницу? И ты рада, что теперь появились еще черви!» Тогда она стала меня упрашивать: «При моей жизни никому не говори про власяницу, так как скоро придется мне оставить. жалкую эту мою плоть». [42]

Действительно, внутри она носила на себе власяницу, а чем, /26/ кроме меня, никто не знал; только поверх его, напоказ людям, одевала антиохийский палекарт 25.

XVI

Когда до слуха Джоджика дошла весть, что блаженная царица святая Шушаник близка к смерти, отправился к ней, взяв с собой жену, детей, а также рабов и рабынь своих. Так, прибыл он в крепость повидать блаженную мученицу Шушаник. Достигнув крепости, ему силой пришлось пройти к Шушаник. Здесь поклонился честному кресту и приветствовал ее. Присевши около нее, стал спрашивать ее о болезни. Она ответила: «Мне так хорошо, как это угодно богу. Но я тоже отойду в путь, в который отходят все».

(Услышав это), Джоджик немедленно поднялся. Он стал исповедоваться ей в своих прежних непорядочных поступках,. говоря ей с мольбой: «Невеста и раба Христова! Моли бога о прощении мне множества моих грехов». А святая Шушаник ему ответила: «Если ты, по молодости, не совершал и других прегрешений, то да простит тебя бог». Джоджик сказал ей:

«Я ради того и явился к тебе, чтобы (дать обет), впредь не творить ничего такого, что было бы неугодно богу». Тогда сказала ему святая Шушаник: «Если ты так будешь поступать, то будешь для меня бессмертен, в силу этих твоих слов. И да умножит бог дни твоей жизни».

После этого, так как Джоджик заметил, что святой в этот же день предстоит расстаться со своей плотью, он сказал ей:

«Благослови меня и жену мою — рабу твою, детей моих, рабов и рабынь моих. Если мы согрешили перед тобой как люди, живущие преходящей жизнью, возлюбившие сей мир, то прости нас, не помяни моего бездействия». А святая Шушаник сказала Джоджику и его жене: «К моей участи вы отнеслись с пренебрежением. Не нашелся человек, который имел бы ко мне жалость и сострадание, который наставил бы безбожного земного моего мужа». Они ответили: «Без тебя мы положили на это великий труд, но (он не хотел) ни слушать, ни говорить». Тогда сказала им святая Шушаник: «Пусть рассудят меня и [44] питиахша Варскена там, где нет на суде лицеприятия, — перед судьей всех судей, перед владыкой всех владык; там, где не различают мужеского пола от женского (Срв. Галат. 3, 28.), где я и он должны будем сказать правдивое слово перед господом нашим Иисусом Христом. И да воздаст ему бог (Срв. II Тим. 4, 14.) за то, что так безвременно снял мои плоды, загасил мой светильник и загубил мой цветок, затемнил красоту добродетели моей и унизил мое достоинство. /27/ Пусть бог рассудит меня и его. Теперь я благодарю бога, так как, за страдания мне причиненные питиахшем, я могу обрести радость, что в награду за истязания и поношения, мною от него перенесенные, я найду покой. Я ожидаю милости от бога моего Иисуса Христа за то, что терпела безрассудство и безжалостность питиахша».

Каждое ее слово заставляло их горько плакать. Они сказали ей: «Прости нам грехи наши и благослови нас, святая мученица и страдалица, вожделенная Христова!» А святая Шушаник ответила им: «Да простит вам бог все то, что вы сотворили». И тогда она благословила Джоджика и жену и детей его, рабов и рабынь его, весь двор и дворец его. Она завещала им идти путями господними, говоря: «Вся наша жизнь преходяща, она не постоянна как цвет полевой (Срв. Псал. 102, 15.). Кто посеял, тот пожал (Срв. Галат. 6, 8.), кто расточал в пользу бедных, тот стяжал; кто отдал душу свою, тот обретет ее (Срв. Матф. 10, 39.), — (это сказано о тех), кто возвеличил его». С этими словами она их отпустила с миром.

