Сообщений в теме: 29

[wsir1963]

Люблю Маяковского. Поэзия его бессмертна и очень актуальна.Вся поэзия Маяковского-это Божественная комедия 20 века.
Вряд ли когда-нибудь устареют строки ранних стихов.

Послушайте!
Ведь,если звезды
                 зажигают -
Значит - это кому-нибудь
                  нужно?

или

Утро раннее.
Мечтою встречаю рассвет
                            ранний:
"О,хотя бы
Ещё
     одно заседание относительно искоренения
                                                    всех
                                                    заседаний!"

А это,одно из моих любимых.


МАРУСЯ  ОТРАВИЛАСЬ

           Вечером после работы этот комсомолец
            уже  не ваш товарищ. Вы  не называйте
            его Борей, а, подделываясь под
            гнусавый  французский  акцент,
            должны  называть его "Боб"...
                                   "Комс. правда".

              В  Ленинграде   девушка-работница
            отравилась, потому что у нее не было
            лакированных туфель, точно таких же,
            какие носила ее подруга Таня...
                                   "Комс. правда".

Из тучки месяц вылез,
молоденький такой...
Маруська отравилась,
везут в прием-покой.
Понравился Маруське
один
    с недавних пор:
нафабренные усики,
Расчесанный  пробор.
Он был
        монтером Ваней,
но...
    в духе парижан,
себе
    присвоил званье:
"электротехник Жан".
Он  говорил ей часто
одну и ту же речь:
- Ужасное мещанство -
невинность
          зря
             беречь.-
Сошлись и погуляли,
и хмурит
         Жан
            лицо, -
нашел он,
         что
            у Ляли
                  красивше бельецо.
Марусе  разнесчастной
сказал, как джентльмен:
- Ужасное мещанство
семейный
         этот
             плен.-
Он с ней
        расстался
                ровно
через пятнадцать дней,
за то,
      что лакированных
нет туфелек у ней.
На  туфли
         денег надо,
а денег
       нет и так...
Себе
    Маруся
яду
купила
      на пятак.
Короткой
        жизни
             точка.
- Смер-тель-ный
               я-яд
                   испит...-
В малиновом платочке
в гробу
       Маруся
             спит.
Развылся  ветер гадкий.
На  вечер,
          ветру в лад,
в ячейке
        об упадке
поставили
         доклад.

      Почему?

В сердце
        без лесенки
лезут
     эти песенки.
Где родина
          этих
              бездарных романсов?
Там,
    где белые
            лаются моською?
Нет!
    Эту песню
             родила масса -
наша
    комсомольская.
Легко
      врага
           продырявить наганом.
Или -
     голову с плеч,
                  и саблю вытри.
А  как
      сейчас
           нащупать врага нам?
Таится.
       Хитрый!
Во что б ни обулись,
                  что б ни надели -
обноски
       буржуев
              у нас на теле.
И  нет
      тебе
         пути-прямика.
Нашей
      культуришке
                 без году неделя,
а ихней -
          века!
И  растут
        черные
дурни
     и дуры,
ничем не защищенные
от барахла культуры.
На улицу вышел -
                 глаза разопри!
В каждой витрине
                буржуевы обноски:
какая-нибудь
            шляпа
                 с пером "распри",
и туфли
       показывают
                 лакированные носики.
Простенькую
           блузу нам
и надеть конфузно.
На улицах,
          под руководством
                         Гарри  Пилей,
расставило
          сети
              Совкино,-
от нашей
        сегодняшней
                   трудной были
уносит
      к жизни к иной.
Там
    ни единого
              ни Ваньки,
                       ни Пети,
одни
    Жанны,
           одни
               Кэти.
Толча комплименты,
                  как воду в ступке,
люди
     совершают
              благородные поступки.
Все
    бароны,
          графы - все,
живут
      по разным
               роскошным  городам,
ограбят
        и скажут:
               - Мерси, мусье,-
изнасилуют
           и скажут:
                   - Пардон, мадам.-
На  ленте
         каждая -
                  графиня минимум.
Перо в шляпу
             да серьги в уши.
Куда же
        сравниться
                  с такими графинями
заводской
          Феклуше да Марфуше?
И  мальчики
           пачками
стреляют за нэпачками.
Нравятся
         мальчикам
в маникюре пальчики.
Играют
       этим пальчиком
нэпачки
       на рояльчике.
А  сунешься в клуб -
                    речь рвотная.
Чешут
     языками
             чиновноустые.
Раз международное,
                  два международное.
но нельзя же до бесчувствия!
Напротив клуба
               дверь пивнушки.
Веселье,
       грохот,
              как будто пушки!
Старается
         разная
              музыкальная челядь
пианинить
         и виолончелить.
Входите, товарищи,
                  зайдите, подружечки,
выпейте,
       пожалуйста,
                  по пенной кружечке!

