Сообщений в теме: 342

[SergOs]

ОДИССЕЙ ТЕЛЕМАКУ
Мой Tелемак,
         Tроянская война
окончена. Кто победил - не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки...
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни... Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь; и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
Не помню я, чем кончилась война,
и сколько лет тебе сейчас, не помню.

Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили вместе.
Но может быть и прав он: без меня
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои, мой Телемак, безгрешны.

И. Бродский    1972

[SergOs]

Рок
Рок отнимает порой отвагу,
выстроив в нерасторжимый ряд
то как совки занимали Прагу,
то как бомбили янки Белград.

Обзаводиться пора регланом.
Время ввело меня в ближний круг
или, вернее, берет тараном
разом на жалость и на испуг.

Пижма пожухла, в отсветах медных
тучки с вихрами своих седин
плюс красноватая аура бедных
и утонченных здешних рябин.

Ношей ли крестной Царь Небесный
землю родную благословил —
только на ней необъятной тесно
от безымянных отчих могил.

Ох, из спрашивающих “что делать”
лохов не уцелел никто.
Нынче хочется отупело
крикнуть мысленное за что?

И в тишине, наступившей снова,
той, при которой слышны сердца,
вдруг зачерпнул я из торфяного
и хрустального озерца.

Пью — и чувствую, что на мушке,
сам себе снайпер, шепчу: держись.
Словно в запаснике, в черепушке
ветхой моей сохранилась жись.

Так что, можно сказать, до срока
тоже стал я, ни дать, ни взять,
легендой отечественного рока,
можно сказать.
Ю.К.

Далеко-далече за снежной осыпью,
и другой, и третьей - мой старый дом.
Там ты мне примстилась, должно быть,
сослепу
в котелке ли, шляпе с цветным пером.
Это я останусь без эпитафии,
а про ладно скроенное твое
есть в отлично изданной монографии
"Человек и его шмутье".

...Шла война миров, будто русских
с галлами
обмороженными опять.
И земля с пустынными терминалами
не могла ни выиграть, ни проиграть.
Хоть ее прилизанные приказчики,
обдавая вежливым холодком,
развозили по адресатам ящики,
ну а в них - калашниковы рядком.

Где и кто в ту пору сидел на троне,
не припомню точно, кажись, не свой.
В обреченном прифронтовом районе
у забытой Богом передовой
я лазутчик был похитрей Емельки
и тебе не смел доверять вполне,
но балдел уже от одной бретельки,
что держала чашечку на волне.
31.1.1998

[SergOs]

Семен Липкин

О том, как был с лица земного стерт
Мечом и пламенем свирепых орд
Восточный град, – сумел дойти до нас
Короткий выразительный рассказ:
«Они пришли, ограбили, сожгли,
Убили, уничтожили, ушли».

О тех, кто ныне мир поверг во мрак,
Мы с той же краткостью расскажем так:
«Они пришли как мор, как черный сглаз,
И не ушли, а растворились в нас».
1979

ВОЕННАЯ ПЕСНЯ
Что ты заводишь песню военну.
Державин
Серое небо. Травы сырые.
В яме икона панны Марии.
Враг отступает. Мы победили.
Думать не надо. Плакать нельзя.
Мертвый ягненок. Мертвые хаты.
Между развалин – наши солдаты.
В лагере пусто. Печи остыли.
Думать не надо. Плакать нельзя.

Страшно, ей-Богу, там, за фольварком.
Хлопцы, разлейте старку по чаркам,
Скоро в дорогу. Скоро награда.
А до парада плакать нельзя.
Черные печи да мыловарни.
Здесь потрудились прусские парни.
Где эти парни? Думать не надо.
Мы победили. Плакать нельзя.

В полураскрытом чреве вагона –
Детское тельце. Круг патефона.
Видимо, ветер крутит пластинку.
Слушать нет силы. Плакать нельзя.
В лагере смерти печи остыли.
Крутится песня. Мы победили.
Мама, закутай дочку в простынку.
Пой, балалайка, плакать нельзя.
1981

КАВКАЗ
Я видел облака папах
На головах вершин,
Где воздух кизяком пропах,
А родником – кувшин.

Я видел сакли без людей,
Людей в чужом жилье,
И мне уже немного дней
Осталось на земле.

Но преступление и ложь,
Я видел, входят в мир
С той легкостью, с какою нож
В овечий входит сыр.
1988

АНГЕЛ ТРЕТИЙ
Водопад кипит из раны,
Вся река красна у брега,
Камни древние багряны
Возле мертвого ковчега.
Внемля воплям и безмолвью,
На распахнутом рассвете
Над страною чашу с кровью
Опрокинул ангел третий.
1989

МОИСЕЙ
Тропою концентрационной,
Где ночь бессонна, как тюрьма,
Трубой канализационной,
Среди помоев и дерьма,
По всем немецким и советским,
И польским, и иным путям,
По всем печам, по всем мертвецким,
По всем страстям, по всем смертям, –
Я шел. И грозен и духовен
Впервые Бог открылся мне,
пылая пламенем газовен
в неопалимой купине.
1967

[SergOs]

Добавка от И. Бродского, хорошо понимавшего Ю.К.

Бей в барабан о своем доверии
к ножницам, в коих судьба материи
скрыта. Только размер потери и
делает смертного равным Богу.
(Это суждение стоит галочки
даже ввиду обнаженной парочки.)
Бей в барабан, пока держишь палочки,
с тенью своей маршируя в ногу!
ИБ, 1972

[SergOs]

И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.

Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне.

Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь - чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал - в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берет ребенка на колени.