XVII

Засим, после Джоджика, прибыли к ней глава епископов Самуил и сослуживец его епископ Иоанн, которые всегда укрепляли ее духовно и премного потрудились ради нее, вместе со своими домочадцами пребывали около нее, готовые как рабы [45] услужить ей; соучаствовали в ее труде, разделяя ее заботы. (Теперь же) они с благодарностью готовили ее в путь в пристань Христову. Таким же образом явились азнауры великие, царственные женщины, родовитая знать и простолюдины со всей страны Картли. Они тоже, перед тем усердно принимавшие участие в ее богоугодных трудах, теперь напутствовали ее, доблестного борца, молитвами ко Христу.

Эти епископы и азнауры все вместе просили ее об одном: чтобы она велела признать оковы с ее ног священными и подлежащими хранению для всех. Святая Шушаник на это сказала: «Кто же я такая, я недостойна! Но в меру вашего боголюбия, пусть священник исполнит это ваше желание. Какая же у меня сила творить добро? А потому, да. преисполнит вас всеми благами сам преисполненный ими Христос, всех, принявших на себя труд явиться сюда, разделивших со мною эти мои страдания, скорби и терзания. Я же, возлюбленные мои, вот отхожу в предуготовленный путь вечный. Взамен этих скорбей Христос да даст мне радость, взамен этих терзаний — покой, /28/ за перенесенные мною избиения, терзания и оскорбления да будут уделом мне вечная слава и почести на небе».

Уходя от нее, люди, с полными слез глазами, возносили богу благодарение за одержанную ею победу. Наконец, все вышли из темницы и удалились.

XVIII

Наступил и день ее призыва. Тогда она призвала к себе своего дворцового епископа Апоца и стала высказывать ему, как своему отцу и воспитателю, благодарность за проявленную им участливость к ней. Она препоручила ему и меня, человека грешного и убогого; препоручила ему и свои кости, завещав, сложить их в то самое место, откуда выволокли ее-вначале. Она сказала ему: «Если я, последний, одиннадцатый работник в винограднике (Срв. Матф. 20, 6.), достойна быть благословляющей,. то говорю вам, — будьте благословенны во веки веков». [46]

Воссылая благодарение богу, она произнесла: «Благословен господь бог мой, так как спокойно в нем легла и уснула» (Срв. Псал. 4, 9.). (С этими словами) она отдала свою душу богу, всех приветливо принимающему.

XIX

Тогда блаженный епископ Иоанн спешно достал пелены чистые, чтобы обвить ими святые и честные мощи ее, и мы подняли ее тело, утружденное, изъеденное червями, омыли его, смыли земных червей и гной и обвили пеленами. Затем, оба епископа, Иоанн и Апоц, как пара могучих, впряженных в ярмо волов, ценою небесных, и мы с ними всем собором, с духовними псалмами, с возженными свечами и с курением благовонного фимиама, подняли честные ее кости и перенесли в святую церковь. Погребли мы святые, преславные и чтимые мощи святой Шушаник в приготовленном для этого месте. Ту ночь, подобно ангелам, мы проводили в бдении, хваля на гуслях Давида всемогущего бога и сына его господа нашего Иисуса Христа, который всесилен на благо всех, ободряет и мужчин и женщин, дает всем своим силу свою побеждать сильных, всем тем, которые ищут его преданно.

XX

Начало страданий святой Шушаник приходилось на восьмой день, среду, месяца апниси 26; вторичное ее истязание — на понедельник, день следующий за пасхальным праздником;

/29/ последующее ее истязание — на девятнадцатый день месяца роз 27, а кончина ее — на семнадцатый день месяца октября, день памяти святих блаженных мучеников Козьмы и Дамиана 28, четверг, который мы и определили в память святой Шушаник для прославления и восхваления бога, отца и сына, и духа святого, ему же слава во веки веков. Аминь!

(пер. В.Д. Дондуа)

Комментарии



1. Восьмой год царствования персидского царя Пероза (458—484) приходится на 465 г. Имя царя Пероза восстановлено по контексту.

2. Питиахш (иран.) — правитель крупной пограничной области. Второе .лицо после царя в государственной иерархии древней Грузии.

