Сообщений в теме: 15

[pontiec5]

Рассказывая о пребывании Есенина в Батуме в декабре 1924 года — январе 1925 года, рукопись коротко отмечала встре­чу Есенина с Шаганэ, молодой женщи­ной, имя которой вошло в стихи поэта.

Точных данных не было. Пометка в руко­писи основывалась на сообщении журнали­ста Л. О. Повицкого, сделанном 30 лет спустя.

Достоверным было следующее. 20 декаб­ря 1924 года Сергей Есенин послал из Батума в Москву Галине Бениславской два стихотворения под общим заголовком «Пер­сидские мотивы». Два других, опубликован­ных 10 декабря 1924 года в газете «Трудо­вой Батум», имели тот же заголовок. В письме поэт пояснял: «Персидские мо­тивы» это у меня целая книга в 20 стихо­творений. Посылаю Вам еще 2. Отдайте все 4 в журнал «Звезда Востока».

Написать ему удалось 16 стихотворений. В 1925 году 10 стихотворений были изданы отдельной книгой под названием «Персид­ские мотивы» (с посвящением П. И. Чагину). Позднее, при подготовке «Собрания стихотворений», он отобрал и включил в со­став цикла 15 из 16 стихотворений, опубли­кованных уже в периодической печати под заголовком «Персидские мотивы».

Стихи, отправленные Есениным 20 де­кабря 1924 года в Москву, начинались со строк: «Шаганэ ты моя, Шаганэ...», «Ты сказала, что Саади...». Прошло время, «Персид­ские мотивы» — цикл стихов, в который во­шли эти два стихотворения,— запали в серд­ца людей, ибо выражали красоту чувств их с совершенной простотой.

Кто же была персианка Шаганэ, к кото­рой обращался поэт в   своих  стихах?   Вымышлено ли это имя или девушка с таким именем действительно встретилась Есенину в жизни?

[pontiec5]

Огромную работу по выяснению личности Шаганэ провел Ю.Белоусов,которому посчастливилось общаться с героиней "Персидских мотивов".Он выстроил цепь знакомств Есенина того периода ,заключительным звеном которой стала простая армянская учительница.
"Шли уже последние дни моего отпуска, когда кто-то направил меня к старейшему батумскому врачу А. П. Туманяну. График посещений привел меня к этому человеку около 10 часов вечера. Туманян не высказал неудовольствия в связи с таким поздним визитом, даже, казалось, не удивился ему, од­нако сразу же заявил, что знает о Есенине мало.

« — В 1924 году я работал врачом в здешней армянской школе,— рассказал он.— Теперь этого учебного заведения нет. Однажды зимой, после занятий я встретил у порога школы одну из наших учительниц. Она стояла с молодым человеком, оживлен­но рассказывавшим ей о чем-то. История была, вероятно, забавной, потому что оба весело смеялись. Молодой человек был хо­рошо сложен, с открытым, располагающим к себе выражением липа, и мне захотелось с ним познакомиться. В те времена я был тоже молод и общителен. Да и предлог был для этого: рядом с ним стояла интересная молодая женщина, которая всем нам нрави­лась. Я подошел, и мы познакомились. Это и был Сергей Есенин. Потом втроем мы шли вдоль портовой набережной и говорили о стихах. Вот, пожалуй, и все.

— А вы не помните,— спросил я,— как звали ее, эту учительницу?

— Помню, конечно: Шаганэ.

— Шаганэ? — быстро переспросил я.— А фамилия?

— А вот фамилию не помню.

— А где она сейчас?

— Не знаю.

— Нет ли кого-нибудь в Батуми, кто бы мог рассказать об этой учительнице?

— Есть. Елизавета Семеновна Месчан, бывший директор этой школы, заслуженная учительница Аджарской АССР.

— Как ее найти?

— Да всего квартал пройти...»

[pontiec5]

« — Школа,— сообщила она,— помеща­лась на улице Руставели, 36. Я начала ра­ботать в этой школе в августе 1925 года и еще застала Шаганэ, хотя через месяц она уже уехала из Батума. В школе, собствен­но, работали две сестры-армянки: Катя и Шагандухт. Имя последней трудно для про­изношения, и мы ее звали Шаганэ. Ей было 25 лет, она была замужем и имела сына. Катя была моложе года на два.

— Как выглядела Шаганэ?

