Сообщений в теме: 15

[pontiec5]

ЕЩЕ НЕМНОГО ВОСПОМИНАНИЙ

Образ живой Шаганэ, детали обстанов­ки, в которой состоялась встреча Есенина с ней, постепенно восстанавливались. Мне тре­бовалось, чтобы современники записали лишь то, что наблюдали сами, чтобы отсут­ствовала взаимная консультация. Если это достигалось и воспоминания сопоставля­лись, можно было считаться с их достовер­ностью.

Таким объективным и, следовательно, нужным стало небольшое фактологическое воспоминание Е. В. Лебедевой (Иоффе), найти которую мне удалось с помощью Повицкого. Она знала о моих батумских поис­ках не больше того, что требовалось для первой встречи, и, слушая ее короткие рас­сказы о Есенине и Шаганэ, я имел возмож­ность уточнять и ее воспоминания и те со­общения, которые уже мне были известны. Вот что она пояснила:

«В 1924—1925 годах я работала масса­жисткой в батумской купальне, брали у меня сеансы и частные лица.

О приезде Есенина я узнала от Повицкого. Он сказал мне как-то, что приехал большой поэт и, если я не возражаю, то зайдет с ним как-нибудь. Потом они дейст­вительно приехали вдвоем. На Есенине был серый костюм. Великолепные пепельно-зо­лотистые волосы и почти серые глаза поэта производили сильное впечатление.

Я познакомила поэта с Катрой и Шаганэ. Он стал часто у нас бывать. Шаганэ была привлекательна, жизнерадостна и очень нра­вилась Есенину (больше, чем Катра и я, вместе взятые). К тому же она была сердеч­на и мила, сильно любила поэта... Часто, указывая на Есенина, она восклицала:

— Какой он чудесный!

Есенин бывал навеселе, приносил с со­бой грузинское и шоколад. Мне это не нра­вилось, я говорила ему колкости. А он от­шучивался:

— Такая красивая девушка... Меня все любят, а вы только ругаете. Почему, а?

Бывало и так: придет, соберет кучу ребя­тишек, играет с ними, как равный, потом раздаст им шоколад» .

Другие воспоминания, с которыми ча­стично тоже познакомится читатель, присла­ла Е. Н. Кизирян, сестра Ш. Н. Тальян.

- Дом, в котором я жила в Батуми,— на­писала Екатерина Нерсесовна,— находился против собора, окруженного великолепным парком, с красивыми аллеями и роскошны­ми цветочными клумбами. Расположен он был также в живописном уголке, а дворик его являлся сквером в миниатюре, благо­ухавшим цветами.

[pontiec5]

 _______3.jpg   503,75К   30 Количество загрузок:



" Дом, в котором я жила в Батуми,— на­писала Екатерина Нерсесовна,— находился против собора, окруженного великолепным парком, с красивыми аллеями и роскошны­ми цветочными клумбами. Расположен он был также в живописном уголке, а дворик его являлся сквером в миниатюре, благо­ухавшим цветами. "
Вот таким видел наш город Сергей Есенин

[pontiec5]

На 1924/25 учебный год мою сестру при­гласили работать групповодом первого клас­са армянской школы, где я работала уже с 1920 года.

Знакомство с Сергеем Александровичем состоялось для нас с сестрой в один и тот же день, у Иоффе. Часто Есенин с Повицким приглашали нас к себе, и каждый раз поэт читал что-нибудь новое из своих про­изведений. Он говорил нам, что не любит повторять одни и те же стихи несколько раз, так как это отвлекает его от новых образов. Его произведения казались мне такими му­зыкальными, что я сказала ему:

— Сергей  Александрович!   Ваши  стихи чаруют, как пушкинские.

Он посмотрел на меня, ничего не отве­тил, но улыбнулся красиво и мягко.

Однажды Есенин показывал нам свои фотографии, сделанные в Батуме. Я попро­сила подарить одну из них. Он выбрал ту, на которой Новицкий был снят с ним, мечу­щим камни в море, и тут же написал стихи. Помню, в них говорилось сначала о дождливом   дне   (в    этот    день   был    дождь), потом приблизительно следующее:

А тебе желаю мужа,
Только не поэта,
С чувством, но без дара,
Просто комиссара.

Стихотворение, кажется, начиналось со слова «Скучно». Эта фотография утрачена.

После отъезда Есенина в Батум приез­жал Чаренц, был на литературном вечере в нашей армянской школе. За ужином Ша­ганэ рассказала ему о стихах, подаренных Есениным. От стихотворения «Шаганэ ты моя, Шаганэ...» Чаренц был в восторге и ча­сто повторял потом:

— Какой изумительный поэт!» (Е.  Н. Кизирян. Письмо автору  от 8 мая 1959 года).

[pontiec5]

В ГОСТЯХ У ШАГАНЭ

В августе 1959 года я побывал у Шаганэ Нерсесовны Тальян. С волнением подходил я к дому, где жила эта женщина. Прошли годы. «Персидские мотивы» Есенина вошли в галерею шедевров мировой лирики, и имя Шаганэ известно теперь каждому со школьной скамьи так же, как и имена Лауры, Беатриче...

Безликий многоэтажный корпус. Я стоял во дворе, как в каменном колодце, и, отки­нув голову назад, стремился угадать окна квартиры Шаганэ. Все они были запылен­ными, темными и не выдавали тайну. Нако­нец, я решился: быстро взбежал по лестни­це и позвонил. Мне тотчас открыли.