           Что?

Крою
     пиво пенное,-
только что вам
              с этого?!
Что даю взамен я?
Что вам посоветовать?
Хорошо
      и целоваться,
                   и вино.
Но...
вино и поэзия,
             и если
                   ее
хоть раз
        по-настоящему
                     испили рты,
ее
  не заменит
            никакое питье,
никакие пива,
             никакие спирты.
Помни
      ежедневно,
                 что ты
                        зодчий
и новых отношений
                 и новых любовей,-
и станеет
         ерундовым
                  любовный эпизодчик
какой-нибудь  Любы
                   к любому Вове.
Можно и кепки,
               можно и шляпы,
можно
      и перчатки надеть на лапы.
Но нет
       на свете
              прекрасней одежи,
чем бронза мускулов
                  и свежесть кожи.
И если
      подыметесь
                чисты и стройны,
любую
      одежу
            заказывайте Москвошвею,
и...
     лучшие
           девушки
                  нашей страны
сами
     бросятся
              вам на шею.

1927

[wsir1963]

БУМАЖНЫЕ УЖАСЫ
      (Ощущения Владимира Маяковского)

Если б
      в пальцах
              держал
                    земли бразды я,
я бы
    землю остановил на минуту:
                              - Внемли!
Слышишь,
         перья скрипят
                      механические и простые,
как будто
         зубы скрипят у земли? -
Человечья гордость,
                   смирись и улягся!
Человеки эти -
              на кой они лях!
Человек
       постепенно
                 становится кляксой
на огромных
           важных
                 бумажных  полях.
По каморкам
           ютятся
                 людские тени.
Человеку -
          сажень.
                 А бумажке?
                           Лафа!
Живет бумажка
             во дворцах учреждений,
разлеглась на столах,
                  кейфует в шкафах.
Вырастает хвост
              на сукно
                     в магазине,
без галош нога,
             без перчаток лапа.
А бумагам?
          Корзина лежит на корзине,
и для тела "дел" -
                  миллионы папок.
У вас
     на езду
           червонцы есть ли?
Вы были в Мадриде?
                  Не  были там!
А этим
      бумажкам,
               чтоб плыли
                         и ездили,
еще
   возносят
           новый почтамт!
Стали
     ножки-клипсы
                  у бывших сильных,
заменили
        инструкции
                  силу ума.
Люди
     медленно
             сходят
                   на должность посыльных,
в услужении
           у хозяев - бумаг.
Бумажищи
          в портфель
                   умещаются еле,
белозубую
          обнажают кайму.

Скоро
     люди
          на жительство
                       влезут в портфели,
а бумаги -
          наши квартиры займут.
Вижу
     в будущем -
                не вымыслы мои:
рупоры бумаг
            орут об этом громко нам -
будет
     за столом
             бумага
                   пить чаи,
человечек
         под столом
                   валяться скомканным.
Бунтом встать бы,
                развить огневые флаги,
рвать зубами бумагу б,
                    ядрами б выть...
Пролетарий,
           и дюйм
                 ненужной бумаги,
как врага своего,
              вконец ненавидь.