— Шатенка. Стройная, очень гибкая и совсем юная.

— Как вы полагали тогда, связаны ли «Персидские мотивы» со встречей Есенина и Шаганэ?

— Мы знали о стихах, написанных Есе­ниным в Батуме для Шаганэ. Это не подле­жало сомнению.

— А как найти Шаганэ? Какая у нее была фамилия?

— Фамилию не помню. Позднее она жила в Ереване. Если хотите, я спишусь, узнаю через знакомых о её судьбе и тогда сообщу Вам» .

Я поблагодарил Елизавету Семеновну и, прощаясь с ней, попытался узнать, нет ли в городе еще старожилов, знавших Шаганэ. Оказалось, что в Батуми есть три женщины, которые даже жили в одном доме с ней. После двух недель бесполезного скитания но улицам Батуми результаты дня и это последнее обнадеживающее известие пока­зались мне, помню, чем-то вроде цепной реакции успеха.

Утром следующего дня я шел по новому адресу. Арнольди Мария Александровна (р. 1867), Коломейцева Александра Ильи­нична (р. 1901), Шаняева Мария Дмитриев­на (р. 1900) встретили меня радушно.

Они вспомнили о жильцах, населявших дом в 1924—1925 годах, нарисовали плани­ровку комнат и расположение самого дома на перекрестке городских улиц. Здание было снесено в 1932 году; на его ме­сте построен новый трехэтажный жилой кор­пус (улица Руставели, 11). Схематический план снесенного строения, подтвержденный тремя жительницами, возможно, останется единственным свидетельством, сохраняющим некоторое представление о внутреннем уст­ройстве дома, в котором часто бывал Есе­нин, когда писал «Персидские мотивы».

У М. Д. Шаняевой сохранились две фото­графии. Первая из них сберегла для нас внешний вид дома, где жила Шаганэ. В поле объектива фотоаппарата по­пала часть балкона и окно комнаты учи­тельниц-армянок. Три женщины на второй фотографии (опубликована в журнале «Нива», 1965, №9) — сестры Ашхен, Катя и Шаганэ. История это­го снимка следующая. В 1924 году к Кате приехали из Тифлиса погостить сестры Аш­хен и Шаганэ с детьми. Тогда-то они и сфо­тографировались в Батумском парке. Про­изошло это, как стало известно позднее, 6 октября 1924 года, т. е. всего за два месяца до приезда поэта в Батум. Следовательно, на снимке я увидел ту реальную Шаганэ, с которой вскоре встре­тился Есенин.

Впечатления от встреч с Есениным пол­нее всех изложила А. И. Коломейцева. Вот что она сообщила:

«Дом № 15/7, в котором мы жили в 1924—1925 годах, находился на пересече­нии Смекаловской улицы (теперь улица Ру­ставели) и Соборного переулка (теперь Комсомольская улица). Это был привлека­тельный одноэтажный деревянный домик. В нем проживало несколько семей: сестры Е. А. и М. А. Арнольди, учительницы, и я, воспитанница их; сестры Катя и Шаганэ, учительницы; Е. В. Иоффе, массажистка, и другие.

В 1924 году я собиралась выехать в Москву, чтобы поступить в консерваторию. Усиленно готовилась к предстоящим экза­менам, много играла на рояле и пела. В один из декабрьских дней, после исполне­ния какой-то арии, которая мне долго не удавалась, я услышала аплодисменты из со­седней комнаты, где жили сестры Катя и Шаганэ. В дверях показалась Катя и стала просить меня зайти: у них сейчас поэт Сер­гей Есенин, который хотел бы познако­миться со мной. Я знала уже стихи Есенина, они мне нравились, но о нем ходили такие странные слухи... Я колебалась. Кроме то­го, мне вовсе не казались искренними эти горячие аплодисменты. Я расценивала свои способности очень скромно, поэтому наот­рез отказалась от приглашения. Через не­сколько минут в дверях показался Есенин и стал мягко, но настойчиво просить зайти к ним, спеть что-нибудь. В его манере обра­щения была такая простота и задушевность, что у меня не нашлось уже возражений, и вскоре мы вчетвером сидели за столом в комнате сестер и пили чай. Помню, я спела им «Матушку-голубушку» Гурилева. Потом Есенин рассказывал нам о своих впечатле­ниях от Кавказа.

