* * *
" Говорить о Гаянэ Хачатурян, значит говорить о ее магических метаморфозах, о ее способности вновь и вновь обновляться, делать свою жизнь творчеством и, следовательно, открывать в ней неуничтожимое качество – постоянное начало новых жизней. Всякий раз она заново рождается и умирает в своем мире, где время неотделимо от пространства – нестабильном мире пронзительно живых состояний и нелинейной гармонии, мире вечного становления, история которого наполнена поисками универсальных ценностей.
Гаянэ невозможно свести к "данным опыта", к определенным художественным стилям и движениям, хотя в ее пластике прослеживаются элементы символизма и раннего модерна, живые связи с традициями "Синего всадника" – Франца Марка и раннего Кандинского, проявление архаических культур, иконологии японской гравюры, древней китайской живописи, мифологем буддийской мандалы и восточной миниатюры. Гаянэ, словами философии дзэн, способна познавать миг пробуждения в бесконечной череде снов. Ее поэтика при всей своей чувственности обладает глубоко эзотерической природой – она превосходит принцип соответствия. Логику ее эволюции невозможно постичь через внешний характер эпохи, а движение ее внутреннего чувства всегда остается тайной.
Исходить из биографии Гаянэ в оценке ее творчества – явно упрощать его, и в то же время её судьба в своих основных контурах, в пластике незримого тела жизни рифмуется с судьбой нашего мира, совпадает с его историей, трагедией и надеждами, глубоким духовным опытом, корнями уходящими в изначальность детства, в сказочный Агулис, откуда родом ее семья, в улочки старого Тбилиси, в поющих и играющих кинто, покидая конкретность и перемещаясь в пространства, не знающие границ и усталости времени. "
" Её инструментарий включает в себя сны, свободные ассоциации, высвечивание фундаментальных слоёв подсознания, когда человек вступает в подлинный диалог с миром, нарушая конвенцию стиля, вторгаясь в самые заповедные сферы психического. В этом уникальном видении встает универсальная всеобщность образов, получающая библейскую масштабность: иконные горки, храмовая архитектура, ритуальные шествия, евангелические звери и ангелы с лицами кукол. Отсюда и "праздничное безумие" художницы, и парадоксы, которые абсолютно неожиданно трактуют многие сложившиеся представления, и непокорная игровая свобода, что опрокидывает все нормы и правила и освобождает вольность души.
Для Гаянэ не существует "чистой" формы, отдельной от внутреннего переживания, от соучастия всему живому. Ее искусство начинается с называния, с присвоения имени – как это всегда происходило в самых древних и осевых культурах. Превращаясь в медиума, она каждый раз заново открывает предмет, человека, животное или явление мира, полностью сливаясь со своими созданиями. Её образы заклинательны, как вещая речь поэта, они длятся, как долгое эхо, обрастая смыслом; неведомое – "Муштаид, шорох Куры", "прялка зеркала и ветра", "небо – тюльпан, вишнёвый конь", "слон пурпурный смычок", "сазандари – желтый пир". Гаянэ одаривает нас той первоосновой жизни, которая и составляет содержание припоминаний, извлекаемых из хаоса, зыбкости сна, средиземноморского покачивания, переходящего в ритм органического кода творчества. Все эти немые ощущения, что заложены в ее именах-образах, создают еще один феномен художницы – феномен дословесного языка, ветхозаветного первосмысла и первоощущения контакта босых ног с землей в садах Эдема. Они не говорят – они видят, но видят особым тактильным зрением. Они вызваны касаниями, чувством пространства и гобеленной фактурности, сопротивлением вещного сгущения среды; они отмечены повышенной информативностью, но не событийной, а сакральной плотностью переживания, магической сосредоточенностью. Эта праорганика искусства Гаянэ не исчерпывается осязательным аспектом. Слуховой словарь художницы удивительно многообразен – здесь звучит шелест листвы и пение птиц, шум ветра и протяжные голоса животных, шорох песка и "бормотанье" камня, здесь рождаются первые закономерности гармонических ладов, здесь пробуждается мелос, претворяя хаос в космическую полифонию и возвращаясь звуках шарманки. "
" Художественный язык Гаянэ удивительно гибок и семиотически разработан, он проявляется буквально на клеточном уровне, как атом, содержащий в себе всю вселенную. И она живёт, переливаясь в своих изломах и гранях как фасеточный глаз стрекозы, как драгоценные вкрапления в горную породу, вбирая в себя свет и отражая его в зеркальных многомерностях. Ее формы ткутся из первичного вещества, выстраивая самые несопоставимые ряды – человека, растение, звезду, минерал и животное, одухотворяя материю, обожествляя ее, превращая в творческую плазму, единую и бесконечную. Живое сознание наполняет этот магический и прекрасный мир, как ветер наполняет своим дыханием паруса, проникая во все сложные объемы и поверхности, выявляя свет как немеркнущее сияние и мерцающие глубины. Космос Кавказа в мифологиях Гаянэ, преодолевший свои измерения и сохранивший свою уникальность, естественно претворяется в свои высшие состояния, приобретая новые иерархические качества и смыслы. Он присутствует здесь как осуществленная идеальная возможность, как древняя восточная лавка, освещенная сиянием волшебной лампы Алладина, и в то же время он непостижим и загадочен, как страна медитаций Шан-гри-Ла, как страна магических возвращений и райского детства, где пребывает душа и сознание Гаянэ. Его формы вихрятся, закручиваются в спирали, уподобляясь раковине. Они друг в друга неуловимо проникают, сливаются и расходятся, образуя интерьеры, переходящие в необозримые ландшафты. Реликтовые образы, сохранившиеся лишь в древних культурах и сновидениях, усиливают обостренное историческое чувство художницы и – как обратная перспектива – ее медитативные выходы из времени, транслируя свои закодированные сигналы и восстанавливая утраченные ценности.
Сегодня искусство Гаянэ мерцает множеством значений, которые, вероятно, никогда не будут разгаданы до конца. Оно оказывается неизмеримо сложнее, насыщеннее и энергичнее любого внешнего пространства, оно таит в себе разного рода напряженности и прозрачные световые переходы, циклические повторяемости лабиринта и анфиладные прорывы в абсолют, не знающий гравитационной кривизны.
Оно наполнено будущим и одновременно эсхатологией, скрывая в себе образы магических текстов и оттенки нашей постмодернистской реальности.
Оно пронизано ожиданиями и предчувствиями, составляя уникальный феномен, "парадокс Гаянэ", возможность существования жизни в условиях, еще не готовых дать эту жизнь, фантастический театр, карнавал вечных метаморфоз любви и искусства, живущий в непосредственной реальности, окружающей нас. Совсем близко, просвечивая в соседних слоях нашего сомнительного бытия, серебрясь одеждами шарманщицы, касаясь своим чудотворным дыханием и удаляясь в глубины утраченного детства человечества.
Искусство Гаянэ достигло своей полноты и гармонического равновесия, но его зрелость не теряет детского чувства удивления и благоговения перед тайной и чудом. Оно всегда бодрствует, оно всегда в пути, оно все пронизано светом. "
Виталий Пацюков
"Паломничество в страну Агулис "
Из публикаций Изабеллы Побединой
berkovich-zametki.com
0
Селенка (1.3.2007, 17:00) писал:
"Я, Гаяне Хачатурян…
).gif)