А.Тарковский

[SergOs]

НАДЕЖДА
Мечтой, корыстью ли ведомый,
Семью покинув и страну,
Моряк пускался в путь из дома
В бескрайную голубизну.

Мир неизведан и безмолвен.
Ушел фрегат, пропал фрегат.
И никаких депеш и «молний»,
И никаких координат.

Три точки, три тире, три точки
Не бросишь миру в час беды.
Лишь долго будут плавать бочки
На гребнях вспененной воды.

Как до другой звезды, до дома,
Что ни кричи, не слышно там.
Но брал бутылку из-под рома
И брал бумагу капитан.

И жег сургуч...
Обшивка стонет,
Тот самый вал девятый бьет.
Корабль развалится. Утонет.
Бутылка вынырнет. Всплывет.

Она покачиваться станет
На синеве ленивых волн.
А капитан?
Ну что ж, представим,
Что уцелел и спасся он.

Есть горизонт в морском тумане.
Прибоем вымытый песок.
Есть в окаянном океане
Осточертевший островок.

Его записка будет плавать
Три года, двадцать, сорок лет.
Ни прежних целей, и ни славы,
И ни друзей в помине нет.

И не родных и не знакомых
Он видит каждый день во сне:
Плывет бутылка из-под рома,
Блестит бутылка при луне.

Ползут года улитой склизкой,
Знать, умереть придется здесь.
Но если брошена записка,
Надежда есть, надежда есть!

Ползут года, подходит старость,
Близка последняя черта.
И вот однажды брезжит парус
И исполняется мечта.

. . . . . . . . . . . . . .
Живу. Жую. Смеюсь все реже.
Но слышу вдруг к исходу дня —
Живет нелепая надежда
В глубинах сердца у меня.

Как будто я средь звезд круженья
Свое еще не отгостил,
Как будто я в момент крушенья
Бутылку в море опустил.
1969 В.С.

[Piligrim]

Дельфин " Не убивай на бумаге "

Ракеты и танки на рисунках детей
На рисунках нет солнца и капель дождей
Убитый на бумаге и живой рядом с ним
И для всего этого фоном только чёрный дым
Горящие дома, разрушенные стены
Ни один ребёнок не обходит этой темы
На рисунке вижу труп, его не вижу лица
Но каждый убивает лишь чужого отца.
Разрывы снарядов, пулеметнй огонь
Здесь забавы детей и тут же взрослая боль
Чёрный, красный, белый цвет
Как будто никаких других цветов больше нет
На пустом листе бумаги пока гладь и тишь
Даю в руки карандаш, cиди рисуй малыш
Одно и тоже тыщу раз рисует он вновь и вновь
Я со стола беру рисунок, с него капает кровь
Ребёнок нарисованной победе очень рад
Но когда-нибудь он сам возьмёт в руки автомат
И окажется там, где рисовал от руки
Нарисованные танки и люди в них
Нарисованный враг, пулеметное гнездо
Нарисованный снаряд, летящий прямо в него
И нарисованный труп его закроет глаза
Которые остались смотреть в небеса.

[Piligrim]

Дельфин " Обратный отсчёт "

Все будет не так,
Как хотелось бы мне
И легкий озноб
Пробежит по спине,
Когда ты шагнешь
За открытую дверь,
Пополнив собой
Список потерь
Будто что-то исчезло
И уже не вернуть
И сердце спешит
Разорвать мою грудь
И хочется крикнуть,
Взорвав пустоту,
Принадлежащую
Мне одному

[Piligrim]

Константин Никольский - Вера, Надежда, Любовь

Мы искали незыблемых истин,
Мы словами играли, горя,
Свято веря в могущество мысли,
Только время потратили зря.
Звали в светлые дали и сами
Поднимались и падали вновь,
Только так и остались всего лишь словами
Наша Вера, Надежда, Любовь.

Мы живем в ожидании чуда,
И беда, как меж пальцев вода,
Наш девиз - мы пришли ниоткуда,
Наш удел - исчезать без следа.
И бежим мы, не трогаясь с места,
И спешим мы, стараясь отстать,
И любые надежды умрут с нами вместе,
Умрут и родятся опять.

И, тревоги встречая с улыбкой,
Провожаем удачу без слёз,
Мы готовы признать все ошибки
И ответить на каждый вопрос.
Мы устали, мы загнаны в угол,
Наши горести всем напоказ,
И не веря судьбе мы чужие друг другу, -
Мы чем-то похожи на вас.

Вы, быть может, сильней и моложе,
Ну а мы, - это то, что вас ждёт.
Пустота, одиночество, - тоже
На пути вас однажды найдёт.
И померкнут манящие дали,
И остынет кипящая кровь,
Но пока мы ещё никому не продали
Нашу Веру, Надежду, Любовь.

[Piligrim]

Константин Никольский - Голос

Я не хочу, чтоб кто-нибудь приник к моей печали
Уйди, сегодня мне не надо никого
И ни шагов, которые б знакомо прозвучали
Ни взгляда, дорогого взгляда твоего

Оставь меня и дверь мою плотней прикрой сегодня
И ветру свежему не отркывай окна
Сегодня как-то все грустней и безысходней
Душе, которая уныла и темна

Моя печаль ко мне из далека приникнуть хочет
Ее не знаю я, но каждому из нас
Кто весело поет, кто плачет иль хохочет
Она приходит тихо в свой урочный час

Когда встает в душе так много жалоб и сомнений
И что-то плачет, а она из далека твердит
Унылым голосом, что жизни цвет весеннний
Дает плоды в которых пепел и тоска