...Рассказывал он оживленно, весело, но иногда умолкал, задумывался, и тогда ухо­дил от нас куда-то далеко, далеко. Я помню его отсутствующий, остановившийся, поте­рявший нас взгляд, окаменевшее, сразу сде­лавшееся массивным и тяжелым лицо... По­том он возвращался к нам, снова оживлен­но рассказывал о чем-то...

...Вскоре я уехала в Москву и более с Есениным не виделась. Мне известно, что он часто бывал в нашем доме и после моего отъезда» (Воспоминания печа­таются частично. Полностью опубликованы в журн. «Дон», Ростов-на-Дону, 1964, № 11).

Я попытался выяснить судьбу остальных жильцов старого домика, но... успеха уже не имел и в конце октября 1958 года вер­нулся в Москву.

[pontiec5]

 _______4.jpg   343,63К   41 Количество загрузок:
пересече­ние Смекаловской улицы (теперь улица Ру­ставели) и Соборного переулка (теперь Комсомольская улица).

[Elena]

А вот и само стихотворение:


Сергей Есенин - "Шаганэ ты моя, ..."

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи -
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

1924

[pontiec5]

" Месчан выполнила обещание: сообщила адрес Шаганэ. Спустя два месяца автобио­графия и воспоминания ее лежали на моем письменном столе.

Прежде чем прочесть воспоминания, я ознакомился с автобиографией. Вот она:

«Родилась в городе Ахалцихе Тифлис­ской губернии в 1900 году 22 апреля.

Мой отец был вначале педагогом, а после смерти моего деда, священника, стал также священником. Отец, Нерсес Егияевич Амбарцумян, кончил семинарию в Тифлисе. Он владел французским, немецким, латин­ским, а кроме того, армянским и русским языками. Будучи священником, отец давал частные уроки но иностранным языкам. Умер 50 лет, от тифа (1919г.).

Мать, Мария Георгиевна Каракашян, бы­ла учительницей. Умерла в возрасте 40 лет ( 1911 г.).

Я до 3-го класса училась в Ахалцихе в приходской школе, затем в женской гимна­зии на станции Михайлове (Хашури). По окончании гимназии в 1919 году поступила на фребелевские курсы и в 1920 году окон­чила их, после чего в армянских школах вела нулевую группу. В 1921 году вышла за­муж за экономиста Тертеряна Степана Ру­беновича, жила в Тифлисе. В 1922 году ро­дился сын Рубен (ныне кандидат медицин­ских наук). Овдовела в 1924 году и выехала в Батум, где преподавала в 4—5—6-х клас­сах арифметику и вела нулевую группу.

В 1925/26 учебном году работала в Сочи в армянской школе, а в 1926—1934 годах — в 70-й школе в Тифлисе. В 1930 году вто­рично вышла замуж за композитора Вардгеса Григорьевича Тальяна, а в 1934 году переехала в Ереван, где уже не работала.

Шаганэ Тальян 1959. 3 февраля. Ереван» (Ш. Н. Тальян. Автобиография. Подлин­ник хранится у автора).

Коротки ее воспоминания. У Тальян не сохранились в памяти многие детали встре­чи, в записях почти отсутствуют датировки. Тут нет ничего удивительного: прошло 35 лет с тех пор, как миновали эти события. Отсылая воспоминания, Шаганэ Нерсесовна написала мне:

«...Я задумалась над тем, как бы лучше исполнить Вашу просьбу... Я понимаю, как важны даже какие-нибудь незначительные мелочи из жизни великого поэта для тех, кто занимается творчеством и личностью его, и очень была бы рада хотя в малейшей степени быть полезной в этом благородном деле... К сожалению, в свое время я не ду­мала о том, как впоследствии важно будет вспомнить каждый разговор, даже слово; я не вела дневника, что теперь очень затруд­нило восстановление в памяти содержания наших разговоров, всех деталей его поведе­ния и дат» (Ш.Н.Тальян. Письмо автору от   29 января 1959 года).

Трудность написания воспоминаний, по-видимому, состояла еще и в том, что при восстановлении истории дружбы — любви можно было легко впасть в ложную стилизацию, допустить приукрашивание событий.