3. Аршуша — питиахш Гугарети в середине V века. По сведениям армянского историка Лазара Парпеци, в 450 г. вместе с другими вельможами Грузии, Армении и Албании был вызван персидским царем Иездигердом II (438—457) в Ктесифон, обращен в маздеизм и там же оставлен в качестве заложника. После поражения восстания армян (451) Аршуша приютил семью своего свояка Banana Мамиконяна, одного из вождей армянского восстания.

4. Имеется в виду столица Персидской империи Ктесифон — на берегу Тигра.

5. Спаспет (ср. перс.) — военачальник. В оригинале «спайпет».

6. Вардан — из рода Мамиконянов, вождь армянского восстания 450— 451 гг. Погиб в битве на Аварайрском поле в 451 г. Известен также под именами Вардан Великий, Вардан Храбрый, Вардан Красный.

7. Точнее было бы «Вардупи» или «Варданупи».

8. Собственное имя Шушан (греч. Sousanna) Происходит от сирийского названия (sosan) лилии (Lilium).

9. Картли — центральная область Грузии. В описанный в произведении период, или чуть позднее, являлась самостоятельным царством, объединившим почти в:ю Восточную. Западную и Южную Грузию.

10. hЕрети — восточная область Картлийского царства.

11. Азнауры — «знатные». Госgодствующий класс в раннефеодальной Грузии. Древнейшее значение этого термина — «свободные».

12. Раб — буквальный перевод грузинского социального термина «мона», который в письменных памятниках древней Грузии главным образом указывает на вассальную зависимость. В данном контексе не исключено значение «раб» в классическом смысле этого термина.

13. Селоград — в подлиннике «даба» (населенный пункт, селение). По всей видимости, при создании термина «селоград» (срв. греч. hkwmopoliV), переводчик опирался на сообщение армянского историка Х века Ухтанеса о том, что Цуртави, когда-то «населенная, обширная, большая и именитая столица», после превратилась в «уменьшенный и умеренный гюла-калак» (букв. село-град).

14. Цуртави — резиденция питиахшей и епископальный город Гугарети (Нижняя Картли). Точное месторасположение этого города в настоящее время неизвестно.

15. Атрошан — (иран.) — капище, храм огнепоклонников.

16. Кубаст — женская одежда из легкой ткани (И. А. Джавахишвили. Материалы к истории материальной культуры грузинского народа, III—IV, Тбилиси, 1962, с. 98, 178—179 (на груз. яз.); И. В. Абуладзе. Словарь древнегрузинского языка, Тбилиси, 1972, с. 204).

17. Епископ Самуил — архиепископ Картли. Упомянут в сочинении армянского историка Кормна «Житие Маштоца».

18. Иоанн — предположительно епископ Цуртавской епархии.

19. Гунны — в нарративных источниках закавказских.стран гуннами (hoнами) называются как жители Гефталитского государства, так и некоторые кавказские племена тюркского происхождения.

20. По сообщению Ухтанеса, Шушаник была заключена в Упретскую крепость.

21. Чор — проход и крепость вблизи Дербенда.

22. Маг (груз. могви ) — служитель зороастрийской религии.

23. Грузинский термин *** (дзудзусмте) может означать как «молочного брата», так и «молочную сестру». Нам кажется, что в данном контексте подразумевается именно молочная сестра (см. Введение, с. 19).

24 Урд — епархиальный центр под таким названием на территории Армении указывается в «Книге посланий (с. 60), в связи с событиями начала Vila. Неизвестно, входил ли он во второй половине V в. в состав Гугаретского питиахшества, или же мать Варскена была похоронена на своей родине. Н& исключено также и случайное созвучие двух разных топонимов.

25. Палекарт (иран.)—верхняя одежда из драгоценной ткани (См. И. А. Джавахишвили, Материалы к истории материальной культуры грузинского народа, III—IV, с. 98—99).

26. Апниси — древнегрузинское название месяца января.

27. Месяц роз (вардобис-тве, букв. месяц цветения роз) — девятый месяц (май) года по древнегрузинскому календарю.