1927

[wsir1963]

Думаю,что это всем знакомо!

  "Протекция"
                         ОБЫВАТЕЛИАДА В 3-х ЧАСТЯХ

                                     1

                      Обыватель Михин -
                      друг дворничихин.
                      Дворник Службин
                      с Фелицией в дружбе.
                      У тети Фелиции
                      лицо в милиции.
                      Квартхоз милиции
                                       Федор Овечко
                      имеет
                       в совете
                                     нужного человечка.
                      Чин лица
                               не упомнишь никак:
                      главшвейцар
                                  или помистопника.
                      А этому чину
                                   домами знакома
                      мамаша
                             машинистки секретаря райкома.
                     У дочки ее
                                 большущие связи:
                      друг во ВЦИКе
                                    (шофер в автобазе!),
                      а Петров, говорят,
                                         развозит мужчину,
                      о котором


                                все говорят шепоточком, -
                      маленького роста,
                                        огромного чина.
                     Словом -
                               он...
                                     Не решаюсь...
                                                   Точка.

                                     2

                      Тихий Михин
                      пойдет к дворничихе.
                      "Прошу покорненько,
                      попросите дворника.
                      Дворник стукнется
                      к тетке заступнице.
                   Тетка Фелиция
                      шушукнет в милиции.
                      Квартхоз Овечка
                      замолвит словечко.
                      А главшвейцар -
                      да-Винчи с лица,
                      весь в бороде,
                                     как картина в раме, -
                      прямо
                            пойдет
                       к машинисткиной маме.
                      Просьбу
                              дочь
                                   предает огласке:
                      глазки да ласки,
                                       ласки да глазки...
                      Кого не ловили на такую аферу?
                      Куда ж удержаться простаку-шоферу!
                      Петров подождет,
                                       покамест,
                                          как солнце,
                      персонье лицо расперсонится:
                      - Простите, товарищ,
                                           извинений тысячка... -
                      И просит
                               и молит, ласковей лани.
                      И чин снисходит:
                                       - Вот вам записочка. -
                      А в записке -
                                    исполнение всех желаний.


                                     3

                 А попробуй -
                                   полазий
                      без родственных связей!
                      Покроют дворники
                      словом черненьким.
                      Обложит белолицая
                      тетя Фелиция.
                      Подвернется нога,
                      перервутся нервы
                      у взвидевших наган
                   и усы милиционеровы.
                      В швейцарской судачат:
                                             - И не лезь к совету:
                      все на даче,
                                   никого нету. -
                      И мама сама
                                  и дитя-машинистка,
                      невинность блюдя,
                                        не допустят близко.
                      А разных главных
                                 неуловимо
                      шоферы
                             возят и возят мимо.
                      Не ухватишь -
                                    скользкие, -
                                                 нелюди, а налимы.
                      "Без доклада воспрещается".
                                                  Куда ни глянь,
                      "И пойдут они, солнцем палимы,
                      И застонут..."
                    Дело дрянь!
                      Кто бы ни были
                                     сему виновниками
                      - сошка маленькая
                                        или крупный кит, -
                      разорвем
                                сплетенную чиновниками
                      паутину кумовства,
                                         протекций,
                                                    волокит.

