Картины, писанные маслом по черной клеенке
Пролог (или эпилог)
Это утро Пиросмани не помнил, как, впрочем, и многие предыдущие.
Когда Арчил, сосед-сапожник, отворил дверь в каморку, он увидел Нико, лежащего на лохмотьях под самой лестницей и спросил:
— Ты что делаешь, Нико? Вставай, дорогой! Праздник на улице!
Пиросмани с трудом открыл веки, не человека увидел — пятно.
Сказал:
— Умираю...
Просто сказал и умер.
Однажды днем
Пиросмани долбил стену старого заброшенного дома.
Знакомые кинто и духанщики, которым случалось проходить мимо, спрашивали его:
— Слушай, Нико! ЧТО ты делаешь?
— Камень долблю, — отвечал он с достоинством.
— А ты разве умеешь?? — спрашивали они его.
— Нет, — отвечал Нико добродушно.
— А зачем тогда долбишь???
— Так, ХОЧЕТСЯ!
Кинто и духанщики качали головой, проходили мимо.
Много их проходило.
Сначала Пиросмани отвечал всем.
Потом тем, кого хорошо знал...
А потом надоело...
Начался дождь.
И негде было укрыться.
Достал тогда из-за пазухи сверток.
Развернул... Большой ломоть хлеба и брынзы кусочек.
Молча и неторопливо съел.
А дождь лил и лил. Промок до нитки Нико. Посмотрел на небо.
Подставил руки под струи дождя. Вздохнул глубоко...
И опять за работу.
Дождь лил, не переставая, до вечера.
Когда Пиросмани закончил долбить стену, было уже темно.
Наощупь сложил инструмент и ушел.
Он не пришел на следующее утро.
Не пришел и на другое.
И никогда после...
Назавтра солнце пробилось сквозь тучи в середине дня и осветило бессмысленные линии на стене старого заброшенного дома на окраине Тифлиса.
ДВОРНИК
Думал Нико.
Долго думал. О смысле жизни... Никак зерно мудрости отыскать не мог.
По-разному думал.
И от размышлений таких устал.
Не молод уже был...
Покидала его жизнь, а зерна отыскать не мог... Присел на скамью.
Не заметил, как ночь опустилась...
Шел человек по песку.
Следы оставались.
От ног босых.
Шел весь оборванный, лохмотья болтались на ветру.
Вдали, в серой дымке, крыши домов.
Хотел рассмотреть, да набежала толпа.
Заслонила. Стала орать, мотать головою.
И увидел тогда Нико, что это Христос, несущий свой крест.
А крест преогромный.
— Господи! — подумал Нико. — Неужели он самый?
Христос повернул голову, увидел Нико и сказал что-то.
Но Нико не услышал...
Орала толпа. Жаждала зрелищ.
Христос, сгорбленный под тяжестью ноши, как мог пожал плечами и снова что-то сказал, но тихо.
И Нико не то что услышал — сердцем понял.
— ТОЛПА...
Нико видел эту толпу. Обыкновенная толпа. О,сколько перевидел Нико их на своем веку.
Но вот Христос его поразил.
Нес ведь тяжесть неимоверную.
И кнутом его били холуи проклятые.
А он шел, словно не ощущая тяжести этой, обративши к таким, как вот он — Нико — свой просветленный лик.
И был наивен в вере своей в будущее.
— О, Господи! Ты ли это? — вопросил Нико к нему.
Господь не ответил. Кто-то ударил его в спину, и он упал на колени. Но крест свой не бросил.
— Эй, ты! — раздалось вдруг над ухом.
Очнулся Нико.
Ва! Ночь на дворе.
Мужик с фонарем.
Пригляделся — дворник.
— Эй, ты? Делаешь что? — спросил его дворник.
Нико показал рукой на небо (нет крыши над головой, не видишь разве?), покачал головой и ничего не ответил...
Дворник поднес фонарь ближе, осветил лицо Пиросмани, увидел большие молящие глаза.
Подумал.
Сказал.
— Шел бы ты... нельзя здесь ночевать. Не положено...
Закрыл глаза Нико, увидел крест на земле, себя под крестом. Пытается встать...— да сил не хватает...
— Шел бы...
Встал. Ящичек взял.
Шел не спеша.
С достоинством.
И долго смотрел ему вслед мужик с фонарем...
То, что он увидел однажды
Сидел Нико за столиком, уставший, и пил вино.
Бутылки три уже выпил, а боль не утихала.
С утра привязалась и никак отстать не хочет, как будто и без того забот мало, мучений мало?
С утра бродил Нико по городу, искал работу.
И боль за ним.
Он в трактир.
Она за ним.
Он на улицу...
И она тоже...
Нет работы!
Вот только боль.
Пытался убежать... не вышло.
А что болит, и сам не поймет.
Ну что за жизнь?
Еле до вечера дожил.
Стало прохладней, и боль чуток поутихла.
Вот и поспешил он в подвал.
К привычной бутылке вина.
Три уже выпил, а боль не отставала.
Глянул Нико в стакан.
Глаза помутневшие (кто скажет, сколько разума в них осталось?).
Глянул и ничего не увидел, красное сухое вино.
Вокруг пили, веселились, песни горланили, дым столбом стоял, шашлык жарился!
Глянул в стакан Нико и ничего не увидел: матовая поверхность вина, цвета не разобрать.
Пробежал духанщик, толстый, как бочка.
— Вина! — кричали ему.
— Мяса! — неслось отовсюду.
Глянул Нико в стакан напоследок и обмер.
Увидел он лицо мальчика, за ним — горы, над горами — небо, а в небе — солнце.
Как юно это лицо и прекрасно... Мальчик смотрит Нико в глаза и улыбается горько и мудро...
Что сделалось с ним?
Вскочил Нико с диким воплем:
— Будь проклята жизнь эта!
И бился головой об стену, пока не обессилел, не потерял сознание.
Упал.
Духанщик и кто-то еще взяли за руки и вынесли тело.
На стене остались две полоски от крови.
Одна поменьше, другая побольше.