Известно, что поэт давно уже собирался создать цикл стихов о женщине. Нина Оси­повна Грацианская, из Ростова, вспоминает, что в 1922 году, когда она упрекнула Есе­нина в исключении из драматической поэмы «Пугачев» женских ролей, он ответил:

— О женщине еще скажу, это обещаю, обязательно скажу. "

[pontiec5]

В 1923 году он опубликовал цикл стихов «Любовь хулигана». Эти стихи примыкали к «Москве кабацкой». Год спустя поэт почув­ствовал, что оторвался наконец от этой те­мы, стал писать по-новому. По-иному он хотел написать также и о любви. На Кавказе он приступил к осуществлению этого замыс­ла. Шаганэ, с которой Есенин встретился в этот период, была сначала обычным увлече­нием поэта. Но она выбрала и отстояла как раз ту  форму   взаимоотношений,   которая всего   больше  соответствовала   взгляду   его на женщину:  чистому,  уважительному,  це­ломудренному.  И тогда поэт увидел в ней черты душевной красоты, которые могли бы остаться незамеченными, если бы дело шло тем  обычным порядком, когда взаимоотно­шения между ним и его поклонницами пере­ходили известную грань и конец их стано­вился    однообразно    повторяющимся.    Эти черты соответствовали его представлению о прекрасном, под их впечатлением он и на­писал    знаменитые  «Персидские   мотивы», обессмертив женщину, ставшую прообразом персианки Шаги.

Душевная чистота, предостерегшая Ша­ганэ от ложного шага при встрече с Есени­ным, помогла ей избежать ошибок и при за­писи воспоминаний.

«Персидским мотивам» жить в веках. Без конца будут припадать люди к этому источнику нежности и красоты и восхищаться женщиной, ставшей прообразом для героини стихов. Но воспоминания Шаги, за­писанные ею много лет спустя, также скром­ны и самозабвенны, полны той же душевной чистоты и верности, которые когда-то вдохновили поэта подарить миру необыкновен­ные строки любви.

[pontiec5]

Впрочем, пусть судит читатель. Вот эти воспоминания,опубликованные Ю.Белоусовым в 1959 году.

"Как-то в декабре 1924 года я вышла из школы и направилась домой. На углу я заметила молодого человека выше среднего роста, стройного, русоволосого, в мягкой шляпе и в заграничном макинтоше поверх серого костюма. Бросилась в глаза его необычная внешность, и я подумала, что он приезжий из столицы.
...В Батуме я снимала одну комнату вместе с сестрой Катей, 23-летней девушкой, тоже учительницей. Нашей непосредственной соседкой была массажистка Елизавета Васильевна Иоффе, которая дружила с нами, особенно с Катей. Она знакома была с Повицким, журналистом.

В тот же день вечером Иоффе ворвалась к нам в комнату со словами: «Катра, Катра, известный русский поэт хочет познакомиться с нашей Шаганэ». Есенин с Повицким были в это время у нее. Мы пошли. От нас и гостей в крохотной комнатке Иоффе стало невозможно тесно. После того как мы познакомились, я предложила всем идти гулять в парк. Больше подробностей этой первой встречи я не могу вспомнить.
На следующий день Есенин с Повицким опять зашли и предложили нам принять участие в литературном вечере, где мы могли бы встретить и других их знакомых. Вечер должен был состояться на квартире Повицкого, в которой жил и Есенин. Мы решили прийти.

...На следующий день, уходя из школы, я опять увидела его на том же углу. Было пасмурно, на море начинался шторм. Мы поздоровались, и Есенин предложил пройтись по бульвару, заявив, что не любит такой погоды и лучше почитает мне стихи. Он прочитал «Шаганэ ты моя, Шаганэ...» и тут же подарил мне два листка клетчатой тетрадочной бумаги, на которых стихотворение было записано. Под ним подпись: «С. Есенин». (Автограф утрачен. Как сообщила Ш. Тальян, его попросили, чтобы сфотографировать для работы о Есенине, и не вернули).

Есенин прочитал еще два стихотворении, которые, как он пояснил, были написаны им в Тифлисе («Улеглась моя былая рана...», «Я спросил сегодня у менялы…»). Конечно, я задала ему тут же вопрос: кто же такая Лала? Он ответил, что это имя вымышленное. Тогда я не поверила, но много лет спустя поняла, что это было правдой. "

[pontiec5]

"В одну из последующих наших встреч, которые теперь происходили почти ежедневно, он прочитал новое стихотворение «Ты сказала, что Саади...».