                      [1926]

[SergOs]

Домой!
Уходите, мысли, во-свояси.
Обнимись, души и моря глубь.
Тот, кто постоянно ясен –
Тот, по-моему, просто глуп.
Я в худшей каюте из всех кают –
Всю ночь надо мною ногами куют.
Всю ночь, покой потолка возмутив,
Несется танец, стонет мотив:
«Маркита, Маркита,
Маркита моя,
Зачем ты, Маркита,
Не любишь меня…»
А зачем любить меня Марките?!
У меня и франков даже нет.
А Маркиту (толечко моргните!)
За сто франков препроводят в кабинет.
Небольшие деньги – поживи для шику –
Нет, интеллигент, взбивая грязь вихров,
Будешь всучивать ей швейную машинку,
По стежкам строчащую шелка стихов.
Пролетарии приходят к коммунизму низом –
Низом шахт, серпов и вил, -
Я ж с небес поэзии бросаюсь в коммунизм,
Потому что нет мне без него любви.
Все равно – сослался сам я, или послан к маме –
Слов ржавеет сталь, чернеет баса медь.
Почему под иностранными дождями
Вымокать мне, гнить мне и ржаветь?
Вот лежу, уехавший за воды,
Ленью еле двигаю моей машины части.
Я себя советским чувствую заводом,
Вырабатывающим счастье.
Не хочу, чтоб меня, как цветочек с полян,
Рвали после служебных тягот.
Я хочу, чтоб в дебатах потел Госплан,
Мне давая задания на год.
Я хочу, чтоб над мыслью времен комиссар
С приказанием нависал.
Я хочу, чтоб сверхставками спеца
Получало любовищу сердце.
Я хочу, чтоб в конце работы завком
Запирал мои зубы замком.
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо.
С чугуном чтоб и с выделкой стали
О работе стихов, от Политбюро,
Чтобы делал доклады Сталин.
«Так, мол, и так… И до самых верхов
Прошли из рабочих норм мы:
В Союзе Республик пониманье стихов
Выше довоенной нормы…»

Я ХОЧУ БЫТЬ ПОНЯТ МОЕЙ СТРАНОЙ,
А НЕ БУДУ ПОНЯТ – ЧТО Ж.
ПО РОДНОЙ СТРАНЕ ПРОЙДУ СТОРОНОЙ,
КАК ПРОХОДИТ КОСОЙ ДОЖДЬ.

Последняя строфа отброшена Маяковским: «Ноющее делать легко – оно щиплет сердце не выделкой слов, а связанными со стихом параллельными ноющими воспоминаниями. Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик (см. выше). Несмотря на всю романсовую чувствительность (публика хватается за платки), я эти красивые, подмоченные дождем перышки вырвал».

[SergOs]

SergOs (5.3.2009, 22:07) писал:

«Маркита, Маркита,
Маркита моя,
Зачем ты, Маркита,
Не любишь меня…»

Январь 9-е
О боге болтая,
о смирении говоря,
помни день -
9-е января.
Не с красной звездой -
в смирении тупом
с крестами шли
за Гапоном-попом.
Не в сабли
врубались
конармией-птицей -
белели
в руках
листы петиций.
Не в горло
вгрызались
царевым лампасникам -
плелись
в надежде на милость помазанника.
Скор
ответ
величества
был:
"Пули в спины!
в груди!
и в лбы!"
Позор без названия,
ужас без имени
покрыл и царя,
и площадь,
и Зимний.
А поп
на забрызганном кровью требнике
писал
в приход
царевы серебреники.
Не все враги уничтожены.
Есть!
Раздуйте
опять
потухшую месть.
Не сбиты
с Запада
крепости вражьи.
Буржуи
рабочих
сгибают в рожья.
Рабочие,
помните русский урок!
Затвор осмотрите,
штык
и курок.
В споре с врагом -
одно решение:
Да здравствуют битвы!
Долой прошения!

В.Маяковский
1924

С последней строфой согласиться трудно...
Как и с остальными в этот раз.