28. Козьма и Дамиан — христианские мученики при императоре Диоклетиане (284—305).

  БИБЛИОТЕКА ЯКОВА КРОТОВА http://www.krotov.info/

[wsir1963]

ШОТА РУСТАВЕЛИ— величайший поэт Грузии, жил и творил на рубеже XII—XIII вв. Его гениальная поэма, или роман в стихах, «Вепхис-Ткаосани» [«Носящий тигрову (барсову) шкуру»] написана по всей вероятности между 1189—1212. Бесспорных биографических сведений о Р. не имеется; по некоторым данным поэт принадлежал к знаменитому роду и был владетелем Руставского майората.

К XII в. древняя Грузия простиралась «от Никопсии» (приморский город на Черном море) до Дарубанда (современного Дербента), достигнув апогея своего политического и экономического могущества. Резиденция правителей Грузии была центром средоточия культуры и просвещения того времени. При царском дворе находились выдающиеся поэты, историки, ученые, философы, художники. Разумеется, и лит-ра того периода носила придворный характер.

Из дошедших до нас фрагментарных произведений грузинской лит-ры XII в., так наз. классического ее периода, самым блестящим памятником эпохи является эпическая поэма Р. «Вепхис-Ткаосани» [«Носящий тигрову (барсову) шкуру»]. Поэма эта в своем изначальном виде до нас не дошла. На протяжении веков текст поэмы немало искажался и почти изуродовался в руках продолжателей — подражателей и множества переписчиков. Сохранилось немало интерполированных позднейших редакций [XVI—XVIII вв.], и среди исследователей не прекращается спор как относительно содержания в целом, так и относительно толкований отдельных мест произведения. Из всех редакций поэмы «Носящий тигрову (барсову) шкуру» канонизированной и наиболее распространенной является так нав. Вахтанговская редакция, отпечатанная в Тифлисе в 1712 царем Вахтангом VI и снабженная специальными комментариями. Новых изданий поэмы насчитывается до тридцати, но за исключением двух, все они в сущности являют в большей или меньшей степени повторение Вахтанговского издания.

В 1937 по постановлению ЦК Компартии Грузии будет торжественно отпразднован 750-летний юбилей рождения великого поэта Р. Это историческое постановление обеспечивает прочную базу для научного исследования поэмы «Носящий тигрову (барсову) шкуру». К юбилейным торжествам будет издан окончательный научно проверенный текст поэмы.

Фабула поэмы «Носящий тигрову (барсову) шкуру» сводится к следующему: именитый, но пожилой царь Аравии — Ростеван, не имея сына-наследника, возводит на престол свою единственную дочь — прелестную и умную Тинатин, к-рая питала любовь к выдающемуся полководцу и рыцарю-царедворцу Автандилу. Однажды во время охоты царь с Автандилом встретились у речки со странным плачущим витязем. Попытки заговорить с ним остались тщетными. Тогда Тинатин поручила своему возлюбленному во что бы то ни стало привести загадочного чужестранца.  

Автандил после долгих и опасных скитаний отыскал этого уединившегося в пустынной пещере витязя по имени Тариел. Клятвою скрепив дружбу и побратавшись с Автандилом, Тариел рассказал ему свою скорбную историю: он — великий царедворец великого индийского царя Персадана, терзаемый страстной любовью к солнцеподобной царевне Нестан-Дареджан. Но судьба не милостива к влюбленным; царь Персадан задумал выдать Нестан замуж за сына Хварезм-шаха, к-рый к тому же объявлялся наследником индийского престола (каковым по праву считался Тариел). По наущению Нестан Тариел убил соперника и готовился захватить власть в свои руки. Нестан обвинили в порочной любви к мятежнику и после тяжких побоев бесследно удалили далеко за пределы Индии. Тариел пустился в поиски, но безрезультатно... Наконец отчаявшийся витязь покинул мир, уединился, горько оплакивая в пустыне свою жизнь... Автандил утешал и обнадеживал своего славного побратима — в конце концов он действительно напал на след Нестан-Дареджан. Она оказалась заключенной в неприступной крепости Каджети. Тариел и Автандил при содействии третьего побратима Придона овладели крепостью, освободив Нестан, и радостные и счастливые возвратились в свои края.

