Нико Пиросмани

Деталь Кахетинского эпоса

Деталь Кахетинского эпоса

Ярослав Смеляков

НИКО ПИРОСМАНИ

У меня башка в тумане,—
оторвавшись от чернил,
вашу книгу, Пиросмани,
в книготорге я купил.

И ничуть не по эстетству,
а как жизни идеал,
помесь мудрости и детства
на обложке увидал.

И меня пленили странно —
я певец других времен —
два грузина у духана,
кучер, дышло, фаэтон.

Ты, художник, черной сажей,
от которой сам темнел,
Петербурга вернисажи
богатырски одолел.

Та актерка Маргарита,
непутевая жена,
кистью щедрою открыта,
всенародно прощена.

И красавица другая,
полутомная на вид,
словно бы изнемогая,
на бочку своем лежит.

В черном лифе и рубашке,
столь прекрасная на взгляд,
а над ней порхают пташки,
розы в воздухе стоят.

С человечностью страданий
молча смотрят в этот день
раннеутренние лани
и подраненный олень.

Вы народны в каждом жесте
и сильнее всех иных.
Эти вывески на жести
стоят выставок больших.

У меня теперь сберкнижка —
я бы выдал вам заем.
Слишком поздно, поздно слишком
мы друг друга узнаем.

Павел Антокольский

НИКО ПИРОСМАНИШВИЛИ
В духане, меж блюд и хохочущих морд,
На черной клеенке, на скатерти мокрой
Художник белилами, суриком, охрой
Наметил огромный, как жизнь, натюрморт.

Духанщик ему кахетинским платил
За яркую вывеску. Старое сердце
Стучало от счастья, когда для кутил
Писал он пожар помидоров и перца.

Верблюды и кони, медведи и львы
Смотрели в глаза ему дико и кротко.
Козел улыбался в седую бородку
И прыгал на коврик зеленой травы.

Цыплята, как пули, нацелившись в мир,
Сияли прообразом райского детства.
От жизни художнику некуда деться!
Он прямо из рук эту прорву кормил.

В больших шароварах серьезный кинто,
Дитя в гофрированном платьице, девы
Лилейные и полногрудые! Где вы?
Кто дал вам бессмертие, выдумал кто?

Расселины, выставившись напоказ,
Сверкали бесстрашием рысей и кошек.
Как бешено залит луной, как роскошен,
Как жутко раскрашен старинный Кавказ!

И пенились винные роги. Вода
Плескалась в больших тонкогорлых кувшинах.
Рассвет наступил в голосах петушиных,
Во здравие утра сказал тамада.

Картины, писанные маслом по черной клеенке

Пролог (или эпилог)

Это утро Пиросмани не помнил, как, впрочем, и многие предыдущие.

Когда Арчил, сосед-сапожник, отворил дверь в каморку, он увидел Нико, лежащего на лохмотьях под самой лестницей и спросил:

— Ты что делаешь, Нико? Вставай, дорогой! Праздник на улице!

Пиросмани с трудом открыл веки, не человека увидел — пятно.

Сказал:

— Умираю...

Просто сказал и умер.



Однажды днем

Пиросмани долбил стену старого заброшенного дома.

Знакомые кинто и духанщики, которым случалось проходить мимо, спрашивали его:

— Слушай, Нико! ЧТО ты делаешь?

— Камень долблю, — отвечал он с достоинством.

— А ты разве умеешь?? — спрашивали они его.

— Нет, — отвечал Нико добродушно.

— А зачем тогда долбишь???

— Так, ХОЧЕТСЯ!

Кинто и духанщики качали головой, проходили мимо.

Много их проходило.

Сначала Пиросмани отвечал всем.

Потом тем, кого хорошо знал...

А потом надоело...

Начался дождь.

И негде было укрыться.

Достал тогда из-за пазухи сверток.

Развернул... Большой ломоть хлеба и брынзы кусочек.