[wsir1963]

Без руля и без ветрил

На эфирном океане,
там,
где тучи борода,
громко плавает в тумане
радио-белиберда.
Утро.
На столике стоит труба.
И вдруг
как будто
трубу прорвало
в перепонку
в барабанную
забубнила, груба:
"Алло!
Алло!!
Алло!!!
Алло!!!!"
А затем –
тенорок
(держись, начинается!):
"Товарищи,
слушайте
очередной урок,
Как сохранить
и полировать яйца".
Задумался,
заволновался,
бросил кровать,
в мозгах
темно,
как на дне штолен.
– К чему ж мне
яйца полировать?
К пасхе,
што ли?! –
Настраиваю
приемник
на новый лад.
Не захочет ли
новая волна порадовать?
А из трубы –
замогильный доклад,
какая-то
ведомственная
чушь аппаратова.
Докладец
полтора часа прослушав,
стал упадочником
и затосковал.
И вдруг…
встрепенулись
восторженные уши:
"Алло!
Последние новости!
Москва".
Но тотчас
в уши
писк и фырк.
Звуки заскакали,
заиграли в прятки –
это
широковещательная Уфы
дует
в хвост
широковещательную Вятки.
Наконец
из терпения
вывели и меня.
Трубку
душу,
за горло взявши,
а на меня
посыпались имена:
Зины,
Егоры,
Миши,
Лели,
Яши!
День
промучившись
в этом роде,
ложусь,
а радио
бубнит под одеяло:
"Во саду аль в огороде
девица гуляла".
Не заснешь,
хоть так ложись,
хоть иначе.
С громом
во всем теле
крою
дедушку радиопередачи
и бабушку
радиопочтелей.
Дремлют штаты в склепах зданий.
Им не радость,
не печаль
им
в грядущем нет желаний
им…
– семь с половиной миллионов! –
не жаль!

Написано в связи с серьезными неполадками в организации массового радиовещания.
Заглавие стихотворения - строка из поэмы Лермонтова "Демон".
На эфирном океане... - пародийное использование четверостишия из "Демона":
на воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил.
Как сохранить и полировать яйца - "в тот день,когда мы знали:сегодня решится судьба Сакко и Ванцетти,с трудом дождались радиопередачи,с трепетом надели трубки - мы услышали...лекцию о том,как заготовлять яйца".

[SergOs]

ТАМАРА И ДЕМОН

От этого Терека
               в поэтах
                        истерика.
Я Терек не видел.
                Большая потерийка.
Из омнибуса
           вразвалку
сошел,
     поплевывал
               в Терек с берега,
совал ему
         в пену
               палку.
Чего же хорошего?
                Полный  развал!
Шумит,
     как Есенин в участке.
Как будто бы
            Терек
                 сорганизовал,
проездом в Боржом,
                  Луначарский.
Хочу отвернуть
              заносчивый нос
и чувствую:
           стыну на грани я,
овладевает
          мною
              гипноз,
воды
    и пены играние.
Вот башня,
         револьвером
                    небу к висну,
разит
     красотою нетроганой.
Поди,
     подчини ее
               преду искусств -  
Петру Семенычу
              Когану.
Стою,
     и злоба взяла меня,
что эту
       дикость и выступы
с такой бездарностью
                     я
                      променял
на славу,
         рецензии,
                  диспуты.
Мне место
         не в "Красных нивах",
                             а здесь,
и не построчно,
              а даром
реветь
      стараться в голос во весь,
срывая
      струны гитарам.
Я знаю мой голос:
                 паршивый тон,
но страшен
          силою ярой.
Кто видывал,
            не усомнится,
                        что
я
был бы услышан Тамарой.
Царица крепится,
                взвинчена хоть,
величественно
             делает пальчиком.
Но я ей
       сразу:
            - А мне начхать,
царица вы
         или прачка!
Тем более
         с песен -  
                  какой гонорар?!
А стирка -  
          в семью копейка.
А даром
       немного дарит гора:
лишь воду -  
            поди,
                 попей-ка!-  
Взъярилась царица,
                  к кинжалу рука.
Козой,
      из берданки ударенной.
Но я ей
       по-своему,
                вы  ж знаете как -  
под ручку...
            любезно...
                     - Сударыня!
Чего кипятитесь,
               как паровоз?
Мы
  общей лирики лента.
Я знаю давно вас,
                 мне
                    много про вас
говаривал
         некий Лермонтов.
Он клялся,
         что страстью
                     и равных нет...
Таким мне
         мерещился образ твой.
Любви я заждался,
                мне 30 лет.
Полюбим друг друга.
                  Попросту.
Да так,
      чтоб скала
                распостелилась в пух.
От черта скраду
               и от бога я!
Ну что тебе Демон?
                  Фантазия!
                           Дух!
К тому ж староват -  
                   мифология.
Не кинь меня в пропасть,
                       будь добра.
От этой ли
          струшу боли я?
Мне
   даже
       пиджак не жаль ободрать,
а грудь и бока -  
                тем более.
Отсюда
      дашь
          хороший удар -  
и в Терек
         замертво треснется.
В Москве
        больнее спускают...
                           куда!
ступеньки считаешь -  
                     лестница.
Я кончил,
         и дело мое сторона.
И пусть,
        озверев от помарок,
про это
        пишет себе Пастернак.
А  мы...
       соглашайся, Тамара! -  
История дальше
              уже не для книг.
Я скромный,
           и я
              бастую.
Сам Демон слетел,
                 подслушал,
                          и сник,
и скрылся,
         смердя
               впустую.
К нам Лермонтов сходит,
                      презрев времена.
Сияет -  
       "Счастливая парочка!"
Люблю я гостей.
              Бутылку вина!
Налей гусару, Тамарочка!
ВМ