...Когда Есенин встречал меня в обществе других мужчин, например моих коллег-преподавателей, то подходил сам, знакомился с ними, но уходил обязательно со мной.

Всегда приходил с цветами, иногда с розами, но чаще с фиалками. Цветы сам очень любил.
4 января он принес книжку своих стихов «Москва Кабацкая» (Ленинград, 1924 г.), с автографом, написанным карандашом: «Дорогая моя Шаганэ, Вы приятны и милы мне. С. Есенин. 4.I.25 г., Батум».

Вместе с книжкой он принес фотографию, на которой на берегу моря запечатлены он, Повицкий и еще двое незнакомых мне мужчин, с написанным на обороте стихотворением «Ты сказала, что Саади...». Над стихотворением была надпись: «Милой Шаганэ», а под стихотворением подпись: «С. Есенин». Текст стихотворения состоял из четырех строф, как в первой публикации его. (Автограф утрачен. Как сообщила Ш. Тальян, его взяли одновременно с автографом стихотворения «Шаганэ ты моя, Шаганэ..», чтобы сфотографировать для работы о Есенине, и не вернули).

...Есенин интересовался нашей национальной поэзией. Соседи имели «Антологию армянской поэзии» в переводах Брюсова, и Сергей Александрович, бывая у нас, нередко просил принести эту книгу и читал ее. Особенно живой интерес проявил он к Чаренцу и, узнав, что последний будет в Батуме, нетерпеливо ждал его и часто спрашивал: «Ну что, не приехал ваш Чаренц?» Но Чаренц прибыл в Батум после отъезда Есенина в Москву.

Есенин был добрым, чутким человеком. Тогда нередко встречались беспризорные, и, бывало, ни одного из них не оставлял без внимания: остановится, станет расспрашивать, откуда, как живет, даст ребенку денег, приласкает. В такие минуты он вспоминал свое детство, говорил, что вот он тоже был когда-то ребенком, беспричинно резвился и бегал. Однажды, увидев беспризорных ребятишек, Есенин сказал мне приблизительно так: «Вот, Шаганэ, там и Пушкин, и Лермонтов, и я». "

[pontiec5]

"Однажды в конце декабря шел сильный снег - явление очень редкое в Батуме. На второй день Есенин приехал к нам на санях, оживленный, веселый, и мы отправились кататься по Махинджаурской дороге. Мы впервые ехали на санях, и, наверное, Есенин хотел показать нам, мне и сестре, всю прелесть этой езды. На полдороге он, извинившись, попросил разрешения сесть на козлы: гнал коня, смеялся, веселясь как ребенок. Потом говорил, что ему нравятся лошади, запах навоза.

Животных он действительно любил. Увидит бездомную собаку, купит для нее булку, колбасу, накормит и приласкает. Глаза его в это время становились особенно ласковыми и добрыми. У Повицкого была собака, которую Есенин часто ласкал.

...Сергей Александрович любил приходить по вечерам, пить чай с мандариновым вареньем, очень понравившимся ему. Когда я отсылала его писать стихи, он говорил, что уже достаточно поработал, а теперь отдыхает. Если он не встречался со мною на улице, то непременно приходил к нам домой.

Как-то я заболела, а сестра уходила на службу. Все три дня, пока я болела, Сергей Александрович с утра являлся ко мне, готовил чай, беседовал со мной, читал стихи из «Антологии армянской поэзии». Содержание этих разговоров мне не запомнилось, но можно отметить, что они были простыми, спокойными.
Есенин взял себе на память мою фотографию, причем он сам ее выбрал из числа других.
Это снимок 1919 года. Я снята в гимназической форме. На обороте карточки я своей рукой сделала надпись.

В другой раз он сказал мне, что напечатает «Персидские мотивы» и поместит мою фотографию. Я попросила этого не делать, указав, что его стихи и так прекрасны и моя карточка к ним ничего не прибавит.

…Незадолго до отъезда он все чаще и чаще предавался кутежам и стал бывать у нас реже.

Вечером, накануне отъезда, Сергей Александрович пришел к нам и объявил, что уезжает. Он сказал, что никогда меня не забудет, нежно простился со мною, но не пожелал, чтобы я и сестра его провожали. Писем от него я также не получала.