Предварительно я писал Тальян о своем приезде, а когда приехал, еще раз условился с ней но телефону о дне и часе встречи. Я знал ее по фотографиям времен Есенина, присланным вместе с воспоминаниями. Те­перь я знал ее еще и по голосу. И это было необходимо. Время обращается с челове­ком безжалостно и нетерпеливо, как ребе­нок с пластилином. Эту истину я понял до конца, лишь встретившись через тридцать лет с товарищем детских игр: мы оба не уз­нали друг друга. Шаганэ нужно было на­звать сразу, безошибочно, даже если бы при встрече она была окружена другими жен­щинами ее возраста. Голос ее должен был помочь мне в этом.

Но все эти приготовления оказались из­лишними. Я узнал Шаганэ Нерсесовну без всяких усилий, лишь только взглянул на женщину, открывшую мне дверь. Правда, время опушило снегом ее каштановые во­лосы, лицо не сохранило ту безукоризнен­ную свежесть, какой обладают цветы ран­ним утром. Но лицо это было по-прежнему красивым и правильным, так же, как по-де­вичьи гибкой и подвижной осталась ее стат­ная фигура. Не посмело время коснуться и ее глаз. Их я узнал сразу: слишком долго преследовали они меня в прошлом.

Шаганэ Нерсесовна протянула мне руку, мы поздоровались. Она познакомила меня также с дочерью, второй и последней обита­тельницей квартиры. Мы говорили, кажет­ся, о Москве, Ереване, об общих знакомых. Потом пришла Екатерина Нерсесовна.

Мне хотелось взглянуть на книгу с авто­графом Есенина, хранившуюся у Тальян.

Шаганэ Нерсесовна встала, прошла в со­седнюю комнату, вернулась обратно.

— Вот подарок Сергея Александро­вича,— просто сказала она.

Я открыл книгу. Переплет ее был стар и потому очень изношен. На титульном листе стояло: «Москва кабацкая». Там, где часть листа свободна от печати,— дарствен­ная надпись карандашом. Круглые буквы в строке располагались одиноко, как бы чуж­даясь друг друга, и в то же время поддер­живая равнение направо. Это был тот авто­граф Сергея Есенина, фотокопию которого Шаганэ Нерсесовна выслала мне в начале 1959 года.

[pontiec5]

Не рассказывал ли вам Сергеи Алек­сандрович о своей жизни с Айседорой Дун­кан? — обращаюсь я к Шаганэ Нерсесовне.

— Вспоминал, конечно. Помню такую деталь. Когда он впервые пришел к Дункан, она лежала на софе; предложила ему сесть у ее ног, стала гладить по голове, сказала, что он очень похож на ее сына. II помню еще, что Есенин говорил о частых ссорах с ней. Говорил о Дункан всегда с горечью, неприязненно, указывая, что она толкала его к пьянству.— «Если бы она,— говорил Сергей Александрович,— любила меня, как человека, как друга, то не позволяла бы мне это делать, оберегала бы от пьянки. А она сама не умела и не хотела обходиться без вина. Я не могу без содрогания вспоминать это время»,— часто повторял он.

— А о том, как издавалась «Москва ка­бацкая», Сергей Александрович не вспоми­нал?

— Очень немногое. Рассказал, что по­сле приезда из-за границы долго и безус­пешно пытался издать стихи этого цикла отдельной книгой. И вот однажды, когда он фактически уже ушел от имажинистов, а формально еще входил в их группу, его вы­звал к себе Луначарский и предложил офи­циально порвать отношения с этой группой. Есенин воспользовался таким случаем и, со­глашаясь, попросил издать книгу «Москва кабацкая». Как утверждал Сергей Алексан­дрович, Луначарский согласился с этим ус­ловием и только поэтому книга увидела свет.

Я не встречал еще в воспоминаниях со­временников сообщений о содействии Луначарского изданию «Москвы кабацкой». Из­вестно, что Есенин придавал исключительное значение выпуску книги в свет. Объяс­нялось это в первую очередь огромным трудом, внесенным им в создание цикла стихов «Москва кабацкая».

Хотелось мне услышать подробнее и о том, как попала фотография Шаганэ к Есе­нину. В воспоминаниях Тальян говорится, что Есенин выбрал и взял с собой фотогра­фию 1919 года. Когда я получил от нее вместе с воспоминаниями четыре снимка разных лет и сличил с ними карточку, обнаруженную когда-то в архиве Есе­нина, стало ясно, что послед­няя относится к 1921 году. Небольшой от­резок времени в два года внес существенное изменение в судьбу Шаганэ: в 1919 году она была еще гимназисткой, а в 1921 году стала уже замужней женщиной. Шаганэ Нерсесовна еще раз подтвердила, что Есенин взял у нее фотографию 1919 года. Снимок 1921 года он мог получить, думает она, у кого-нибудь из подруг. Как это случилось, она, однако, не знает.

Я попросил Тальян рассказать подроб­нее о причинах, побудивших ее приехать в 1924 году в Батум.

«В начале 1921 года,— пояснила она,— я вышла замуж за С. Р. Тертеряна. Жили мы в Тифлисе. В середине 1924 года он умер. У меня остался сын, Рубен. Нужно было искать работу, чтобы растить сына и жить самой. В июле 1924 года я выехала вместе с сестрой Ашхен в Батум, где она,— Тальян указала на сестру,— помогла мне найти работу в армянской школе. 6 октября 1924 года мы сфотографировались в Батумском парке, а на другой день выехали в Тифлис. Там я оставила сына у сестры Аш­хен, а сама вернулась в Батум и приступила к работе в школе. Остальное вы знаете из автобиографии».

Конечно, у меня было много вопросов. Не стесняясь, я задавал их. Мне откровен­но отвечали. Так пролетели несколько ча­сов. Нужно было возвращаться в гостиницу: через два часа я уезжал из города...........

[Elena]

Вот она, муза поэта, Шаганэ Тальян.





Copy: http://eseniada.narod.ru/shagane3.html