Поэма «Носящий тигрову (барсову) шкуру» во всей ее сложности отображает эпоху грузинского феодализма, известного под названием «петронкмоба» (патронат). Главные и идеальные герои поэмы — Тариел и Автандил — это типы преданных и почтительных «кме» — вассалов, бескорыстных служителей своего патрона, воспитанных и степенных, глубокомысленных царедворцев, храбрых и самоотверженных рыцарей. В поэме идеализируются преданность вассала и долг перед царем — высшим патроном. Непосредственные вассалы царя, царедворцы и прочие вельможи или знатные люди также обладают собственными поддаными вассалами-вельможами (как напр. Автандил, Тариел и др.) Так. обр. общественность, отображенная в поэме, является как бы звеном патронатских или, вернее, сюзеренно-вассальных взаимоотношений, Р. романтизирует гуманистические формы этих взаимоотношений: «лучше всякой влюбленной четы взаимно любящие друг друга сюзерен и вассал», заявляет он. Автор намеренно предупреждает читателей: «служба своему сюзерену (патрону) никогда не пропадет напрасно». Но поэт приемлет сюзеренов лишь «родимыми, сладкими, благомилостивыми, уподобляющимися небу, источающему милость». Р. — ярый поборник гуманистического монархизма, зиждущегося на началах сюзеренно-вассальных взаимоотношений и династического легитимизма. Одним из центральных мотивов поэмы являются культ рыцарства, воинская доблесть и мужество. Идеализируемый поэтом герой-рыцарь предан и самоотвержен в дружбе и в товариществе. Дружба и товарищество — основа рыцарского правопорядка; солидарность и самопожертвование — лелеемый идеал Р. Рыцари бескорыстно и безвозмездно защищают торговцев от пиратов и разбойников, с величайшим почтением и уважением относятся к женщине,
покровительствуют и помогают вдовам и сиротам, нуждающимся, неимущим. Р. проповедует щедрость, равномерную милость «к великим и малым», «так как солнце одинаково озаряет своими лучами и розы и помет». Он ратует за свободую любовь, за свободный «выбор в супруги». Воспевая любовь, чуждую корыстолюбивых чувств, Р. страстно осуждает бессердечие и необузданные сексуальные вожделения. Примечательно, что и руставелевской любви — «миджнуроба» — присущи формы патронатских (сюзеренно-вассальных) взаимоотношений. Любимая женщина по своему положению является наивысшим патроном-сюзереном, влюбленный же витязь лишь «всепреданнейший» вассал-слуга (кма). Характерно и то, что героини (Нестан и Тинатин) и в социальном отношении принадлежат к кругу патронов (сюзеренов).
В поэме нашли отображение и черты быта купеческого сословия. Взамен Тариела и Автандила мы видим уже Усена, а Нестан и Тинатин здесь, в этой среде, сменяет Фатман. Но какая пропасть лежит между ними и как противопоставлены их физические и нравственные качества. Ближайший приятель («арифи») царя Гуланшаро (представитель купечества), как и царедворец Усен, показан физическим уродом и морально падшей личностью, хотя в торговле он немало преуспевает. Такой же отрицательной фигурой является и Фатман, женщина легкого поведения. В купеческой среде взамен аристократически-рыцарского великодушия и воздержания господствуют малодушие и жадность. Щедрость и скромность  
здесь уступают место скупости и корыстолюбию; преданность и моральная чистота — нравственной необузданности и разврату. Р. определенно противопоставляет рыцарские традиции купеческим нравам. В этом отношении его симпатии безусловно на стороне феодально-рыцарской среды.