Молча и неторопливо съел.

А дождь лил и лил. Промок до нитки Нико. Посмотрел на небо.

Подставил руки под струи дождя. Вздохнул глубоко...

И опять за работу.

Дождь лил, не переставая, до вечера.

Когда Пиросмани закончил долбить стену, было уже темно.

Наощупь сложил инструмент и ушел.

Он не пришел на следующее утро.

Не пришел и на другое.

И никогда после...

Назавтра солнце пробилось сквозь тучи в середине дня и осветило бессмысленные линии на стене старого заброшенного дома на окраине Тифлиса.



ДВОРНИК

Думал Нико.

Долго думал. О смысле жизни... Никак зерно мудрости отыскать не мог.

По-разному думал.

И от размышлений таких устал.

Не молод уже был...

Покидала его жизнь, а зерна отыскать не мог... Присел на скамью.

Не заметил, как ночь опустилась...

Шел человек по песку.

Следы оставались.

От ног босых.

Шел весь оборванный, лохмотья болтались на ветру.

Вдали, в серой дымке, крыши домов.

Хотел рассмотреть, да набежала толпа.

Заслонила. Стала орать, мотать головою.

И увидел тогда Нико, что это Христос, несущий свой крест.

А крест преогромный.

— Господи! — подумал Нико. — Неужели он самый?

Христос повернул голову, увидел Нико и сказал что-то.

Но Нико не услышал...

Орала толпа. Жаждала зрелищ.

Христос, сгорбленный под тяжестью ноши, как мог пожал плечами и снова что-то сказал, но тихо.

И Нико не то что услышал — сердцем понял.

— ТОЛПА...

Нико видел эту толпу. Обыкновенная толпа. О,сколько перевидел Нико их на своем веку.

Но вот Христос его поразил.

Нес ведь тяжесть неимоверную.

И кнутом его били холуи проклятые.

А он шел, словно не ощущая тяжести этой, обративши к таким, как вот он — Нико — свой просветленный лик.

И был наивен в вере своей в будущее.

— О, Господи! Ты ли это? — вопросил Нико к нему.

Господь не ответил. Кто-то ударил его в спину, и он упал на колени. Но крест свой не бросил.

— Эй, ты! — раздалось вдруг над ухом.

Очнулся Нико.

Ва! Ночь на дворе.

Мужик с фонарем.

Пригляделся — дворник.

— Эй, ты? Делаешь что? — спросил его дворник.

Нико показал рукой на небо (нет крыши над головой, не видишь разве?), покачал головой и ничего не ответил...

Дворник поднес фонарь ближе, осветил лицо Пиросмани, увидел большие молящие глаза.

Подумал.

Сказал.

— Шел бы ты... нельзя здесь ночевать. Не положено...

Закрыл глаза Нико, увидел крест на земле, себя под крестом. Пытается встать...— да сил не хватает...

— Шел бы...

Встал. Ящичек взял.

Шел не спеша.

С достоинством.

И долго смотрел ему вслед мужик с фонарем...



То, что он увидел однажды

Сидел Нико за столиком, уставший, и пил вино.

Бутылки три уже выпил, а боль не утихала.

С утра привязалась и никак отстать не хочет, как будто и без того забот мало, мучений мало?

С утра бродил Нико по городу, искал работу.

И боль за ним.

Он в трактир.

Она за ним.

Он на улицу...

И она тоже...

Нет работы!

Вот только боль.

Пытался убежать... не вышло.

А что болит, и сам не поймет.

Ну что за жизнь?

Еле до вечера дожил.

Стало прохладней, и боль чуток поутихла.

Вот и поспешил он в подвал.

К привычной бутылке вина.

Три уже выпил, а боль не отставала.

Глянул Нико в стакан.

Глаза помутневшие (кто скажет, сколько разума в них осталось?).

Глянул и ничего не увидел, красное сухое вино.