[lara]

"Лиличка! Вместо письма"

[cobr]

Я Маяковского читал только в школьной программе. Но помню, когда у знакомых взял книгу, чтобы выучить для экзамена "Товарищу Нетте", еще что-то, то прочитал и "Облако в штанах". В поздних произведениях мастерство выше у него, наверное, но "Облоко в штанах" таким пронзительным показалось, искренним.

[wsir1963]

БРОДВЕЙ

Асфальт - стекло.
                 Иду и звеню.
Леса и травинки -
                 сбриты.
На север
        с юга
              идут авеню,
на запад с востока -
                    стриты.
А между -
         (куда их строитель завез!) -
дома
     невозможной длины.

Одни дома
         длиной до звезд,
другие -
        длиной до луны.
Янки
    подошвами шлепать
                     ленив:
простой
       и курьерский лифт.
В 7 часов
         человечий прилив,
В 17 часов
          - отлив.
Скрежещет механика,
                   звон и гам,
а люди замедляют
                жевать чуингам,
чтоб бросить:
             "Мек моней?"
Мамаша
      грудь
           ребенку дала.
Ребенок
       с каплями из носу,
сосет
     как будто
              не грудь, а доллар -
занят
     серьезным
              бизнесом.
Работа окончена.
                Тело обвей
в сплошной
          электрический ветер.
Хочешь под землю -
                  бери собвей,
на небо -
         бери элевейтер.
Вагоны
      едут
          и дымам под рост,
и в пятках
          домовьих
                  трутся,
и вынесут
         хвост
              на Бруклинский мост,
и спрячут
         в норы
               под Гудзон.
Тебя ослепило,
              ты осовел.
Но,
   как барабанная дробь,
из тьмы
       по темени:
                 "Кофе Максвел
гуд
   ту ди ласт дроп".
А лампы
       как станут
                 ночь копать,
ну, я доложу вам -
                  пламечко!
Налево посмотришь -
                    мамочка мать!
Направо -
          мать моя мамочка!
Есть что поглядеть московской братве.
И за день
                в конец не дойдут.
Это Нью-Йорк.
             Это Бродвей.
Гау ду ю ду!
Я в восторге
            от Нью-Йорка города.
Но
  кепчонку
          не сдерну с виска.
У советски
          собственная гордость:
на буржуев
          смотрим свысока.

БРОДВЕЙ (1894)