Р. — художник-мыслитель. Ему чужды и христианско-клерикальный догматизм средневекового Запада, и мистицизм персидского суфизма, и официальное мусульманство. Это конечно не означает, что Р. атеист: его философски-религиозное мышление носит на себе следы сильного влияния неоплатонизма, глубоко пустившего свои корни в Грузии и имевшего здесь выдающихся представителей; «неоплатоническое умозрение расширило умственный горизонт грузинского общества... Неоплатонизм разбил исключительность религиозно-национального мышления грузин и облегчил им тесное литературное общение с мусульманским миром» (Н. Я. Марр). Р. чужда и националистическая замкнутость. В поэме любовно изображены люди разных народностей. Философски-религиозные воззрения Р. официальная церковь того времени признавала еретическими; она открыла гонения против поэмы. Преследования продолжались целые века, в результате чего почти целиком было уничтожено первое полное издание поэмы 1712.

Для композиции поэмы характерен динамический драматизм, ведущий зачастую к неожиданным ситуациям. Поэма лишена сказочных фантастических элементов: подлинные, человечески-земные, сильные переживания живых людей показаны жизненно правдиво, художественно-непосредственно, убедительно. Каждый герой поэмы, будь то главный либо второстепенный, выявляется в наиболее типических чертах. В этом отношении каждая, даже и малейшая деталь у поэта закономерна. Таковы — Нестан, Тинатин, Асмати, Тариел, Автандил, Придон, Шермадин, ставшие нарицательными, наиболее популярными именами в Грузии. В развертывании сюжета поэт пользуется приемом контрастирования: различные социальные слои и художественные образы мастерски противопоставляются друг другу с большим чувством меры. Р. — гениальный афорист. Мудрые, глубокомысленные и вместе с тем лаконичные, крылатые руставелевские афоризмы проникли в широкие народные массы, превратились в народные поговорки, в народную мудрость. Должно отметить, что афоризмы эти выражавщиеся в форме лирических отступлений, эпистолярных обращений, далеки от моралистических сентенций. Они способствуют оживлению повествования, динамизируют стих, подчеркивают монументальность произведения. По архитектонике и композиции поэма «Носящий тигрову (барсову) шкуру» являет один из величественных образцов мировой лит-ры.

Р. является законодателем и непревзойденным мастером господствовавшего в древней Грузии поэтического метра, называемого шаири, — шестнадцатислогового стиха. Р. пользуется двумя видами этого метра:
высоким (4+4) (4+4) и низким (5+3) (5+3). Разнообразие видов метра в поэме увязывается с определенным порядком рифмической системы. Четверостишия поэмы (числом до 1500) изобилуют аллитерациями, повышающими ее органическую музыкальность. Из других особенностей руставелевского поэтического строя следует отметить художественную четкость его метафоры. Строфы поэмы насыщены сложными и развернутыми метафорическими рядами. И во всей этой сложности руставелевской гениальной поэтики доминируют простота языка, идейная глубина и художественная непосредственность.

Примечательна ars poetica Р., данная в знаменитом прологе поэмы. Для поэта бесспорны высокое общественное назначение и идейная ценность поэзии. Р. защищает преимущество эпического жанра перед лирическим, годным, по его мнению, лишь для «увеселений, ухаживаний и забав». Подлинный поэт, по его воззрениям, — эпик, творец крупных повествований.

Поэма Р. «Носящий тигрову (барсову) шкуру» — один из величайших памятников мировой лит-ры — на протяжении столетий была и продолжает оставаться одной из наиболее читаемых книг в Грузии, оказывая исключительное влияние на дальнейшее развитие грузинской лит-ры вплоть до наших дней.

Произведение «Носящий тигрову (барсову) шкуру» переведено на многие иностранные языки, на иные полностью, а на другие — в отрывках, в отдельных частях.


ГРУЗИНСКИЙ ЭПОС : "ВИТЯЗЬ В ТИГРОВОЙ ШКУРЕ"
http://www.russianpl...ityaz/index.htm



Сергей Кобуладзе. Тариэль. Иллюстрация к поэме "Витязь в тигровой шкуре"

Я ушел из стран, где все же смертных изредка встречал,

Ночевал в глуши, где бродят только серны и олени,

То в ущельях и долинах, то на склонах диких скал.

Для меня приютом стали дебри, где таятся звери. (Перевод Г. Цагарели)