Вокруг пили, веселились, песни горланили, дым столбом стоял, шашлык жарился!

Глянул в стакан Нико и ничего не увидел: матовая поверхность вина, цвета не разобрать.

Пробежал духанщик, толстый, как бочка.

— Вина! — кричали ему.

— Мяса! — неслось отовсюду.

Глянул Нико в стакан напоследок и обмер.

Увидел он лицо мальчика, за ним — горы, над горами — небо, а в небе — солнце.

Как юно это лицо и прекрасно... Мальчик смотрит Нико в глаза и улыбается горько и мудро...

Что сделалось с ним?

Вскочил Нико с диким воплем:

— Будь проклята жизнь эта!

И бился головой об стену, пока не обессилел, не потерял сознание.

Упал.

Духанщик и кто-то еще взяли за руки и вынесли тело.

На стене остались две полоски от крови.

Одна поменьше, другая побольше.

Весна от Пиросмани

Евгения Бильченко

В кромешной зелени - мостовая.
У сонных окон глаза зевают.
На небе солнце крутым желтком.
Я и не думала о таком.

Господь родился, и в люльке веток
Его, как птицу, качает ветер.
Застряло время в объятьях арок.
Оставил будущее в подарок.

Смотрел, не щурясь. Ушел, не глядя.
По жухлой шерсти собаку гладил.
У всех движений украл по ритму.
У всех прохожих - по Маргарите.

Верблюд с поклажей таранит дали.
Ребенку куклу на праздник дарят.
Весна сусальная режет глаз...
И где-то счастье живет без нас.

Ртвели.Сбор винограда



Вид на Черное море



Два грузина у марани



Петух,курица и цыплята

Петр Вегин
Склоняюсь, Мцхета, к твоему плечу.
Я сбился с ног, прошу тебя, как маму,
Скажи мне - где могила Пиросмани?
Могилу Пиросмани я ищу.
Ты, лунный медвежонок на бревне,
Вы, к водопою скачущие лани,
Где похоронен Нико Пиросмани? –
Скажите мне.
Я сбился с ног.
Все спутано. Все скомкано.
Как стрелку размагниченного компаса,
Меня кружит.
Я ошалел от буден.
Могилы нет. И никогда не будет.
Художнику могила не нужна.
Безденежны, бездомны, безобидны,
Приставка «без» и в смерти им верна:
Они бессмертны – значит, безмогильны!
Но если повстречаете сирень,
Вы к ней чело горячее приблизьте,
Вы знайте – это прорастают кисти
Художника, худого, как свирель…



А как называлась картина, "жившая" в Батуми? Что о ней известно?
Пиросмани бывал в городе?

Марина Генчикмахер
Памяти Петра Вегина

У любви гарантий нет...
Петр Вегин

У любви гарантий нет...
Нет надежных пьeдесталов.
Рядом с нами жил Поэт,
А теперь его не стало.

Как он жил – рассудит Бог, –
Нет святых и непорочных.
Жизнь Поэта лишь подстрочник
Для его звенящих строк.

Успокоится молва,
Журналисты сыщут прочих.
Станут выпуклей и чётче
Прозвучавшие слова.

Кто вовеки не забыт.
От кого остался прочерк.
Ведь Поэт лишь переводчик:
Он над рифмами корпит.

И не слыша укоризн,
Так и сяк глаголы вертит,
На скупой язык бессмертья
Переводит нашу жизнь...

Плесни мне, Пиросмани, на разлив
Той непосредственности, о которой позже
Серьезный критик скажет: арт-наив;
Моя дочурка: «Я сумею тоже!»
Она сумеет тоже? Ну и пусть!
Уроки мамы не проходят всуе!
Я ярко-жёлтым солнце нарисую
И ярко-синим фоном задохнусь...

http://www.ahzapad.org/audio/az200709/ песня Пиросмани   (муз. Жанна Шпиц, ст. Маша Перцова)